Естественно, эмигрантские организации поставляли всем европейским и прочим спецслужбам информацию и агентов на территории СССР. Весьма характерное признание по этому поводу сделал летописец русской эмиграции Михаил Назаров, который сам некоторое время был активным членом НТС. В своей книге "Миссия русской эмиграции" он пишет: "Работа на Россию могла вестись только при помощи штабов приграничных государств-лимитрофов, подконтрольных Антанте, - что в какой-то мере было продолжением связей времен Гражданской войны". Стоит ли говорить, что штабы помогали русским не за просто так, а эмигрантам было не жалко и не трудно услужить покровителям.
Как писал в своих публикациях Борис Прянишников, в свое время руководивший нелегальной работой НТС, его организация и РОВС имели связь со штабами Финляндии, Польши, Прибалтики и Румынии, которые давали проводников для перехода границы, снабжали документами и оружием. Взамен от русских боевиков требовали передавать интересующую штабы информацию. Прянишников приводит пример сотрудничества НТС даже с японцами.
В 1938–1939 годах японский военный атташе обеспечил существование в Германии так называемой "Льдины" - засекреченной группы НТС. Группа слушала московское радио, анализировала советскую периодику и на основании этих сведений писала и сама же печатала листовки для распространения в СССР, а также статьи для газеты "За Россию". Попутно "Льдина" составляла для японцев "отчеты о событиях советской жизни". А распространение листовок в СССР происходило с помощью поляков. Прямо-таки шпионский Интернационал!
"Льдина" существовала 22 месяца в условиях строгой конспирации. Немецкая разведка прикрывала ее. После оккупации Польши немцы стали опасаться осложнений в отношениях с СССР, и "Льдина" перебазировалась в Бухарест, куда японцы взяли на службу и бежавших польских офицеров разведки. Наши простодушные читатели "Огонька" и "Московский новостей" смеялись, читая о том, что подсудимых на московских процессах обвиняли в связях с японской разведкой. А что тут, собственно говоря, смешного?
Но по-настоящему масштаб антисоветских настроений в среде эмиграции показала Вторая мировая война. Многие эмигранты участвовали в ней на стороне Германии. Разведывательно-диверсионную "Особую дивизию" возглавлял бывший капитан царской гвардии Б. А. Смысловский (фон Регенау, он же Хольмстон). В 1945 году она называлась "Первая русская национальная армия". В Югославии из эмигрантов был создан 16-тысячный "Русский корпус" под командованием сначала генерала М. Ф. Скородумова, а затем генерала Б. А. Штейфона. Русские эмигранты служили в так называемой "Русской национальной народной армии", сформированной в марте 1942 года в Белоруссии, в Русской освободительной народной армии (не путать с власовской РОА), действовавшей на Брянщине, в бригаде "Дружина". Существовали и другие сформированные из эмигрантов или ими руководимые подразделения, верой и правдой служившие немцам в годы войны.
Так что о том, что к 30-м годам с белогвардейским подпольем было покончено, говорить несколько преждевременно. Хотя, конечно, из всех угроз сталинскому режиму эта была самой, пожалуй, незначительной. Внутреннее сопротивление было куда более грозным.
Глава 7. Удар молнии
Душно. Густой тяжелый воздух. Весь мир притих и смотрит туда, где от края земли поднимается темно-сизая туча. Она растет, обнимая полнеба, наливаясь грозной тяжестью. Еще мгновение, и она расколется блистающей стрелой молнии. Древние считали, что молния разумна. Материалисты уверены, что она слепа.
Так слепа или разумна?
Напряжение в стране нарастало. Оппозиция консолидировалась, угрозы становились все решительнее, пропаганда все острее. Все пока что оставалось на уровне болтовни, однако ситуация должна была развиваться - либо вверх, либо вниз. Вниз - значит прекращать сопротивление и начинать наконец заниматься делом. Вверх - переходить к другим формам борьбы. Манифесты и подпольные типографии были уже пройденным этапом. Следующим, по логике борьбы, должен был стать террор.
