Процесс приватизации вырвал промышленные предприятия из общестранового социального каркаса и сформировал базис для зарождения неофеодализма в России. Это связано с тем, что в руки частных лиц попали возможности влиять на целые регионы. Так, например, частный инвестор, который получил контроль над градообразующим предприятием, фактически становится хозяином города, от его воли может зависеть отопление во всем городе. Мэр, начальник милиции и городской прокурор рано или поздно попадают под контроль инвестора градообразующего предприятия.
Вот приблизительно так на клеточном уровне зарождается новое средневековье. Это длительный процесс, который может растянуться на десятилетия. Собственно, мы уже можем видеть, как разворачиваются эти процессы в некогда однотипном государстве.
На территории бывшей Украины МВД уже не контролирует вооруженные отряды отморозков, в некогда самой богатой республике СССР армия бомбит мирные города, протестующих в центре столицы расстреливают снайперы, а люди в масках каждый день совершают налеты на банковские отделения. В Молдавии - бывшей цветущей республике - почти треть работоспособного населения находится на заработках. Граждане Узбекистана и Таджикистана готовы на любую работу в России, лишь бы не возвращаться на родину.
Новое средневековье уже наступило в России. По большому счету везде, кроме РФ, Беларуси и Казахстана, мы имеем дело с утверждением той или иной формы неофеодальных отношений.
Государство стремительно отмирает, а его функции переходят к группам влияния, которые формируют кланы. На втором шаге кланы заключают семейные союзы - и государственные функции становятся передаваемой по наследству привилегией. Мы сейчас переживаем как раз этот этап - когда подрастают дети постсоветских начальников, уже готовые занять ключевые позиции в управлении государством. Это же поколение является топ-менеджментом частных и государственных корпораций и рассматривает государство как бизнес-приложение к основной деятельности. Формирование династий крупного капитала и высокопоставленных чиновников - тревожный звоночек для государства. Мы имеем дело с наихудшей формой политического консерватизма, когда консервируются не идеи, а группы влияния и династии.
Новейшая история постсоветских республик - это зеркало, в которое обязательно нужно смотреться РФ и ее гражданам.
Откат в новое средневековье практически всегда идет по одной и той же схеме, и каждый раз эта деградация происходит под одобрительные крики толпы и на фоне глубокого экономического кризиса. Технология добровольного отката в новое средневековье хорошо видна на примере новейшей политэкономической истории Украины.
Последние два года в информационной повестке прошли под эгидой кризиса в самой крупной национальной республике, которая сделала выбор в пользу европейской интеграции, отказавшись от евразийской. Причем если создание зоны свободной торговли с ЕС ровным счетом ничего не дало Киеву, то отказ от евразийской интеграции серьезно сказался как на интересах самой Украины, так и на возможностях будущего Евразийского союза. Так, промышленные предприятия Украины до последнего были центральными партнерами российского ВПК. Также Украина остается крупнейшим транзитером российского газа и будет таковой до тех пор, пока не завершится проект "турецкий поток", который возник на базе "южного потока". А судя по позиции Анкары, "турецкий поток" может и не состояться. Аналогично обстоят дела в вертолетостроении, производстве турбин для АЭС и еще в ряде стратегических отраслей.
Кризис государства на Украине автоматически является угрозой для государства в России, Беларуси и Приднестровье. Так, Киев остается крупнейшим торговым партнером Минска, от продаж на украинский рынок ГСМ, продуктов питания, тракторов и сельхозтехники Беларусь зависит не меньше, чем Россия от украинского транзита. Для Приднестровья образование на месте Украины зоны нестабильности и вовсе является физической угрозой - Тирасполь фактически оказался в блокаде, и если между режимом Евромайдана в Киеве и прорумынской властью в Кишиневе образуется устойчивый союз, то государственность Приднестровья может ожидать испытания еще большие, чем во время войны в начале 90-х.
То, что мы привыкли называть Украиной, более не является государством в привычном смысле этого слова. Украине образца 1991–2013 годов была свойственна многовекторность, которая на самом деле и была основанием ее постсоюзной государственности. Фактически федеративная республика, состоящая как минимум из семи экономических, этнорелигиозных и географических регионов, была помещена в прокрустово ложе унитарного государства. Причем украинский унитаризм представлял собой деградировавшую версию советской власти - с той лишь разницей, что идеологический вакуум, образовавшийся после коммунизма, был заполнен облегченной версией этнонационализма. Просто пантеон советских героев был заменен на антисоветских, а вера в коммунистическое будущее подменена верой в Евросоюз.
