Чтобы создать психологическую атмосферу для этого "шевеления мизинцем", Сталин, по плану Берия и Маленкова, начинает ликвидацию друзей и коллег Жданова по Коминформу. Разворачивается кампания против титоистов в странах-сателлитах. Многие эпизоды этой драматической борьбы - все еще тайна полицейских архивов Москвы и восточноевропейских столиц. Тито даже отправил в тюрьму Джиласа за разглашение некоторых из этих эпизодов ("Разговоры со Сталиным"). Однако часть этой истории поддается приблизительной реконструкции.
Прежде всего Жданову ставилось в вину, что он был инициатором трех провалившихся советских акций: организации партизанской войны генерала Маркоса в Греции, создания берлинской блокады и предъявления требования к Турции разрешить СССР создать морские базы в районе проливов (включая и движение "советских армян" и "советских грузин" за воссоединение с Армянской ССР и Грузинской ССР бывших армяно-грузинских районов в Восточной Анатолии). Все это не только позорно провалилось, но и послужило еще толчком к созданию НАТО и провозглашению доктрины Трумэна о защите Греции и Турции. Однако более важным было другое обвинение: Жданов в легкомысленном, преступном сговоре с Георгием Димитровым и с Тито готовил создание Балканской федерации. Правда, идея принадлежала Димитрову, но Жданов почему-то счел, что это и есть ленинско-сталинская доктрина о социалистической федерации. Соблазнительной была и перспектива включения туда "освобождающейся" Греции, что имел в виду Димитров.
Журнал "World Report" (июнь 1947 г.) приводит высказывание Димитрова: "Может, будет сначала федерация Югославии, Болгарии, Албании, а потом присоединятся Румыния, Польша, Чехословакия и, может быть, Венгрия" (Эбон М. Маленков. 1953, с. 55).
21 января 1948 года в Софии Димитров устроил пресс-конференцию и подробно обосновал преимущества и необходимость Балканской федерации. Подчиненная непосредственно Жданову "Правда" опубликовала это предложение Димитрова с явным намеком на одобрение. Тем временем Тито узнал, что член ЦК КПЮ А. Гебранг - агент советской разведки, систематически информирующий советского посла о заседаниях ЦК, а может быть, и о связях Тито с Димитровым. Берия и Маленкову легко было доказать Сталину, что Балканская федерация придумана как противовес и политическому и экономическому доминированию СССР в восточноевропейских странах. 28 января 1948 года "Правда" печатает заявление от редакции о федерации. Человеку, знакомому с особенностями публицистического языка Сталина, было ясно, кто автор этого заявления. Приведем его целиком:
"В редакцию "Правды" поступил ряд запросов читателей с разных концов СССР, смысл которых сводится к следующему: означает ли помещение в "Правде" заявления тов. Димитрова на пресс-конференции в Софии, что редакция солидаризуется с позицией т. Димитрова по вопросу о целесообразности федерации или конфедерации Балканских и придунайских стран, включая сюда Польшу, Чехословакию, Грецию, и о необходимости создания таможенной унии между ними. В связи с этим редакция "Правды" считает необходимым сделать следующее разъяснение: 1) "Правда" не могла не поместить заявление т. Димитрова, опубликованное в органах печати других стран, при этом понятно, что "Правда" не могла внести каких-либо изменений в это заявление. 2) Однако это не означает, что редакция "Правды" солидаризуется с т. Димитровым в вопросе о федерации и таможенной унии указанных выше стран. Наоборот, редакция "Правды" считает, что эти страны нуждаются не в проблематической и надуманной федерации или конфедерации и не в таможенной унии, а в укреплении и защите своей независимости и суверенитета путем мобилизации и организации внутренних народно-демократических сил, как правильно сказано об этом в известной декларации девяти коммунистических партий".
Чисто сталинская логика: все эти страны должны быть независимыми друг от друга, чтобы тем вернее зависеть от СССР. Если бы Димитров выдвинул идею о федерации Балканских стран с СССР, то, разумеется, у Сталина не было бы никаких возражений.