Поэтому когда в Ленинграде убили Кирова, ни у кого и мысли не возникло, что это может быть чем-либо иным, кроме как происками врага. Да и враг казался очевидным - Ленинград, бывшая вотчина Зиновьева, где оставалось множество его сторонников, затаившихся, выжидающих своего часа.
Между тем с этим убийством до сих пор не ясно ничего. Где-то в России должно было произойти подобное преступление, и оно произошло. То, что должно было случиться, случилось, однако как-то не так, странно и нелепо…
Так слепа молния или разумна?
Этот вопрос, в применении к одному из самых громких преступлений в советской истории, не дает покоя исследователям вот уже семьдесят лет. Причем совершенно безрезультатно.
"Съезд победителей", он же "съезд расстрелянных"
Итак, противостояние нарастало. В то же время к 1934 году стало ясно, что политика властей оправдывает себя. Страна понемногу выбиралась из разрухи, не той, что, по выражению профессора Преображенского, "не в клозетах, а в головах", а той, что происходила по причине отсутствия клозетов. Равно как заводов, электростанций, урожаев и прочего. Политика власти оправдывала себя, авторитет ее рос, и страна понемногу сворачивала на путь, который носители русского имперского сознания узнали бы из тысяч путей. А носителем оного сознания был весь народ. Оттого-то и вспоминают те, кто жил в 30-е годы, это время как удивительно светлое. Не потому, что ели сладко, а потому, что жили сообразно менталитету.
В известном смысле, очередной вехой стал XVII съезд партии, который со временем стал носить двойное название. Его называли "съездом победителей" и "съездом расстрелянных". Самое любопытное - что так оно и было. Просто первое название имеет отношение к экономике и государственной жизни, а второе - к политике.
"Съездом победителей" XVII съезд называли, поскольку основным тоном на нем были рапорты об успехах и победах индустриализации - кстати, достаточно честные. Проблем было много, но и успехи налицо. Второе название ему было дано по той причине, что большинство его делегатов впоследствии были репрессированы. А еще XVII съезд может быть назван "днями восхваления". Не было ни одного выступления, в котором не говорилось бы о "величайшем", "гениальнейшем" и пр. Само собой, эпитеты адресовались Сталину. Что весьма забавно, поскольку Сталин восхвалений не любил и его отношение к собственному культу варьировалось от насмешки до презрения. Многие делегаты это знали, в силу своего положения в партии не могли не знать - и тем не менее…
Отвлечемся ненадолго от политики, оппозиции и поговорим о "культе личности". Безусловно, какой-то культ в государстве должен существовать и поддерживаться властями, по той же причине, по какой страна должна кормить свою армию - иначе ей придется кормить чужую. Точно так же обстоит дело и в области идеологии. У советского правительства большого выбора в этой области не было, а точнее, не было никакого. Надо было заставить работать классическую российскую триаду: "За Веру, Царя и Отечество". Судя по тому, как Сталин действовал, он это прекрасно понимал.
Отечество для населявших нашу шестую часть суши людей таковым и оставалось, веру худо-бедно, на некоторое время, могли заменить марксизм-ленинизм и мечты о построении справедливого общества. Что же касается второго члена триады, то и здесь тоже все было ясно. Попытки создать культ Ленина увенчались успехом, но на роль Царя тень Ильича не годилась. Так что Сталину пришлось смириться с неизбежным.
