Между тем, напомню, по Амасийскому миру 1555 года ранее спорная Западная и Южная Грузия вошли в зону неограниченного влияния Стамбула, – и все стало куда серьезнее, чем раньше. Прежде всего для Самцхе. Она османам давно уже очень нравилась. И теперь турки начали ее осваивать, не обращая внимания ни на совсем ручного, но уже на фиг не нужного атабага Кайхосро, ни тем паче на слабые протесты Имерети, где Георгий II, сын наконец умершего в 1565-м Баграта, а вслед за ним и его сын Леван I все еще пытались хоть как-то прижать к ногтю по факту уже бывших вассалов. Получалось плохо. Называя кошку кошкой, совсем не получалось. А когда что-то вдруг складывалось, мегрелам (самыми упрямыми были именно они) совсем слегка помогали турки, и этого вполне хватало. Ко всем радостям, очень действовал на нервы и картлиец Симон, которому, если помните, проблем с турками дома более чем хватало, но хотелось и прибрать Имерети; правда, на два фронта воевать трудно кому угодно, поэтому картлийцы из Кутаиси вскоре убрались, а Леван вернулся. Но ненадолго и на свою же голову. Очень скоро его поймали, увезли в Зугдиди и там, похоже, втихую удавили мегрелы, назначив на вакантное место некоего Ростома, кузена усопшего царя, тут же признавшего независимость Мегрелии, а себя чуть ли не вассалом Дома Дадиани. Что, безусловно, не понравилось ни Симону Картлийскому (такое непочтение к Багратионам!), ни гурийцам, ни абхазам (типа, а мы чем хуже?!), – и колесо завертелось с таким свистом, какого раньше не случалось. Все сцепились со всеми. И никто не обратил особого внимания на то, что турки, окончательно прогнав последнего атабага Манучара, оккупировали Самцхе, – и на сей раз надолго, аж до прихода русских войск. Впрочем, в такой нервной обстановке людям было не до пустяков…
Глава X. Буйный терек
Перезагрузка
Тем временем не идеально было и на севере. После распада Большой Орды народы Северного Кавказа понемногу усиливались. На западе возникла конфедерация мелких черкесских (адыгских) княжеств, собирательно именуемых Кабардой. Княжества были сильные, богатые, достаточно культурные (правда, в основном языческие, однако христианство там знали и уважали еще со времен Византии), так что борьбу с наследниками Орды – Крымом и ногайцами – вели довольно успешно. На востоке, в Дагестане, также выстроилась целая пирамида племенных княжеств, а наиболее сильными оказались Аварское ханство и – в первую очередь – кумыкский Шамхалат, претендовавший на роль нового гегемона. Шамхалы вели завоевательные походы под знаменем ислама, в чем немало преуспели, а во внешней политике ориентировались на Османскую Порту, во всем подражая крымским ханам, – и точно так же, как крымские ханы, обеспечивая турок важнейшим для тех стратегическим товаром, живой силой, необходимой для пополнения гаремов, экипажей галерного флота и янычарского корпуса. К концу первой трети XVI века, когда все соседи были успешно исламизированы, шамхалы понесли знамя "священной войны" в "языческую Кабарду", после чего адыги решили делать ставку на Россию, аккурат в это время, взяв Астрахань, вышедшую к предгорьям Северного Кавказа. Отношения с русскими у "черкасов", надо отметить, были традиционно очень приличными, адыгская знать издавна считалась на Москве ровней, так что, в итоге, черкесская княжна Идархэ Гуашеней стала в 1561-м царицей Марией Темрюковной. Уже в 1560-м, аккурат в период сватовства, в качестве одолжения будущим родственникам, царь направил на Тарки войско под командованием Ивана Черемисинова, который, с минимальными потерями разгромив дружины шамхала Чупана, сжег его равнинную столицу и с победой вернулся в Терский городок. Урок пошел впрок, помощь продолжалась и далее, тем паче что отрезать шамхалат от Крыма для Москвы было очень желательно. Уже в 1567-м на слиянии Терека и Сунжи встала крепость Терки, крайне неприятно