Фамарь, будучи женщиной сильной и умной, не отчаялась, не стала молиться Господу, а также не стала ждать "ослепительных совпадений", которые изменили бы ее судьбу. Когда Шела вырос, а ей не позволили стать его женой, она поняла, что должна сама проявить инициативу.
И уведомили Фамарь, говоря: вот, свекор твой идет в Фамну, стричь скот свой. И сняла она с себя одежду вдовства своего, покрыла себя покрывалом, и, закрывшись, села у ворот Енаима, что по дороге в Фамну.
Фамарь сидела там с покрытым лицом, как это делали проститутки, и ждала своего свекра Иуду который должен был пройти этой дорогой по пути к своему стаду. И действительно: "…увидел ее Иуда, и почел ее за блудницу, потому что она закрыла лице свое".
Фамарь, которая хорошо знала Иуду, знала, что он не упустит возможность нанести короткий визит к проститутке, если она встретится ему по пути на работу. Возможно, это было связано с тем, что в те дни у него умерла жена, а возможно - вообще с его характером. В любом случае она не ошиблась в своем предположении: "Он поворотил к ней и сказал: я войду к тебе. Ибо не знал, что это невестка его".
Почему он не знал? Потому что ее лицо было покрыто. И тот, кто решил ради нас снять это покрывало и описать черты ее лица, был все тот же Томас Манн. То, что он уже сделал с Сарой, Иосифом и Рахилью, он сделал для нас и с Фамарью. В исходном библейском рассказе красота Фамари не играет никакой роли, потому что она закрыла лицо, а поскольку эта красота скрыта, нет нужды даже упоминать о ней. Но Томас Манн думает иначе и потому описывает ее (в "Иосифе-кормильце") довольно детально. Он даже произносит по этому поводу интересную фразу: "Она была по-своему красива"! Что значит "по-своему"?
Не смазлива, а красива красотой строгой и неприступной, на которую, кажется, и сама досадовала, - досадовала по праву, ибо было в ее красоте волновавшее мужчин колдовство, и складки между бровями как раз и пытались унять такое волненье.
Описание довольно туманное. В сущности, пока воочию не увидишь такую женщину, которая чувствует неловкость от своей красоты и сердится на эту красоту, трудно понять, насколько правильны и точны слова Томаса Манна.
Возможно, нам следовало поговорить о красоте Фамари в предыдущей беседе, но если уж мы подняли покрывало, которым накрыла ее Библия, то продолжим:
Она была высокого роста и почти худа, но ее худоба волновала мужчин больше, чем самая пышная плоть, так что волненье это было, собственно, даже не плотским, а, как бы сказать, демоническим. У нее были карие пытливые глаза редкой красоты, почти совершенно круглые ноздри и гордый рот.
Теперь расстанемся с Томасом Манном и вернемся на дорогу в Фамну. Фамарь, покрывшаяся, как проститутка, и твердая в своем намерении, сидит там, скрывая свое лицо, и Иуда хочет купить ее услуги.
Она сказала: что ты дашь мне, если войдешь ко мне?
Он сказал: я пришлю тебе козленка из стада.
Обратите внимание, как свежо, как живо звучит написанное, даже для нынешнего дня. Сохранены даже интонации этого диалога. Буквально чувствуется удовольствие писателя, который писал эти слова и распределял их между героями. Это удовольствие ощущается в элегантности текста, в его музыкальности, а также необычной для Библии детальности и длине рассказа. Я не помню таких подробных диалогов между Авраамом и Саррой, например. И если мне будет позволено общее замечание, то я бы сказал, что стоит читать те библейские рассказы, которые автор пишет с удовольствием, вроде этого эпизода, но не те, которые он пишет вынужденно, как, например, описание церемонии завета Бога с Авраамом в пятнадцатой главе Книги Бытие.
Слова Иуды о козленке не производят особого впечатления на Фамарь. Она играет роль проститутки до ее логического конца, включая жесткую деловитость, которая от нее ожидается. Она говорит Иуде: "Дашь ли ты мне залог, пока пришлешь?"
Иными словами, знаю я таких, которые якобы забыли кошелек и обещают потом прислать козленка. Оставь мне залог.
"Он сказал: какой дать тебе залог?"
Мы снова ощущаем удовольствие писателя. Этот талантливый человек уже знает, что Иуде предстоит попасться в ловушку и он с нескрываемым наслаждением мостит для него дорогу в западню, которую готовит ему Фамарь.
"Она сказала, печать твою, и перевязь твою, и трость твою, которая в руке твоей".
Эти три предмета не имеют большой денежной стоимости, но позволяют безошибочно опознать их хозяина. Трость, перевязь (которая, вероятно, пояс) и печать, самое эффективное из всех средство опознания, тот глиняный кружок, с помощью которого подписывались наши предки.