Тут ведь что интересно? Есть такой любопытный психологический казус: когда один человек говорит о другом, мы подчас мало узнаем о человеке, о котором говорят, но почти все - о том, кто говорит. Если, например, некто сексуально озабочен - ему кажется, что всем в мире движет секс. Если он одержим жаждой власти, он и другим приписывает те же побуждения. И так далее…
Так вот: большая часть расхожих представлений о Сталине, если проследить их до истока, исходит от Троцкого. А уж вот кто был озабочен собственным "я" и старательно трудился над созданием своего культа, так это Лев Давидович. Само собой, те же побуждения он приписывал и своему оппоненту и тиражировал их на правах "соратника по борьбе". Хотя какие они были соратники? До 1917 года Сталин и Троцкий и знакомы-то фактически не были, а после 1917 года все время собачились. Так что по-человечески узнать друг друга у них возможности не было, и все рассуждения Троцкого о личности Сталина в основном являются плодом его буйной фантазии.
Между тем воспоминания людей, которые действительно знали Сталина, особенно знали его до 1917 года, когда у него не было необходимости заниматься собственным "имиджем", свидетельствуют о том, что это был очень скромный человек. До того, как он занял ведущее положение в государстве, эта скромность была исключительной, можно сказать, на грани патологии - достаточно хотя бы почитать его письма из сибирской ссылки. Проблемой самоутверждения до сорока лет он нисколько не страдал, и где у нас основания думать, что эта черта появилась у него после сорока? Другое дело, что в той ситуации, которая сложилась в 30-е годы, от его личных качеств ничего не зависело. У России должен был быть Царь, и человек, стоявший во главе государства, был обречен им стать.
Впрочем, по этому поводу мы имеем свидетельство человека, которому уж точно нет никакого смысла врать. Леон Фейхтвангер, посетивший в 30-е годы Советский Союз, немало строк уделил именно культу, даже не столько самому культу, сколько отношению к нему его предмета.
"Он не позволяет публично праздновать свой день рождения. Когда его приветствуют в публичных местах, он всегда стремится подчеркнуть, что эти приветствия относятся исключительно к проводимой им политике, а не лично к нему…"
"Сталину, очевидно, докучает такая степень обожания, и он иногда сам над этим смеется. Рассказывают, что на обеде в интимном дружеском кругу в первый день нового года Сталин поднял свой стакан и сказал: "Я пью за здоровье несравненного вождя народов великого, гениального товарища Сталина. Вот, друзья мои, это последний тост, который в этом году будет предложен здесь за меня"".
Кстати, и по поводу "всеобщей преданности" он не питал никаких иллюзий. "Я (Фейхтвангер. - Авт.) указываю ему на то, что даже люди, несомненно обладающие вкусом, выставляют его бюсты и портреты - да еще какие! - в места, к которым они не имеют никакого отношения, как, например, на выставке Рембрандта. Тут он становится серьезен. Он высказывает предположение, что это люди, которые довольно поздно признали существующий режим и теперь стараются доказать свою преданность с удвоенным усердием. Да, он считает возможным, что тут действует умысел вредителей, пытающихся таким образом дискредитировать его. "Подхалимствующий дурак, - сердито сказал Сталин, - приносит больше вреда, чем сотня врагов"".
Так что сам культ Сталина был идеологически обусловлен, а его особенности в какой-то мере происходили от излишнего усердия самих льстящих, сладострастно вылизывавших седалищное место главы государства, а в какой-то были порождением "черного юмора" тайных оппозиционеров. И то, и другое характеризует тогдашнюю верхушку партии далеко не самым лестным образом. Кстати, товарищам подхалимам можно от всей души посочувствовать - они попали в крайне неприятное положение. Ужасно льстить ничтожеству, но втройне ужаснее - умному человеку, который все понимает и относится к льстящим так, как они того заслуживают. Стоит еще подумать, чего не могли простить Сталину впоследствии разоблачители "культа" - самого культа или понимания их собственной подлости?
