Берия и Маленков, Хрущев и Булганин, не говоря уж о Молотове и Ворошилове, о Микояне, Кагановиче и Андрееве, отлично знали и этот язык, и свою обреченность, если Сталин останется у власти еще несколько месяцев. Об этом говорилось и на XX съезде КПСС:
"Вспомним "дело врачей-вредителей". На самом деле не было никакого "дела", кроме заявления женщины-врача Тимашук, на которую, по всей вероятности, кто-то повлиял или же просто приказал (кстати, она была неофициальным сотрудником органов государственной безопасности) написать Сталину письмо… Вскоре после ареста врачей мы - члены Политбюро - получили протоколы, в которых врачи сознавались в своей вине… Дело было поставлено таким образом, что никто не мог проверить тех фактов, на которых основано следствие… Когда мы пересмотрели это "дело" после смерти Сталина, мы пришли к заключению, что оно было сфабриковано от начала до конца. Это позорное "дело" было создано Сталиным. У него не хватило времени, однако, довести его до конца (так, как он себе представлял этот конец)" (Хрущев Н. С. Доклад на закрытом заседании XX съезда КПСС, с. 44).
Каким же представлял себе этот конец Сталин?
На этот вопрос дан ясный и категорический ответ: "Сталин, очевидно, намеревался покончить со всеми старыми членами Политбюро…" было намерение "в будущем ликвидировать старых членов Политбюро" (там же, с. 58).
С опозданием на тридцать лет Политбюро вытащило из секретного архива "Завещание" Ленина, где предлагалось снять Сталина с поста генсека, так как он способен злоупотреблять властью.
"Эта отрицательная черта Сталина… в последние годы его жизни приобрела абсолютно нетерпимый характер", - констатирует Политбюро (там же, с. 8.)
Вот когда члены Политбюро пришли к убеждению, что Сталин хочет их ликвидировать и что характер его стал "абсолютно нетерпимым", они решили предъявить Сталину ультиматум не только об освобождении врачей, но и об уходе со всех постов. Сделать это могли лишь те, кто имел еще реальную власть, - Берия, Маленков, Хрущев и Булганин, опираясь на армию (Жуков, Захаров, Москаленко, Соколовский, Еременко) и полицию (Игнатьев). Спровоцированный ими же разгром "внутреннего кабинета" дал возможность предъявления этого ультиматума. Главой заговорщиков, несомненно, был Берия.
Вернемся ненадолго к взаимоотношениям Сталина и Берия. Мы уже приводили рассказ Хрущева, как Сталин боялся Берия и даже опасался заговора с его стороны. Мы видели также, что "мингрельское дело" было направлено против Берия. Далее мы видели антибериевскую подоплеку дел Сланского в Чехословакии и Гомулки в Польше. Наконец, и "дело врачей" было прежде всего "делом Берия". В этих условиях кажется странным, почему Сталин не сделал с ним того же, что со старыми членами Политбюро - Молотовым, Ворошиловым и другими, которым он просто запретил посещать его дом. Ведь Берия бывал у Сталина в любое время дня и ночи, когда хотел. Берия бывал в семье Сталина еще при его покойной жене Надежде Аллилуевой. Именно она первая предупредила мужа, что Берия - негодяй. Светлана Аллилуева пишет:
"Отвращение к этому человеку и смутный страх перед ним были единодушными у нас в кругу близких. Мама еще давно (году в 29-м), как говорил мне сам отец, "устраивала сцены, требуя, чтобы ноги этого человека не было у нас в доме". Отец говорил мне это позже, когда я была уже взрослой, и пояснял: "Я спрашивал ее - в чем дело? Приведи факты! Ты меня не убеждаешь, я не вижу фактов. А она только кричала: я не знаю, какие тебе факты, я же вижу, что он негодяй. Я не сяду с ним за один стол. Ну, - говорил я ей тогда, - убирайся вон! Это мой товарищ, он хороший чекист, он помог нам в Грузии предусмотреть восстание мингрельцев, я ему верю. Факты, факты мне надо"…" ("Двадцать писем к другу", с. 18).