Нельзя не привести некоторые выдержки из ценнейшего исторического первоисточника, посвященного этому периоду, - книги Милована Джиласа "Разговоры со Сталиным". В начале февраля 1948 года болгары и югославы были вызваны к Сталину. На встрече присутствовали с советской стороны - Сталин, Молотов, Жданов, Маленков, Суслов, Зорин; со стороны Болгарии - Димитров, Коларов, Костов (потом казненный); от Югославии - Джилас, Кардель и Бакарич. Взяв первым слово, Молотов сообщил о серьезных разногласиях между СССР, с одной стороны, и Болгарией и Югославией - с другой. В качестве примера Молотов приводил подписание (без консультации с СССР) союзного договора между Югославией и Болгарией. Когда Молотов начал критиковать план федерации Димитрова, Сталин его прервал:
"Товарищ Димитров слишком увлекается на пресс-конференциях - не следит за тем, что говорит. А все, что он говорит, что говорит Тито, за границей воспринимают, как будто это сказано с нашего ведома. Вот, например, у нас тут были поляки. Я их спрашиваю: что вы думаете о заявлении Димитрова? Они говорят: разумное дело. А я им говорю: нет, это неразумное дело. Тогда они говорят, что и они думают, что это неразумное дело - если таково мнение Советского правительства. Потому что они думали, что Димитров сделал заявление с ведома и согласия Советского правительства, и поэтому и они его одобряли" ("Разговоры со Сталиным", с. 164–165).
Молотов добавил, что Болгария старается создать федерацию с Румынией, "даже не посоветовавшись об этом с Советским правительством" (там же, с. 165). Когда Димитров, защищаясь, сказал, что говорил о федерации лишь в общих чертах, вмешался Сталин: "Нет, вы договорились о таможенном союзе, о согласовании промышленных планов" (там же). Молотов продолжал мысль Сталина: "А что такое таможенный союз и согласование экономики, как не создание одного государства?" (Там же.)
Димитров заметил в свою защиту, что Болгария и Югославия никакого договора не заключили, они сделали лишь общее заявление о намерениях в этом направлении. Сталин опять грубо прервал его: "Да, но вы не посоветовались с нами! Мы о ваших отношениях узнаем из газет! Болтаете, как бабы на перекрестке, что вам взбредет в голову, а журналисты подхватывают!" (Там же, с. 166.)
Димитров еще раз постарался оправдаться, заявив: "Верно, мы ошиблись. Но мы учимся и на этих ошибках во внешней политике" (там же, с. 167). Сталин не принял оправдания. Джилас замечает: "Сталин резко и насмешливо сказал: "Учитесь! Занимаетесь политикой пятьдесят лет и - исправляете ошибки! Тут дело не в ошибках, а в позиции, отличающейся от нашей" (там же).
Здесь Димитрову на помощь пришел старый ветеран коммунизма, болгарский соратник Ленина Коларов. В связи с этим произошел любопытный диалог. Коларов сказал: "Я не вижу, в чем тут ошибка товарища Димитрова, - ведь мы проект договора с Румынией предварительно посылали Советскому правительству, и оно никак не возражало против таможенного союза…" (там же, с. 168). Сталин обратился к Молотову: "Присылали нам проект договора?" Когда Молотов ответил утвердительно, Димитров осмелел: "…проект посылался в Москву, я не предполагал, что вы могли иметь что-либо против" (там же, с. 169). Это окончательно взорвало Сталина, он не любил, когда его утверждения опровергались фактами. Для него факты вовсе не были упрямыми вещами. Он отчитал героя Лейпцига как мальчишку: "Ерунда! Вы зарвались, как комсомолец. Вы хотели удивить мир - как будто вы все еще секретарь Коминтерна. Вы и югославы ничего не сообщаете о своих делах, мы обо всем узнаем на улице - вы ставите нас перед совершившимися фактами!" (Там же.)