удивив шамхала, – и это стало дополнительным аргументом в пользу знаменитого похода турок на Астрахань в 1569-м. Однако после фиаско 1569 года Порта предложила Москве мир, отказываясь от Астрахани и обязуясь "не велети тому шевкалу обиду черкасам чинити", но категорически требуя снести все русские крепости на Тереке и Сунже. На чем и поладили – к полному удовлетворению кабардинских Идаровичей. Шамхалу же, которому без рабов был полный зарез, пришлось отныне уделять больше внимания другим соседям, в связи с чем очень скоро Москву посетило очередное экзотическое посольство…
Христа ради…
Необходимое отступление. Возникающие иногда разговоры о том, что Грузия, дескать, никогда из себя ничего не представляла, будучи вечным халявщиком, истине ни в коей мере не соответствуют. Феодальное ничуть не меньше, чем какая-нибудь Франция, развитое и культурное православное государство, объединившее в XI веке родственные племена эгров, чанов и картвелов, она знавала блестящие времена, когда по праву считалась региональной сверхдержавой. Бывали, конечно, и – как после нашествия татар, а позже семи походов Тимура – периоды падения и разрухи, вслед за которыми начинались феодальные усобицы. В конце концов, когда выяснилось, что война всех со всеми поставила на грань гибели уже не страну, а народ, сработал инстинкт то ли этнического, то ли социального самосохранения. В 1494 году Великий Дарбази (Верховный Совет) страны официально постановил расформировать государство по границам входящих в него и никак не способных договориться племен "до тех пор, пока Господь нас, безумных, не вразумит". Единая Грузия распалась на три царства и пять княжеств, и в таком состоянии вступила в XVI век – век борьбы за господство над Кавказом двух великих империй, Порты и только что, после тысячи лет небытия, возрожденного Ирана, быстро поделивших сферы влияния.
Туркам достались царство Имерети и все пять княжеств, персам – два восточных царства, Картли со столицей в Тбилиси и Кахети со столицей в Греми, но оказавшимся под персами повезло немного больше. Во-первых, "война зеленых и красных" протекала на первых порах с явным перевесом Турции, уже успевшей набрать обороты, так что кызылбаши старались не перегибать палку в отношении сателлитов. Во-вторых, хотя персы тоже брали дань людьми (а что еще взять с нищих?), в отличие от турок, меры не знавших, они, по крайней мере, устанавливали твердые квоты. К тому же, опять-таки не в пример туркам, девушек отдавали в гаремы не последним людям государства, не запрещая поддерживать связи с семьей, а мальчиков, обратив в ислам, либо направляли в офицерский корпус, либо посылали обратно домой, назначая на хорошие должности при вассальных царях. И тем не менее грузинам это сильно не нравилось. Да и не привыкли еще в те времена к тому, что православный на собственной земле должен терпеть указания мусульман. В связи с чем в "иранской сфере" (в отличие от "турецкой", где все стояли по струнке, тихо мирясь с тем, что жизнь сурова) время от времени проявлялось недовольство. В первую очередь в Кахети, где, в отличие от Картли, не было междоусобий, а престол с 1574 года занимал царь Александр II, резко выделявшийся на фоне довольно тусклых коллег. Очень толковый мужик, эффективный менеджер с амбициями, судя по всему, мечтавший стать новым Давидом Восстановителем. Но сил было мало. Очень. Приходилось искать нетрадиционные варианты. Взойдя на престол как, естественно, вассал Ирана и получив от Исфахана массу льгот, он очень скоро, как только Иран проиграл войну, объявил себя верным подданным Порты, прося подтвердить привилегии, данные персами. Увы, османы тут же наложили дань людьми, которая при персах считалась бы фантастикой, а ко всему еще и назначили "старшим по зоне" шамхала, получившего, таким образом, право и возможность резвиться в Кахети на законных основаниях.