Политэкономическая модель республики заключалась в сверхэксплуатации индустриальных и промышленных активов и их приватизации сотней избранных семей. Украинская экономика и хозяйство представляли поле для либерально-экономических экспериментов имени Егора Гайдара и Анатолия Чубайса. За двадцать один год государство лишилось практически всех индустриально-промышленных активов, которые могли бы обеспечить суверенитет.
Каждый украинский президент внес свою лепту в уничтожение государства как экономического и впоследствии политического субъекта.
При первом президенте Леониде Кравчуке в 1991–1994 годах было уничтожено Черноморское морское пароходство - на тот момент самый крупный торговый флот Евразии со штаб-квартирой в Одессе. Вместе с флотом естественным образом прекратило свое существование судо-, машино- и приборостроение морехозяйственного комплекса. Также в этот период были заложены правила либеральной приватизации, которые работают до сих пор.
Второй президент Леонид Кучма (1994–2004) лишил государство:
• энергораспределения, отдав в частные руки облэнерго;
• металлургии и машиностроения, проведя приватизацию индустриальных гигантов и флагманов Донецкой, Днепропетровской и Запорожской областей;
• химической промышленности, производства удобрений;
• пищевой и перерабатывающей промышленности;
• нефтепереработки;
• курортно-оздоровительной инфраструктуры на побережьях Черного и Азовского морей, в карпатских и крымских горах и т. д.
Правление третьего президента Виктора Ющенко (2005–2010) характеризовалось завершением приватизации металлургии, машиностроения и химпрома. Так как Ющенко пришел к власти в ходе первого майдана, вошедшего в историю под именем "оранжевая революция", то в эти годы наметились процессы не только утраты госсобственности, но и перераспределения уже приватизированных активов между национальными и международными финансово-промышленными группами (ФПГ).
Президент Виктор Янукович (2010–2014) намеревался завершить приватизацию сельскохозяйственных земель, морских и речных портов и газотранспортной системы. Однако излишние аппетиты младодонецких, во главе со старшим сыном Януковича, привели к заговору среди национальной олигархии, который был легитимизирован очередным майданом.
Последний президент Петр Порошенко (с 2014 года) пришел к власти как компромиссная фигура из числа той самой национальной олигархии. Став президентом во вновь парламентско-президентской республике, он получил намного меньше власти, чем было у всех предшественников, потому как он фактически не влияет ни на кабинет министров, ни на парламентское большинство. Тем не менее в планах центральной власти в Киеве утрата государством следующих активов:
• атомных и гидроэлектростанций;
• газо- и нефтетранспортной инфраструктуры;
• морских и речных портов;
• сельскохозяйственных земель.
Плюс надо отметить, что армия была объектом уничтожения и приватизации все годы существования проекта "независимая Украина", и сегодня (в ходе гражданской войны на Донбассе) это выразилось в ее небоеспособности и технической отсталости.
Однако тотальное выдавливание государства из экономики и хозяйства не могло не сказаться на политической системе. Государство постепенно перестало быть политическим субъектом, уступив это право политическим надстройкам ФПГ. В государственном устройстве это выражено в парламентско-президентской форме правления - каждая крупная ФПГ имеет свою фракцию в парламенте, а кабмин представляет собой коалицию интересов украинского частного капитала. К тому же заговор против Януковича и последующий бунт Евромайдана привели к тотальной зависимости украинской олигархии от внешнеполитической крыши США, вследствие чего государство лишилось не только экономического, но и внешнеполитического суверенитета. Сегодня кабинет министров представляет собой коктейль представителей ФПГ и международных аферистов из Грузии и Прибалтики, инсталлированных Фондом Сороса.
Как уже говорилось, считать Украиной то, что сегодня образовалось на территории бывшей союзной республики, в корне неверно. Обескровленное государство лишилось не только собственности, но и территорий - Республика Крым сменила юрисдикцию, а Донбасс фактически суверенен. На месте Украины образовался ряд государственных феноменов, каждый из которых можно считать либо протогосударством, либо административно-финансовым паразитом.
При анализе украинской политики надо помнить, что мы имеем дело с набором самостоятельных химер и протогосударств. Химеры всячески пытаются выдавать себя за легитимных наследников Украины, таковыми не являясь, протогосударства же, наоборот, не определились со своей моделью государства и, соответственно, преемственностью. Поэтому для того, чтобы различать между собой эти химеры и протогосударства, имеет смысл каждое обозначить своим именем.