Проезжая через Белград в Москву по очередному вызову на "отдых" и "беседы", Димитров советовал югославам оставаться твердыми в своем споре с Москвой (югославская газета "Борба", 29.9.49). Но из этой поездки Димитров больше не вернулся. Зная о методах расправы Сталина с неугодными лидерами коммунизма, зная об инициативе и упорствовании Димитрова по созданию Балканской федерации, зная (из свидетельства Милована Джиласа) о выпадах Сталина в адрес Димитрова, мы можем считать вполне обоснованными комментарии мировой печати о том, что Димитров умер не естественной смертью. Советское официальное сообщение ("Правда", 3.7.49) гласило, что Димитров скончался 2 июля 1949 года "после продолжительной и тяжелой болезни (печень, диабет) в санатории "Барвиха" близ Москвы". За год до этого на Валдае, в санатории "умер" и Жданов.
Только теперь, в ноябре 1949 года, Сталин решил созвать в Будапеште совещание Коминформа (под руководством Суслова). Центральным был доклад сталинского ставленника в Румынии Г. Георгиу-Дежа: "Югославская компартия во власти убийц и шпионов". В резолюциях, привезенных Сусловым, Тито инкриминировалось столько политических грехов и уголовных преступлений против коммунизма, в пользу США, что было странно: почему Сталин еще не пошел войной против Тито? Это не случилось, видимо, не столько из-за сочувствия Югославии со стороны мирового общественного мнения (с ним Сталин никогда не считался), не из уважения к каким-либо нормам международного права (оно для Сталина - пустышка), сколько из-за страха перед вероятным взрывом освободительной войны народов Югославии, в которую неизбежно были бы втянуты и другие народы стран-сателлитов, а может быть, и США. Все это заставляло Сталина стараться устранить Тито путем внутренних заговоров (недавнее раскрытие заговора югославских сторонников Коминформа доказывает, что Кремль и в этом отношении остался верен Сталину).
У Сталина была привычка приписывать врагу собственные преступные намерения. Примерами этого полна история его борьбы за ленинский трон. Так же он действует, уже будучи на троне. Во время войны своему достойному единомышленнику от инквизиции, но безнадежному ефрейтору от политики - Гитлеру - Сталин приписал такую оголенную политическую философию варваров, которую не вычитаешь даже у Макиавелли: "Человек, говорит Гитлер, грешен от рождения, управлять им можно только с помощью силы. В обращении с ним позволительны любые методы. Когда этого требует политика, надо лгать, предавать и даже убивать… Я освобождаю человека, говорит Гитлер, от унижающей химеры, которая называется совестью. У меня то преимущество, что меня не удерживают никакие соображения теоретического или морального порядка" (Сталин И. О Великой Отечественной войне Советского Союза. 1952, с. 28–29). Гитлер так мог действовать, но никак не говорить, ибо при такой открыто аморальной философии он никогда не пришел бы к власти в морально здоровой и высококультурной Германии. Сталин сочинил за него эту цитату, ибо сам тоже так думал, а главное - так действовал. Теперь Сталин приписывает Тито свой собственный режим и преступления, им совершаемые. Сталин, видимо, навсегда запомнил мораль одного из героев "Стихотворения в прозе" Тургенева:
"Если вы желаете хорошенько насолить и даже повредить противнику, - говорил один старый пройдоха, - то упрекайте его в том самом недостатке или пороке, который вы за собою чувствуете. Негодуйте… упрекайте. Во-первых, это заставит других думать, что у вас этого порока нет. Во-вторых, негодование даже может быть искренним… Вы можете воспользоваться укорами собственной совести. Если вы, например, ренегат, - упрекайте противника в том, что у него нет убеждений. Если вы сами лакей в душе, - говорите ему с укоризной, что он лакей, лакей цивилизации, Европы, социализма!
- Можно даже сказать: лакей без лакейства, - заметил я.