Вот эти факты и заставили Сталина изменить свое мнение о Берия. Аллилуева запомнила, "как была поражена словами отца", когда она однажды осталась ночевать у жены Берия, а "наутро позвонил разъяренный отец и, обругав меня нецензурными словами, прокричал: "Сейчас же езжай домой! Я Берия не доверяю!"…" ("Только один год", с. 327).
Все это Берия уже видел и чувствовал: "Берия отлично понимал, что его судьба в постоянной опасности" (там же, с. 325).
Однако и изменив свое мнение о Берия, сразу избавиться от него Сталин не мог, а потому внешне ничем себя не выдавал. Сталин был не только прекрасным конспиратором, но и виртуозным артистом. Сначала войти в доверие избранной жертвы, а потом нанести ей внезапный ошеломляющий удар - таково было первое правило его криминального искусства как во внутренней, так и во внешней политике.
Сталин старается придумать что-нибудь оригинальное, чтобы замаскировать задуманный удар, но это ему явно не удается. Может быть, некоторой компенсацией его выдохшейся изобретательности служит "братанье" на участившихся попойках в Кунцеве, где он подчеркнуто предоставляет Берия роль тамады. Ведь, по кавказским обычаям, пока Берия - тамада, он может командовать и Сталиным, даже в его доме.
Один из таких пиров описала Аллилуева: "Застолья последних лет в Сочи и в Кунцеве были многолюдными и пьяными. Я видела это несколько раз и всегда быстро уходила. Отец пил немного; но ему доставляло удовольствие, чтобы другие пили и ели, и по обычной русской привычке гости скоро "выходили из строя". Однажды отец все-таки много выпил и пел народные песни вместе с министром здравоохранения Смирновым, который уже совсем едва держался на ногах, но был вне себя от счастья. Министра еле-еле уняли, усадили в машину и отправили домой. Обычно в конце обеда вмешивалась охрана, каждый "прикрепленный" уволакивал своего упившегося "охраняемого". Разгулявшиеся вожди забавлялись грубыми шутками, жертвами которых чаще всего были Поскребышев и Микоян, а Берия только подзадоривал отца и всех. На стул неожиданно подкладывали помидор и громко ржали, когда человек садился на него. Сыпали ложкой соли в бокал с вином, смешивали вино с водкой. Отец обычно сидел, посасывая трубку и поглядывая, но сам ничего не делал. По-видимому, Микоян и Поскребышев, которого отец называл не иначе как "Главный", были самыми безропотными. "Главного" чаще всего уводили домой в беспробудном состоянии, после того как он уже валялся где-нибудь в ванной комнате и его рвало. В таком же состоянии часто отправлялся домой Берия, хотя ему никто не смел подложить помидор. Его отец называл "Прокурором"…" (там же, с. 333–334).
"Отец пил немного, но ему доставляло удовольствие, чтобы другие много пили" - особенно Поскребышев и Берия, - как бы для того, чтобы убедиться, верна ли старая русская поговорка: "что у трезвого на уме, то у пьяного на языке". Может быть, у Сталина был и коварный расчет: пьяный может наболтать любую ересь, которой при желании легко воспользоваться. Однако каким бы Берия пьяным ни был, "ему никто не смел подложить помидор", только "иногда отец подтрунивал и над Берия. Он повторял один и тот же старый анекдот, адресуясь к "Прокурору", который ни от кого другого не стерпел бы насмешки… Анекдот был мрачноват, и обычно никто не смеялся" (там же, с. 334). Действительно надо бояться больше Берия, чем Сталина, чтобы в этом случае не смеяться.
Эта пьяная оргия "на высшем уровне", во время которой решались вопросы жизни и смерти миллионов, говорит не только о моральном облике "вождей", но и о том, какими методами Сталин правил ими. Опаивание их, которое выдавалось за духовную близость с ними Сталина, на самом деле было его постоянной личной разведкой против них. Он хитрил, обманывал, но "не предполагал, что может сам обмануться, и до конца своих дней следил, как бы кто другой не вздумал его коварно обмануть. Это стало его манией" (там же, с. 340).