Итак, на месте Украины появилось как минимум несколько государственных образований, каждое из которых начало развиваться по своей логике. Республика Крым и Севастополь - в условиях краха украинской государственности, пройдя через короткий этап суверенитета, референдум и смену юрисдикции. Российская Федерация, будучи более эффективным государством, чем Украина, смогла обеспечить практически бескровную смену юрисдикции для региона. Причем нельзя сказать, что произошла смена политэкономической модели, даже собственность на полуострове была оставлена прежним украинским владельцам из числа крупного капитала, исключением стали только активы одиозного олигарха Игоря Коломойского.
Крымская политическая элита без проблем смогла интегрироваться в политическую элиту РФ, причем даже мэры и депутаты местных советов остались те же, что и были, только сменили корочки "Партии регионов" на корочки "Единой России".
То, насколько безболезненно и бесконфликтно прошла смена юрисдикции Крыма, позволяет утверждать, что без смены политэкономической модели вместе с территориями и гражданами новое государство получает еще и издержки в виде вороватых и паразитирующих элит. Однако в нашем случае важнее то, как одно государство может интегрировать в себя часть другого государства. Это возможно за счет структурной схожести интегрируемых субъектов.
В ходе государственного переворота от Украины отпал еще один мятежный регион - Донбасс, который вполне сопоставим с такими крупными регионами, как Бавария, Каталония или Урал, а по политэкономическим параметрам является даже более автономным, чем Крым.
На базе Донбасса образовались две народные республики - Донецкая и Луганская, которые, в отличие от Крыма, не сменили государственную юрисдикцию, а пошли по пути построения протогосударства. С одной стороны, ДНР и ЛНР являются частью украинского правового поля, будучи непризнанными республиками, а с другой стороны - война, блокада и мародерство со стороны киевской армии и олигархических добровольческих батальонов выталкивают мятежный Донбасс в автономное развитие. В ДНР и ЛНР вводится многовалютная система, товарные потоки переориентируются в РФ, в результате чего российский рубль вытесняет украинскую гривну и становится основной платежной валютой. В республиках формируются собственные вооруженные силы, полиция, прокуратура. Вопрос о власти решается в течение 2014–2015 годов, в ходе чего формируются новые органы власти. Интересно, что если в Крыму в процессе смены юрисдикции правящие элиты практически не сменились, то на Донбассе при вооруженном восстании от старого правящего класса практически никого не осталось, класс крупных предпринимателей, инвесторов и спекулянтов эмигрировал из ДНР и ЛНР в Киев, Москву и Ялту. Гражданская война, все тяготы которой принял на себя Донбасс, стала точкой невозврата бывшей Украины. Если до выступления армии против мирного населения еще можно было говорить о мирной реинтеграции регионов Украины, то после 2 мая в Одессе, 9 мая в Мариуполе, после бомбежек городов пути назад уже нет. Протогосударства, образовавшиеся на месте бывшей Украины, находятся в глубоком конфликте между собой.
В Киеве же в ходе Евромайдана формируется диктатура крупного капитала, которому уже не нужны формальные посредники в лице политиков, олигархия сама выдвигается на государственные посты: винницкий олигарх с бессарабскими корнями Порошенко, владеющий автоконцерном, кондитерскими фабриками по всей Украине и даже в РФ, телеканалами и радиостанциями, становится президентом бывшей Украины; харьковский рейдер и крупный предприниматель Арсен Аваков становится министром внутренних дел; богатейший человек Украины Игорь Коломойский, владеющий металлургическими заводами, крупнейшим банком Восточной Европы "Приват", крупными сельхозугодьями, выдвигается на пост губернатора Днепропетровской области; младшие партнеры Коломойского становятся губернаторами Одесской и Запорожской областей. После неудачи Коломойского закрепиться в государственной власти пост губернатора Одесской области достается беглому грузинскому президенту Саакашвили.
На месте бывшей Украины постепенно образуются феодальные вотчины, в которых частный капитал приватизирует государственную власть. Из-за того что Украина на стадии разложения, границы между феодами находятся в постоянном движении, а правящие элиты конфликтуют между собой и вынуждены подчиняться внешним силам, которые привели их к власти в ходе госпереворота. Это связано с тем, что капиталы украинских элит сосредоточены в Швейцарии, Британии, Австрии, США и островных офшорах, там же осели их дети и любовницы. Украина как государство рассматривается ими как место, где политическая власть конвертируется в личный капитал. До тех пор пока у государства было достаточно активов, чтобы прокормить десятку финансово-промышленных групп, в республике сохранялась относительная стабильность.