- И это можно, - подхватил пройдоха".
Все это невольно приходит на ум при изучении истории борьбы между Сталиным и Тито. Когда обострение отношений между СССР и Югославией достигло высшей точки, Сталин лично составил "дипломатическую" ноту на имя правительства Югославии. Об этом авторстве Сталина говорит не только стиль ноты, но и ее содержание: в ней сказано то, что никто, кроме Сталина, не осмелился бы написать, ибо невольно создается впечатление, что обрисован не столько югославский, сколько сталинский советский режим и Коммунистическая партия Советского Союза:
"В марксистских партиях съезды собираются не для того, чтобы славословить вождей, а для того, чтобы критически рассмотреть деятельность существующего руководства и, если потребуется, обновить его или заменить новым руководством. Во всех марксистских партиях, где существует внутрипартийная демократия, такой способ изменения руководства является естественным и вполне нормальным… (Это косвенный ответ, почему Сталин не созывал своего съезда четырнадцать лет! - А.А.) О каком демократическом характере власти может идти речь, когда во всей Югославии гестаповские методы управления, когда попирается всякое свободное выражение мысли, попираются все человеческие права, когда югославские тюрьмы переполнены… когда Югославская коммунистическая партия превращена в отделение политической полиции" (точь-в-точь как и у Сталина).
Сталин переходит к описанию ужасов в югославских тюрьмах, к методам пыток, которым подвергают русских эмигрантов, подозреваемых в службе в советской разведке. Объявив белых эмигрантов (которые до сих пор считались у него "белобандитами") "гражданами СССР", Сталин возмущается издевательствами Тито над ними во время допросов: одного заставили стоять двадцать часов без движения, не давая ему спать двое суток (у Сталина средняя норма была десять суток), другого били палкой по ночам во время допроса, третьего избивали и шесть раз сажали в карцер (все это дилетантство по сравнению с практикой НКВД). Сталин спрашивает:
"Можно ли режим, практикующий такие безобразия и такое бесчеловечное отношение с людьми, называть народно-демократическим? Не вернее ли будет сказать, что режим, допускающий такие издевательства, является фашистско-гестаповским режимом?"
Сталин кончает явной угрозой интервенции:
"Советское правительство считает нужным заявить, что оно не будет мириться с таким положением и будет вынуждено прибегнуть к другим, более действенным средствам… чтобы защищать права и интересы советских граждан в Югославии и призвать к порядку зарвавшихся фашистских насильников" ("Правда", 21.8.49).
Сталин так и не успел оккупировать Югославию и "призвать к порядку" Тито. Однако следует ему верить: он собирался это сделать. Его более "либеральные" наследники дважды доказали, оккупировав Венгрию (1956) и Чехословакию (1968), что суверенитет восточноевропейских стран - чистейшая фикция, если в какой-либо мере задеты интересы великодержавного империализма Советского правительства.
После смерти - или убийства - Димитрова Сталин занялся чисткой стран-сателлитов от сторонников федерации. Состоявшийся в конце 1949 года процесс единомышленников Димитрова - Трайчо Костова и других членов ЦК и правительства Болгарии - не оставляет никакого сомнения, что план Димитрова о Балканской федерации и явился главным обвинением как против них, так и против всех восточноевропейских титоистов. Только удивляет, почему обычно ультраосторожный Сталин открыто обвинил на этом процессе болгарских коммунистов в "преступной идее" Балканской федерации, которую он ранее критиковал в "Правде" как идею Димитрова. Сталин должен был предвидеть, что именно в этой связи внезапная смерть Димитрова под Москвой вызовет вполне резонные подозрения, что Сталин, опасаясь открыто судить такого человека, как "тигр Лейпцига", решил убить его тайно. Кроме того, Сталин проявил смелость, граничащую с не свойственным ему легкомыслием, заставив Костова "признаться", что план федерации придумал вовсе не Димитров, а Тито еще к концу войны, чтобы оторвать Балканы от СССР. Вот это "признание":
"Кардель подчеркнул, что сейчас налицо наиболее благоприятный момент для осуществления идеи федерации, так как мир еще занят войной и присоединение Болгарии к Югославии под видом федерации пройдет сравнительно безболезненно. Только надо действовать быстро и решительно, чтобы поставить мир перед совершившимся фактом… Югославы, затевая дело создания федерации, имеют в виду попросту поглотить Болгарию, поставить ее в полную зависимость от Югославии, чтобы таким образом легче оторвать ее вместе с Югославией от СССР" ("Правда", 1.12.49, "Обвинительный акт Главной Прокуратуры Народной Республики Болгарии по делу Трайчо Костова и его сообщников").