Да, Сталин не предполагал ни того, что сам может обмануться, ни того, что это случится во время очередного, и последнего, его пира.
Сталин любил каждое свое преступление обосновывать идеологически, ссылкой на Ленина, если есть подходящая цитата, сочинением новой догмы, если такой цитаты нет. В основе этого идеологического обоснования должна была лежать концепция о классах и классовой борьбе. Но Ленин, как и Маркс, объяснял исторический процесс и поведение людей интересами классов и классовой борьбы только в обществе классовом, а социализм считался обществом бесклассовым (таковым в 1936 году объявил его и сам Сталин), и поэтому никакие общественно-политические явления в нем нельзя было обосновывать ссылками на классовую борьбу. Но тогда как же объяснить, что СССР кишмя кишит вредителями, диверсантами, убийцами, около десяти миллионов которых ежегодно сидит в концлагерях? В уже упомянутой статье от 13 января Сталин дал обезоруживающий своей простотой ответ: "В СССР ликвидированы эксплуататорские классы… но сохранились носители буржуазных взглядов и буржуазной морали - живые люди (выделено в оригинале. - А.А.), скрытые враги нашего народа". Вот они, эти "живые люди", объединившись в класс в бесклассовом обществе, ведут со Сталиным смертельную борьбу.
Эти тезисы Сталина лежат в основе идеологической кампании "Правды" весь январь и февраль.
18 января "Правда", дополнительно приводя сделанные Сталиным еще в ежовские времена высказывания о классах и "врагах народа", призывает в русских областях страны разоблачать этих "врагов народа", а в национальных республиках - "буржуазных националистов".
В разгар кампании, 21 января, публикуется Указ Президиума Верховного Совета СССР: "За помощь, оказанную правительству в деле разоблачения врачей-вредителей, наградить врача Тимашук Лидию Федосеевну орденом Ленина". Это уже открытый призыв к местным сексотам-тимашукам: давайте пишите побольше доносов - тоже получите орден.
22 января "Правда" публикует доклад секретаря ЦК Михайлова к двадцать девятой годовщине смерти Ленина. Сталин знал, кому поручать доклад: Михайлов не только почти буквально повторил его статью от 13 января, но и добавил несколько острых высказываний Сталина времен ежовщины.
24 января "Правда" в связи с выборами в местные Советы настойчиво призывает народ к бдительности и сплоченности вокруг Сталина.
25 января "Правда" подчеркнуто отмечает годовщину отравления Куйбышева врачами-"вредителями".
31 января "Правда" печатает передовую статью "Воспитывать трудящихся в духе высокой политической бдительности". Статья, ссылаясь на "прошедшие за последние годы судебные процессы над бандами шпионов и вредителей в Болгарии, Венгрии, Чехословакии, Польше и в других народно-демократических странах, разоблачение в СССР шайки подлых шпионов и убийц", призывает страну к решительному разоблачению "скрытых врагов народа. Газета приводит примеры разоблачения "чуждых элементов" в руководящих органах министерств Украины и "космополитов", литовских и еврейских "буржуазных националистов" - в Литве.
6 февраля "Правда" публикует большую статью об арестах органами госбезопасности шпионов в разных районах СССР. Статья изобилует примерами кражи секретных документов (Поскребышев!), почему-то непременно попадающих в руки "врагов" и "изменников".
11 февраля Л. Тимашук письмом в редакцию "Правды" благодарит за "многочисленные письма и телеграммы с поздравлениями" в связи с разоблачением ею "врагов советского народа".