Но вернемся в зал съезда. Надо сказать, что "подхалимствующие дураки" отнюдь не ограничивались лестью в адрес Сталина - хватало и на долю местного начальства: "Блестящий доклад я позволю себе назвать поэмой пафоса социалистического строительства, поэмой величайших побед рабочих и трудящихся Таганрога. На фоне этих исторических побед ярко вырисовывается фигура Степана Христофоровича… Я хотел бы - и это желание делегатов - доклад Степана Христофоровича издать брошюрой на хорошей бумаге и раздать каждому присутствующему здесь делегату… и пусть этот доклад, эта героическая поэма, симфония нашего строительства, будет понята каждым".
На главу государства те из льстецов, кто уцелел, осмелились поднять хвост лишь после XX съезда. Очередь "Степанов Христофоровичей" придет куда раньше - через три-четыре года.
Особенно прогибались перед Сталиным бывшие лидеры оппозиции. Те, которых Киров, со всем презрением победителя к капитулянтам, назвал "обозниками" (в том смысле, что до тех пор они были "в обозе"). Исходя из того, что лидеры оппозиции вместе с прочими превозносили гениальность вождя, многие наши публицисты от истории почему-то делают вывод, что все они не только пострадали безвинно, но даже и мыслей о сопротивлении режиму у них не возникало. Как будто слово - это дело.
Впрочем, существует легенда, что именно на XVII съезде была предпринята последняя легальная попытка снять Сталина. Рассказывают о некоем тайном совещании на квартире Орджоникидзе, участники которого всерьез говорили о замене Сталина Кировым. Киров их высмеял: "Что вы глупости говорите! Какой я генеральный?" Кто-то рассказал про это совещание Сталину - по некоторым данным, сам Киров - и Сталин, выслушав его, сказал: "Спасибо, я тебе этого не забуду!" И не забыл.
Такова легенда.
Может статься, впрочем, это совещание и было. Может быть, и нет - не в этом суть. "Хотеть" и "обсуждать" может кто угодно, как угодно и где угодно. Важно не кто хочет, а кто решает. А решался этот вопрос голосованием. Тайным, между прочим…
Так что же решил съезд? Даже но самым "ужасным" оппозиционным данным, которые, скорее всего, надо делить на десять, в результате тайного голосования против Сталина было подано 292 голоса из 1225 возможных. Эту цифру назвали три члена счетной комиссии, дожившие до 50-х годов - то есть, возникла она уже после XX съезда.
С другой стороны, есть ведь и архивные документы съезда. Там указано, что против Сталина было подано 3 голоса, против Кирова - 4. Однако самих бюллетеней сохранилось всего 1054, хотя на съезд было выдано 1225 мандатов. Допустим, результаты голосования действительно были сфальсифицированы, и бюллетени "против" уничтожили. В таком случае, недостает 171 голоса. Будем считать, что это и были те, кто проголосовал "против". Поверим, что так оно и было, что бюллетени не потеряли по разгильдяйству, что никто из делегатов съезда к моменту голосования не сидел с приятелями в буфете, не проспал решающий момент и не лежал пьяный где-нибудь в уголочке. И что у нас получается? Получается, что, по полностью непроверенным данным, в самый разгар оппозиционных настроений против Сталина было около 25 процентов партийной верхушки, а по данным, поддающимся хоть какой-то проверке, их было 13 процентов, и говорить о том, что на съезде оппозиция имела хотя бы какие-то шансы снять Сталина, сами понимаете…
Так что если и говорить, что XVII съезд был победой оппозиции, то лишь по интеллигентской логике времен "застоя", когда в качестве победы рассматривалось что-либо вроде: "А я ему руки не подал! Вот!" А на самом-то деле даже "нефальсифицированные" результаты голосования были сокрушительным поражением. Если в партийных верхах, где оппозиционные настроения были наиболее сильны, противники Сталина смогли набрать всего лишь 25 % голосов - то как это назвать? А внизу сторонников оппозиции было значительно меньше. Так что большинство по-прежнему одобряло правительственный курс. Все попытки легального снятия Сталина, если они, конечно, были, провалились. Оппозиция проиграла и, проиграв, стала особенно опасна.