А сейчас - с удручающей краткостью, в прекрасном ритме, раз-два-три: "И дал он ей, и вошел он к ней, и она зачала от него". Как хорошо! Тройное "и" с инверсиями, одна за другой, и сразу за этим еще одна серия: "И, встав, пошла, сняла с себя покрывало свое, и оделась в одежду вдовства своего".
Что-то в этом ритме напоминает другую синтаксическую драму: "И дал Иаков Исаву хлеба и кушанья из чечевицы: и он ел, и пил, и встал, и пошел; и пренебрег Исав первородство". Но умная Фамарь, в отличие от глупого Исава, возвращается домой с трофеями: у нее в животе растет зародыш, и в ее распоряжении трость, пояс и печать. Судьба, похоже, как глина в ее руках.
Писатель не упускает и забавное продолжение:
Иуда же послал козленка через друга своего Одолламитянина, чтобы взять залог из рук женщины; но он не нашел ее.
И спросил жителей того места, говоря: где блудница, которая была в Енаиме при дороге? Но они сказали: здесь не было блудницы.
Вообразите себе этого несчастного Одолламитянина и ту неприятную задачу, которую ему поручили: носиться по всей округе с козленком в руках, спрашивать у всех и каждого, где здесь проститутка, и объяснять, что это не для него самого, а для его друга…
И возвратился он к Иуде, и сказал: я не нашел ее; да и жители места того сказали: "здесь не было блудницы".
Но Иуда торопится и его втянуть в эту историю, к которой его приятель не имеет никакого отношения. Он снова посылает его с козленком, чтобы избежать позора: "Иуда сказал: пусть она возьмет себе, чтобы только не стали над нами смеяться: вот, я посылал этого козленка, но ты не нашел ее".
А тем временем план Фамари продолжает развиваться. Зародыш как будто тикает в ее животе и зреет для присоединения к сюжету: "Прошло около трех месяцев, и сказали Иуде, говоря: Фамарь, невестка твоя, впала в блуд, и вот, она беременна от блуда".
Живот у нее уже раздулся, но она, в отличие от несчастной Каллисто, и не думает скрывать свою беременность. Она точно знает, от кого понесла - от мужчины, который отказывается дать ей в мужья своего младшего сына, того мужчины, чьи трость, перевязь и печать хранятся у нее.
"Иуда сказал: выведите ее, и пусть она будет сожжена".
Но, как я уже сказал, Фамарь - женщина хладнокровная. Она собственными руками строит опасную действительность, и главную роль в ней она предназначает себе.
Но когда повели ее, она послала сказать свекру своему: я беременна от того, чьи эти вещи. И сказала: узнавай, чья это печать и перевязь и трость.
Вот так - перед всем народом, собравшимся посмотреть на сожжение грешницы, перед уже приготовленным для нее костром.
Иуда узнал, и сказал: она правее меня, потому что я не дал ее Шеле, сыну моему. И не познавал ее более.
Эта фраза представляет Иуду в положительном и правильном свете. Когда он возлежал с ней, он не узнал ее, но он не использует это облегчающее обстоятельство, чтобы уйти от ответственности. Он признает свою ошибку и больше не намерен прикасаться к этой женщине.
Что же касается Фамари, то ее успех был полным и даже более того: Фарес и Зера, близнецы, которые родились у нее от свекра, стали отцами колена Иуды. Томас Манн заостряет эту мысль. Он утверждает, что Фамарь поняла, какое великое будущее предназначено народу Израиля, и решила принять в нем участие.
Фамарь твердо решила, чего бы это ни стоило, вставить себя с помощью женского своего естества в историю мира. […] Она не хотела быть в стороне. Эта девушка хотела выйти на столбовую дорогу, дорогу обетованья. Она хотела войти в эту семью, включиться своим лоном в цепь поколений, которая вела к благу, уходя в даль времен.
Иначе говоря, она хотела присоединиться к дому Давида, к будущему мессии, которому предстоит родиться в этом доме.
И в самом деле, как мы уже говорили, Фамарь - наша праматерь. Сыновья Рахили, кроме немногих из колена Вениамина, исчезли в изгнании вместе с остальными десятью коленами. Из сыновей Лии остались только Симеон (Шимон) и Левий (Леви), которые ассимилировались в других коленах (хотя мерзкие черты их характера можно опознать среди нас и сегодня). Большинство из нас принадлежит к колену Иуды. Иуда наш праотец, и его невестка, которая нарядилась в блудницу, украла его семя и забеременела от него, - она наша праматерь. Так что судьбе и в этой истории осталось место для смеха.