20 февраля "Правда" рисует "психологический" портрет Л. Тимашук. Получается нечто вроде французской Жанны д’Арк. Портрет носит невинное название: "Почта Лидии Тимашук". "Правда" хочет ответить на вопрос: как простой врач может судить о квалификации и методах лечения академиков и профессоров с мировыми именами? "У постели больного встретились два человека в белых халатах. Один ученый с большим именем и степенями, другая без ученых степеней, но с большим опытом за 20 лет работы врачом. У обоих в руках - одни и те же анализы, и у обоих перед глазами одинаковые симптомы болезни, но женщина видит, что человек с учеными степенями ставит неправильный диагноз. Неправильный диагноз - неправильное лечение и, значит, смерть. Почему он это делает? Медицинская ошибка? Но у человека со степенями слишком большие знания и опыт, чтобы он мог так грубо ошибиться. К тому же он отметает всякую попытку исправить его. Ошибки нет - значит, кто же перед тобою? Чтобы ответить на этот вопрос, нужны не час и не два, нужны многие часы напряженной работы мысли, нужны глубокие знания и полнейшая уверенность в своей правоте, и, главное, надо быть патриотом своей Родины. И тогда все поймешь. Да, перед ней был враг, и не один, а шайка врагов Советского Союза, злобных, хитрых и хорошо замаскированных. Началась борьба, очень трудная борьба. Ведь те, со степенями, занимали высокое положение, они расставили вокруг "своих людей". Но женщина боролась так, как борются с врагами Родины, - не на жизнь, а на смерть".
На основании доноса той "патриотки своей Родины" Сталин и создал "дело врачей". Но Тимашук донесла лишь на одного врача - академика Виноградова. Как мы уже упомянули, этот донос Берия мог организовать для того, чтобы лишить Сталина добросовестного и лояльного личного врача. В планах о будущей болезни Сталина академик Виноградов был лишним, действительно "вредным" для Берия человеком именно из-за своей добросовестности и лояльности. Берия собирался приставить к Сталину своего врача, но это не удалось - Сталин не допускал к себе никаких врачей и перешел на медицинское "самообслуживание" из своей маленькой домашней аптечки. Берия, конечно, замышлял не это, но все же его устраивало и то, что Сталин оказался вне медицинского контроля.
В разгар бешеной кампании "Правды" против "убийц" происходят еще два убийства, выданные тогда за естественную смерть. Но теперь уже ясно, что одна смерть нужна была Сталину, а другая - Берия.
17 февраля газета "Известия" сообщала, что "безвременно" умер генерал Косынкин, руководитель комендатуры Кремля, ответственный за безопасность Сталина. Генерал был назначен на этот пост прямо из личной охраны Сталина. Человек относительно молодой, вполне здоровый, фанатично преданный Сталину и чувствовавший себя независимым от Берия, он недооценил возможностей Берия, а потому и умер "безвременно". Но убийство, нужное Сталину, было организовано весьма естественно, даже торжественно, чтобы все подумали - "человек умер на боевом посту". Речь идет о Льве Мехлисе.
В историческом становлении Сталина-тирана по части идеологии Мехлис был тем же, что Ежов и Берия по части полиции. Мехлис был единственным членом ЦК, который мог бы сказать: "Я проложил Сталину идеологическую дорогу к власти через все трупы старой гвардии Ленина, я же его сделал и великим вождем партии, и гениальным корифеем всех наук". Достаточно взять комплекты "Правды" 20-х и 30-х годов, чтобы увидеть, как ее редактор Мехлис преуспевал в достижении этой цели. Благодарный Сталин ответил взаимностью: бывшего слушателя Института красной профессуры Мехлиса сначала сделали заместителем главного редактора, потом и главным редактором "Правды", а после "великой чистки" Сталин ввел его в состав ЦК и его Оргбюро (коллегия, распределявшая высшие кадры партии и государства). Во время войны Сталин назначил его своим заместителем по Министерству обороны и начальником Главного политического управления Красной Армии в чине генерал-полковника (Хрущев, член Политбюро, был только генерал-лейтенантом). После войны Сталин его сделал министром Государственного контроля и вновь членом ЦК (на XIX съезде). Сейчас, после "дела сионистов" и нового "дела врачей-вредителей", Сталин вспомнил известный "дефект" Мехлиса - он был евреем. Плоская логика антисемита ему и подсказала: если еврей, то сионист, а если сионист, то мог дать задание сионистским врачам (не только пациентом, но и покровителем которых он был) убить своего давнишнего соперника и преемника на посту начальника Главного политического управления Красной Армии, бывшего однокашника по ИКП - А. Щербакова. И вот, пока врачи-"вредители" ожидали суда, Сталин послал Мехлиса в "важную командировку" в Саратов. Там без шума и без свидетелей его арестовали. Переведенный в больницу Лефортовской тюрьмы в Москве, он дал нужные Сталину показания и 13 февраля 1953 года умер (см. Viktor Alexandrov. The Kremlin, p. 325).