"Оторвать Балканы от СССР" - вот тут-то и была зарыта сталинская собака! Поэтому-то и должны были умереть сначала Жданов и Димитров, а теперь Костов.
Фарисейство Сталина было беспрецедентным. Согласно заведенному в Кремле порядку венки у гроба партийных лидеров ставились только от учреждений и организаций, но никогда от лиц, даже от Сталина. Впервые Сталин нарушил этот порядок, поставив венок с трогательной надписью: "Дорогому другу и товарищу Георгию Михайловичу Димитрову. И. Сталин". Тут невольно вспоминается другая надпись Сталина на авторском экземпляре "Вопросов ленинизма": "Другу моему и брату - Сергею Мироновичу Кирову. И. Сталин". Нигде так опасно не жили "друзья" и "братья" Сталина, как в его собственной империи.
Глава шестая
ПОДГОТОВКА НОВОЙ "ВЕЛИКОЙ ЧИСТКИ"
После смерти Жданова ждановщина получила другой псевдоним: сусловщина. Маленков и Берия, раньше исподтишка поддерживавшие Суслова против Жданова, теперь легализовали связь с ним и убедили Сталина, что Суслов куда больше "теоретик" марксизма, чем Жданов. Поэтому к нему перешли и юридически все прерогативы Жданова по линии идеологии.
Перед Сусловым Сталин поставил задачу поднять ждановщину на следующую ступень. Это означало переход от разоблачений "космополитов" и "низкопоклонников" к разоблачению новых "врагов народа": ученых-"вредителей" во всех науках, "правых оппортунистов", "сионистов" и "буржуазных националистов" по всей стране. Под какую-нибудь из этих категорий мог быть подведен любой гражданин СССР - от члена Политбюро до рядового колхозника. Это означало переход от устрашения к устранению "врагов народа". Это означало далее, что устраняемые, как и в 30-е годы, должны каяться публично в несодеянных преступлениях. Это означало, наконец, стремление втянуть все взрослое население СССР в коллаборацию с тайной полицией согласно лозунгу партии 1937 года: "Каждый гражданин СССР - сотрудник НКВД" (см. "Правду" от 21.12.37, доклад Микояна к двадцатилетию НКВД - ЧК).
В чем смысл такой коллаборации? Русский философ и публицист Г. Федотов сделал глубокое замечание: "Нужно славить власть даже тогда, когда ее ненавидишь. Но Сталин пошел дальше. Он изобрел систему, которой не знало человечество. Он поставил своей целью заставить каждого гражданина совершить какую-нибудь подлость, чтобы раздавить его чувство достоинства, чтобы сделать его способным на все… Сломить раз и навсегда волю человека, осквернить его совесть, сделать его предателем, клеветником - вот цель. Такой уж никогда не сможет смотреть людям в глаза. Он сделает все, что мы от него потребуем… От оклеветанных и смертельно замученных людей требуется акт самобичевания и отречения от своих идей. И здесь та же цель: раздавить морально писателя и ученого. Он слишком гордо носит голову. Он воображает, что служит науке и искусству. Он служит нам; он оплачиваемая государством проститутка, и пусть не забывает этого" ("Новый журнал" (Нью-Йорк), 1949, № XXI, с. 249–250).