Другой литературный герой, тоже склонивший судьбу по своему желанию, притом весьма изощренным путем, - это Томас Трейси, герой романа Уильяма Сарояна "Тигр Томаса Трейси". Кажется, я уже упоминал здесь эту историю, которую очень люблю.
Когда Томасу Трейси было три года и он судил о вещах по тому, как звучали их названия, кто-то сказал при нем "тигр". И хотя Томас не знал, какой он, этот "тигр", ему очень захотелось иметь своего собственного.
Однажды он гулял с отцом по городу и увидел что-то в витрине рыбного ресторана.
- Купи мне этого тигра, - попросил он.
- Это омар, - сказал отец.
- Омара не надо.
Прошли годы. Трейси подрос и однажды увидел своего тигра в клетке зоопарка.
Это была спящая черная пантера. Она тут же проснулась, подняла голову, посмотрела на него в упор, поднялась, голосом черных пантер произнесла, не раскрывая пасти, что-то вроде "айидж", подошла к самой решетке, постояла, глядя на Томаса, а потом повернулась и побрела назад, на помост, где она до этого спала; там она плюхнулась на живот и уставилась в пространство, куда-то далеко-далеко - за столько лет и миль, сколько их вообще существует.
Трейси стоял и смотрел на черную пантеру. Так он простоял пять минут, а потом отшвырнул сигарету, откашлялся, сплюнул и пошел прочь из зоопарка.
"Вот он, мой тигр", - сказал он себе.
Такие люди, как Трейси, чувствуют присутствие своего тигра, но другие не видят тигра и не ощущают его присутствия. В конце рассказа Сароян скажет нам, что тигр - это любовь, но на этом этапе, похоже, тигр - это внутренняя энергия или сила, которая всюду сопровождает того, кто наделен ею.
Трейси вырос и начала работать в фирме по продаже кофе. Однажды, в двенадцать тридцать пополудни, поднимая на плечи мешок с кофе, он увидел красивую девушку, которая шла по улице. Она была в желтом платье, и рядом с нею шел тигр. Это была Лора Люти. Тигр Лоры и тигр Трейси заинтересовались друг другом, и через несколько дней Лора пригласила Трейси к себе домой.
Мать Лоры была молодая красивая женщина, и, когда Лора вышла в другую комнату, Трейси и мать поцеловались. В этот момент Лора вернулась в комнату и увидела их. Она впала в депрессию, заболела и попала в психиатрическую лечебницу, в отделение людей, которые, подобно ей, заболели из-за того, что потеряли свою любовь. Сароян говорит о них: "У каждого из них есть тигр - очень больной, очень рассерженный, где-то глубоко раненный тигр, утративший чувство юмора, любовь к свободе, радость, фантазию и надежду". А у Лоры Люти "прекрасная тигрица была теперь загнанной, истощенной и жалкой".
Прошло несколько лет. В Нью-Йорк приехал цирк, и настоящий черный тигр сбежал оттуда и вызвал страх в городе. Когда Трейси шел по Пятой авеню, он вдруг увидел тигра и узнал его: "Это мой тигр!" Тигр пошел рядом с ним, и вдруг Томасу Трейси стало ясно, что впервые в жизни другие люди тоже видят его тигра. Все испугались и бросились бежать. Полицейские окружили Томаса и тигра броневиками, они стреляли в тигра, ранили его, тигр убежал и спрятался.
Затаившийся в городе тигр вызвал всеобщую тревогу, и после длительных попыток найти его был придуман - с помощью самого Томаса Трейси - совершенно невероятный план. Было решено сыграть с судьбой в ее собственную игру а говоря конкретнее - заново воспроизвести события первой встречи Томаса и Лоры. Если это воспроизведение будет предельно детальным и точным, тигру тоже придется участвовать в нем, как это было в первый раз, и тогда он выйдет из своего укрытия и его удастся поймать.
Торговый дом для кофе уже давно закрылся, но для пользы дела они открыли его заново, нашли и привели трех старых рабочих, которые работали там в то время, и даже повесили старые вывески. Полиция перекрыла улицу, Трейси явился в торговый дом в то же время, что всегда приходил на работу, и точно в двенадцать тридцать была приведена туда и Лора, одетая в то же желтое платье, чтобы перейти улицу точно так же, как тогда.
И действительно, Трейси и Лора обнялись, и тогда рядом с ними возник тигр. Они втроем направились к соседнему магазину, где полиция уже приготовила клетку для тигра. Потом Трейси и Лора вышли из магазина без тигра. Но и в клетке его не оказалось. Тигр исчез. И более того - полицейские, которые охраняли этот магазин, сказали, что они видели, как Трейси и Лора вошли туда, но никакого тигра с ними не было вообще.