Легко представить себе, с каким интересом воспринял его высочество, будучи еще престолонаследником, информацию о появлении в относительной близости от его страны русских войск. Которые мало того что дали грозным янычарам отлуп под Астраханью, а страшному крымскому хану под Молодеями, но еще и (что было куда актуальнее) по просьбе кабардинских князей поставили раком аж самого шамхала. Правда, в отличие от Идаровичей, такого козыря, как родственные связи с северными людьми, Багратиды в обозримом прошлом не имели, однако зачем козыря, если на руках джокер? Короче говоря, в 1586-м Москва с некоторым удивлением, но и удовольствием встречала посольство из далекой "Иверии", бившее челом "великому базилевсу православному, чтобы он, единственный православный государь, помиловал, принял их народ в свое подданство и спас их жизнь и душу, сделав тому богопротивному шевкалу великое утеснение". От имени царя Кахети послы присягнули совершенно не ожидавшему такого царю Федору "на верное служение православному Государю Московскому", получив взамен (а куда деваться?) согласие стать "старшим государем Иверийским и оберегать того князя Олександра от всех недругов его". Само по себе это ничего не значило, декларация о намерениях. Примерно такая же, что и за сто лет до того, когда другой кахетинский царь, тоже Александр, присылал посольство Ивану III, признавая себя "холопом" Москвы и прося вспомоществования. Тогда, однако, политических последствий не случилось, а теперь посольства пошли косяком, из года в год. В 1588-м приехал "княжич Каплан", в 1589-м "боярин великий Хуршит". Рассказывали, какой нехороший человек шамхал, как неправильно сделал Черемисинов, что "при прежнем государе покинул Терки", потому что тогда горцы вели себя хорошо, а нынче плохо. Короче, просили послать войска. Или хотя бы, ежели "базислевс, синклит его и патрикии" не верят, – посольство, чтобы северные братья убедились на месте, "каковые обиды иверскому люду честному православному басурмане безвинно чинят". Посольство съездило. Побывало в Греми, в Кумухе. Убедилось: да, чинят, но ссоры с Москвой шамхал очень не хочет и готов к разумным компромиссам. Однако информация о том, что "мочно шевкала миром потеснити, и он примет шерть и даст заложников, и тогда дорога через него будет чиста, без опаски", кахетинской стороной воспринята не была. Александр настаивал на том, что переговоры с шамхалом вести нельзя, ибо "сей собаке верить никак не мочно, что скажет, то соврет, а если и сына даст в заклад, и то ни во что, сынов у него много, что собак". Так что "во имя веры православной гнать его должно в Дербент, чтобы и след простыл".
Жди меня
В общем, позицию кахетинского царя понять можно – раздавить шамхалат означало избавиться от сильнейшей головной боли, усилив страну на порядок. Москве, в отличие от Греми, ситуация столь уж простой не казалась. Война с Турцией была совершенно не нужна, русские поселки на Тереке шамхал (уже не Чупан, а его сын Сурхай) не очень тревожил, торговые дороги в Персию берег и абреков старался усмирять – чего еще? Но, с другой стороны, когда басурманы обижают православных и угоняют их в рабство, тоже терпеть нельзя. Тем паче ежели кланяются в ноги и называют базилевсом. Так что осенью 1589 года посол, направленный в Кахети, передал терскому воеводе царскую грамоту для шамхала с тайным приложением – дескать, ежели шамхал отреагирует неправильно, его "добро будет не излиха позадирати". В самой грамоте говорилось о "многих шевкаловых неправдах доброму нашему грузинскому православному люду" и выставлялось требование, чтобы "он, шевкал, исправился бы перед государем и заедино с царем нашим иверийским и князьями нашими кабардинскими стоял бы на всех недругов государя за один". Кроме того, посол по большому секрету сообщил специально вызванному в Терки кабардинскому князю, свояку шамхала, что ежели шамхал не прислушается к доброму слову, может случиться всякое. Параллельно воеводе были даны полномочия начать обработку вассалов и союзников шамхала, в частности хана Аварии, тяготившегося зависимостью от Кумуха. Аварцам назначили жалованье от царя и давались гарантии помощи в случае чего. Работали и тоньше; Александр вел переписку с крым-шамхалом, братом и соправителем Сурхая, суля ему престол в Тарках и руку кахетинской царевны, воевода – с одним из шамхаловых сыновей, Алхасом, который, в итоге, тайно присягнул царю. Правда, контрразведка Сурхая была на высоте: сына он поймал с поличным и изгнал, но все равно было страшно. Он даже сделал попытку помириться с Кахети, чтобы "быть отныне как одно сердце и стояти на своих недругов вместе за один", но прекращение набегов, естественно, не гарантировал, одновременно направив письмо и султану, предупреждая о возможном союзе Кахетии, Персии и России, который, если случится, уничтожит все успехи Порты в регионе. В связи с чем он, как верный вассал повелителя правоверных, просит прислать янычар.