Мехлиса торжественно похоронили на Красной площади в присутствии многих членов Политбюро, маршалов, министров, но без Сталина. Вероятно, Сталин решил, что лицемерие тоже должно иметь меру. По крайней мере он отсутствовал не по болезни, так как 17 февраля принял посла Индии К. Менона и долго беседовал с ним. По словам К. Менона, Сталин, несмотря на свои семьдесят три года, выглядел совершенно здоровым человеком. Во время беседы Сталин рисовал на листках блокнота волков и высказал мысль, не только не относившуюся к дипломатическому разговору, но даже и не "дипломатическую". Как бы комментируя собственные рисунки, он заметил, что крестьяне поступают мудро, уничтожая бешеных волков! Сталин, конечно, думал не о своем визави и не о его ненавистном Сталину шефе Неру, а о "бешеных волках", Политбюро (см.: Menan K. The Flying Troika London. 1963, p. 29).
Тем временем "Правда" продолжает кампанию по накаливанию политической и психологической атмосферы в стране. Статьи и корреспонденции "Правды" 8, 9, 11, 12, 16, 18, 19, 20, 22, 23, 26, 27 февраля посвящены "убийцам", "шпионам", "вредителям", "врагам народа" и "буржуазным националистам". Ни одна политическая передовая "Правды" не выходит без ссылки на "бдительность" и "врагов народа". По точным рецептам периода ежовщины "Правда" целеустремленно и систематически культивирует всеобщую шпиономанию.
Поздно вечером 28 февраля выходит "Правда" на 1 марта, в которой напечатано постановление ЦК о женском празднике - дне 8 Марта, - но и там тоже меньше всего говорится о празднике, а больше всего о "шпионах", "убийцах", скрытых "врагах народа", "буржуазных националистах".
А со следующего дня происходит нечто странное и необъяснимое: "Правда" вдруг прекращает печатать всякие материалы о "врагах народа". Более того - "враги народа" совершенно не упоминаются даже в политических статьях и комментариях. В важных передовых статьях "Правды" от 2 марта ("Расцвет социалистических наций") и от 3 марта ("Важнейшие условия подъема пропаганды") нет ни слова о "буржуазных националистах", "врагах народа", "шпионах" и "убийцах"!
Кампания против "врагов народа" была отменена. Отменена, конечно, не в редакции "Правды", а там, наверху. Кто же ее отменил? Сталин? Нет, конечно, не Сталин. Ее отменили те, кто начиная с 1 марта 1953 года караулил смерть Сталина. Эти "караульщики" в лице четверки - Берия, Маленков, Хрущев и Булганин - совершили в ночь с 28 февраля на 1 марта 1953 года переворот, завуалированный ссылкой на болезнь Сталина, "временно" отошедшего от власти. Четверка немедленно распределила между собою власть в обход Президиума ЦК КПСС. Всем же остальным наследникам Сталина из Политбюро - старым, законным, но не участвовавшим в перевороте, - достались вторые роли. Четверка выпустила "Правительственное сообщение", которое заканчивалось так: "ЦК и Совет Министров СССР сознают все значение того факта, что тяжелая болезнь т. Сталина повлечет за собою более или менее длительное неучастие его в руководящей деятельности. ЦК и Совет Министров в руководстве партией и страной со всей серьезностью учитывают все обстоятельства, связанные с временным уходом т. Сталина от руководящей государственной и партийной работы" ("Правда", 4.3.53).