Эта история напоминает слова Акселя Мунте о гноме, которого он видел по ночам: "Существуют люди, никогда не видевшие гномов. Их можно только пожалеть. Наверное, у них зрение не в порядке". Есть люди, которые не могут увидеть тигра Томаса Трейси, и хуже того - есть люди, которые не могут увидеть собственных тигров.
Так, с помощью точного планирования и координации люди заставили судьбу выполнить желание человека вернуть свою любовь. Есть, кстати, сходство между этим планом Томаса Трейси и утверждением наших мудрецов, что мессия придет к тому поколению, которое будет полностью подготовлено к его приходу. В случае Томаса Трейси такая подготовка помогла, но мы знаем, к сожалению, что вообще-то планы не всегда помогают. И вот тому свидетельство: выражение "смех судьбы" существует на многих языках, а поговорка "а менч трахт ун а гот лахт" имеется не только на идиш.
Что же касается тигра Томаса Трейси, то последняя фраза этого рассказа может очень хорошо завершить нашу беседу. Фраза эта представляет собой констатацию факта, поэтому стиль ее очень сух, и тем не менее она заставляет наше сердце вздрогнуть. В ней сказано:
Такова история Томаса Трейси, Лоры Люти и тигра, имя которому - любовь.
Интересно, что из всех животных Сароян уподобляет любовь именно тигру. Приемлемо ли такое сравнения для всех? Что, в сущности, такого "тигриного" в любви? Сила? Красота? Опасность? А что в отношении ее не-тигриных свойств, вроде верности, преданности, добровольного подчинения? И почему тигр, а не, скажем, орел? Хамелеон? Канарейка? Крот? Змея? Муравей?
Но Сароян постановил, что любовь это тигр. И быть посему. Главное, что план Томаса Трейси преуспел, тигр перестал пугать жителей Нью-Йорка. Трейси и Лора снова обрели друг друга, а судьба не смеялась - во всяком случае, не в этот момент. Судьба слегка улыбнулась, склонила голову и подчинилась требованию любви.
Беседа пятая
"Пойди из земли твоей"
Сегодня мы поговорим о путешествиях и начнем с чуть ли не самого короткого из них. В рассказе Редиарда Киплинга "Рикки-Тикки-Тави" появляется мускусная крыса по имени Чучундра. Она выходит из своей норки и идет вдоль коридора. Чучундра идет, прижимаясь к стене, ее сердце сжимается от страха, ее усы дрожат. Киплинг всегда очень точен в описании животных и их поведения, и действительно - всякий, кто видел мышь, вылезающую из норы, несомненно, помнит этот живой пример страха, связанного с путешествием: опасливые шажки, мелко дрожащий нос, предельно настороженный мозг, который непрерывно оценивает все увеличивающееся расстояние между собой и домом.
Путешествие отрывает путешествующего от всего знакомого и надежного - его семьи, друзей, имущества, стен дома, которые его защищали, - и бросает на милость новых обстоятельств. Путешествие, по самой своей сути, - это путь приключений и судьбы. Неудивительно поэтому что мотив путешествия - на том или ином уровне важности и детализации - присутствует во многих книгах.
Путешествия бывают самых разных видов, но среди них выделяются два - путешествие по влечению и путешествие по отторжению. У путешествий по влечению всегда есть определенный конец, к которому путешествующий стремится, как паломник к святыне. Таково путешествие Одиссея, возвращающегося домой в Итаку, к сыну Телемаху и супруге Пенелопе, таково путешествие капитана Гаттераса к Северному полюсу, таковы аргонавты на пути к золотому руну. Иными словами, у путешествий этого рода всегда есть желанная цель, и его участники непременно хотят достичь этой цели.
В путешествиях по отторжению путник, напротив, хочет удалиться. Где находится конец такого путешествия, не всегда известно и порой даже не существенно. Его цель - удалиться от определенного места, от возникшей проблемы или угрозы или же от опротивевшего образа жизни. Таково путешествие пророка Ионы, бегущего от своего Бога, и таково странствие библейского праотца Иакова из Ханаана в Харран. Страх перед местью Исава вынуждает его пуститься в путь, и он не знает, что в конце этого пути его ждет Рахиль.
И есть еще один вид путешествия, которое не является ни стремлением к цели, ни бегством от чего-то, а составляет самоцель. Таково путешествие Измаила на "Пекоде" - корабле охотников за китами из романа Мелвилла "Моби Дик", таково - у Томаса Манна - путешествие Густава Ашенбаха в Венецию и таково же несостоявшееся путешествие в южные страны водяной крысы из книги Кеннета Грэма "Ветры в ивах".