Александр давил на Москву как мог. Новые послы, Адам и Кирилл, в конце 1592 года сообщили Годунову, что с крымшамхалом все на мази. Дескать, "сей князь с нами в дружбе, а с братом во вражде, и кумыцкая земля половина с ним стоит, и меж собой бранятся, и шевкальское дело плохо стало, да и у них же междоусобная рознь". Активно просили поддержку и у весьма авторитетного патриарха Иова, мнением которого правитель очень дорожил. И наконец, в июне 1593 года, Годунов решился. Послам велено было передать Александру, что войска для посылки в Дагестан уже готовы, и если он даст клятву ударить одновременно, двинутся в поход не позже весны. Александр, естественно, поклялся, царь Федор по приговору Думы добавил в титул "государя Кабардинской земли, черкесских и горских князей" формулу "земли Иверской грузинских царей", и в марте 1594 года князь Хворостинин "со многою ратью" (2500 стрельцов и чуть меньше казаков) двинулись от Терека в направлении Койсу, имея приказ для начала занять Тарки и соединиться там с кахетинскими дружинами царевича Георгия Александровича. Что и было сделано. Как быстро выяснилось, московская разведка сработала блестяще. Приди на помощь к Сурхаю все его союзники и вассалы, Хворостинину пришлось бы иметь дело примерно с 15 000 противников, минимум на треть – профессиональных воинов, но реально шамхала поддержали только не слишком влиятельные уцмий кайтагский и майсум табасаранский. Даргинские "вольные общества" не простили шамхалату попыток их подчинить, а ханы Аварии, воспользовавшись случаем, объявили, наконец, о разрыве вассальной присяги и хотя не прислали в поддержку русским своих джигитов, но дали им проводников и поставили продовольствие. Так что после штурма Тарков шамхал ушел в горы, намереваясь, как сказано в предании, "ловить скорпиона за хвост", а Хворостинин приступил к укреплению крепостных стен в Тарках, ожидая прибытия кахетинских дружин царевича Георгия Александровича и отрядов крым-шамхала, чтобы, как предполагалось по второму этапу плана, атаковать высокогорный Кумух.
День, однако, шел за днем, а союзников не было. Хворостинин не знал (не мог знать, это выяснилось много позже), что их и не будет. Заверения кахетинцев насчет готовности шамхальского брата присягать русским оказались блефом. Возможно даже и не злонамеренным, скорее, Александру настолько хотелось видеть близ своих границ православное войско, что он просто принял желаемое за действительное. А сам царь, уже готовый к походу, отменил его, видимо, с некоторым запозданием осознав, что в Стамбуле могут рассердиться. Или еще почему-то. Как бы то ни было, несколько недель спустя воеводе стало ясно: ждать помощи неоткуда и о походе на Кумух можно забыть, наоборот, надо думать о том, как спасать армию, поскольку близ Тарков объявились отряды горцев, взвинченных муллами, по просьбе Сурхая объявившими джихад неверным. Эти отряды, ежедневно вырастая в числе, блокировали город, круглосуточно тревожа гарнизон обстрелами и имитациями штурма, продовольствие иссякало, пополнять запасы было немыслимо, начались болезни, а в ответ на чудом проскочившее с гонцом-добровольцем письмо в Греми последовал только невнятный ответ о "непреодолимых обстоятельствах". В такой ситуации изменилась и позиция аварского хана. Выговорив у шамхала признание независимости, они поддержали Сурхая уже не как вассалы, а как союзники. Единственным вариантом оставалось отступление. Без гарантий успеха, сквозь тысячные толпы горцев, влача огромный обоз с сотнями больных и раненых, – но иного выхода не было. Позже за этот отход по ходатайству Думы царь пожаловал Хворостинину шубу со своего плеча, – и было за что. Двухдневный переход без единой минуты передышки, практически непрерывное сражение с горской конницей, оттеснившей русских в болота Озени, – честно говоря, выдержать подобное не совсем в человеческих силах. И тем не менее русские шли вперед, время от времени, когда приходилось очень уж туго, строясь в "кольцо". К исходу второго дня, когда, как позже будет сказано в отчете, "много изгибло дворян и голов стрелецких, ратных же людей на том бою пало яко 3000", а со стороны кумыков, согласно преданию, "ушло в сады Аллаха семь сотен и еще шестнадцать храбрых узденей, а людей их не сосчитать сколько", воевода, потеряв две трети личного состава, но не бросив ни одной "санитарной" телеги, вывел остатки армии на берег Койсу, – и шамхал, обескураженный потерями, приказал своим людям прекратить преследование.