Государство лишилось смысла на этапе потери практически всех активов. Народные массы давно лишились уважения к государству, иначе не выходили бы на майданы и не мигрировали бы в поисках работы в Россию и Западную Европу.
Для элит государство стало интересным помощником, чтобы получить, а затем и защитить собственность и капиталы. В ходе этого процесса одновременно проходило сращивание бюрократии и крупного капитала, понять, где начинается чиновник и заканчивается предприниматель, было уже невозможно. Но поскольку государство - слишком крупный объект, то никакой частной корпорацией его попросту невозможно взять под полный контроль, тем более что не все государственные функции привлекательны для частного капитала. Так, например, заниматься социальной политикой, спортом и медициной не так интересно, как армией, МВД, нефтегазовыми активами и банковским сектором.
К тому же финансово-промышленных групп слишком много - и каждый участник хочет получить свою долю государства в кормление. На любые попытки монополизации в деле приватизации государственных функций частный капитал отвечает бунтом. Попытка семьи Януковича монопольно приватизировать или управлять через государство всеми привлекательными активами обернулась Евромайданом, когда олигархические группы, которые старались отодвинуть от процессов приватизации и финансовых потоков государства, опираясь на недовольство киевлян и понаехавших, совершили государственный переворот.
Смысл олигархической модели государства в том, что контрольного пакета нет ни у одной группы, поэтому между крупным капиталом идет постоянная борьба за активы, сферы влияния и государственные должности. Зачем олигарху Коломойскому был нужен скромный пост губернатора Днепропетровской области? Затем, что этот пост позволял ему не только защитить свои инвестиции, но также повысить ставки в олигархической конкуренции.
В ходе Евромайдана государство разложилось и потеряло монополию на применение силы, среди протестующих стали формироваться вооруженные отряды, которые подчинялись только своим "фюрерам" и спонсорам: так, сотни самообороны майдана постепенно эволюционировали в добровольческие батальоны. Позиция губернатора позволила олигарху Коломойскому под видом "борьбы с сепаратистами" создать собственные вооруженные силы - так появились батальоны "Днепр-1", "Днепр-2" и "Правый сектор". В Одесской области у партнера Коломойского, также губернатора, был создан батальон "Шторм". Аналогично появились уже откровенно неонацистские вооруженные отряды вроде "Азова", "Донбасса" и "Торнадо". Через полгода понять, сколько и у кого вооруженных сил на Украине, было уже невозможно. Так, например, широко разрекламированный в ходе Евромайдана "Правый сектор" всего через год стал своеобразной франшизой по созданию частных вооруженных сил - в разных областях "Правый сектор" формируется на базе олигархических групп, в разных регионах у "Правого сектора" могут быть разные инвесторы, и "Правый сектор" из Закарпатья никак не связан с "Правым сектором" из Днепропетровска.
Государство потеряло право на применение силы и военную монополию. Так же как двадцать лет назад частные торговые посредники паразитировали на государственной промышленности, сегодня олигархические батальоны паразитируют на остатках армии и МВД.
Как это выглядит в реальности? Правящим элитам нужна гражданская война с Донбассом, чтобы получать кредиты от США, потому что последние готовы инвестировать в создание хаоса на границах с Россией. Война на Донбассе - огромный бизнес на всех уровнях. На самом высоком уровне - межгосударственном - это доступ к кредитам МВФ, Всемирного банка, ЕС и США, которые тут же осваиваются и становятся частным капиталом.
На уровне государственном война на Донбассе нужна для того, чтобы установить диктатуру и ликвидировать гражданские свободы; любой противник режима объявляется сепаратистом, агентом России и Донбасса, пятой колонной и бросается за решетку либо принуждается к эмиграции. Эта же война позволяет полностью стерилизовать информационное пространство, когда любая альтернативная точка зрения вычищается из эфира. Общество погружается в пропагандистский транс: во всем винят Путина, Россию и сепаратистов, а реваншизм и милитаризм превращается в официальную идеологию. На этом фоне нацизм выглядит обычным делом - и толпы зигующих подростков в крупных городах становятся привычным явлением.