Все дальнейшие события объяснимы только с двух точек зрения. Одна - официальная: вождь был параноиком и устроил "охоту на ведьм" в соответствии со своими бредовыми галлюцинациями. Другая - альтернативная: он был психически нормален, зато в стране существовала нелегальная оппозиция, точный списочный состав которой был неизвестен (старые конспираторы!), однако весьма мощная, захватывающая верхушку партии и имеющая разветвленную сеть низовых групп. Сдаваться она не собиралась. А поскольку все легальные попытки снять главу государства провалились, культ его утверждался все прочнее, то естественно было ожидать, что оппозиция перейдет к "нелегальным" методам, то есть к террору либо к попытке государственного переворота. А может быть, и к тому, и к другому.
И тут, ну прямо как по заказу, это убийство!
1 декабря 1934 года
Сейчас точно известно, что делал Киров в тот роковой день и чего он не делал. А также что делал его убийца. И, что бы ни писали про трассологическую экспертизу, сперму на кальсонах и пр., пока что подвергать эти данные сомнению нет оснований.
…На 1 декабря в Ленинграде было назначено собрание партийного актива, посвященное итогам ноябрьского Пленума ЦК ВКП(б). Время начала - 18 часов, место проведения - Таврический дворец. Киров, который должен был выступать на этом собрании, в тот день в Смольный не поехал. Он остался дома и готовился к докладу. Курьер возила ему материалы. Приезжать в Смольный он не собирался, так что ждать его там было бессмысленно.
В тот же самый день Леонид Николаев, бывший служащий РКИ, а ныне безработный, пришел в Смольный с целью добыть билет на собрание партактива, на котором он намеревался убить Кирова. На допросе он показал, что пришел в Смольный примерно в 13.30 и пробыл там около часа. Достать билет ему не удалось. Один из старых знакомых, секретарь сельскохозяйственной группы Петрашевич, пообещал ему билет, если останется, и предложил зайти вечером. Николаев вышел на улицу, погулял и вернулся обратно в 16.30.
Киров около 16 часов позвонил в гараж, находившийся в том же доме, где он жил, и попросил подать машину. Он прошел пешком несколько кварталов, затем у Троицкого моста сел в автомобиль и поехал в Смольный, куда прибыл также около 16.30.
Дальше рассказывает сам Николаев:
"Поднявшись на третий этаж, я зашел в уборную, оправился и, выйдя из уборной, повернул налево (к выходу. - Авт.). Сделав два-три шага, я увидел, что навстречу мне по правой стене коридора идет Сергей Миронович Киров на расстоянии 15–20 шагов. Я, увидев Сергея Мироновича Кирова, остановился и отвернулся задом к нему, так что, когда он прошел мимо, я смотрел ему вслед в спину. Пропустив Кирова от себя на 10–15 шагов, я заметил, что на большом расстоянии от нас никого нет. Тогда я пошел за Кировым вслед, постепенно нагоняя его. Когда Киров завернул налево к своему кабинету, расположение которого мне было хорошо известно, вся половина коридора была пуста - я подбежал шагов за пять, вынув на бегу наган из кармана, навел дуло на голову Кирова и сделал один выстрел в затылок. Киров мгновенно упал лицом вниз".
Затем Николаев попытался застрелиться, но неудачно. На шум выстрела тут же отовсюду выбежали люди. Коридор также не был пуст - там работали электрики. Один из них прямо со стремянки бросил в убийцу молоток - скорее всего, именно поэтому тот и не смог попасть в себя.
Точное время убийства - 16 часов 37 минут.
Николаев никогда не отказывался от того, что убийство совершил он. В качестве мотивов он называл отчаянное моральное и материальное положение. Действительно, к тому времени он был безработным, исключенным из партии, на просьбы о материальной помощи никто не откликался. И тогда он нашел виновника всех своих бед.