* * *
Царское правительство, лишенное опоры в образованной и продвинутой части общества, в результате пало. Конституционные демократы во главе с Милюковым решили, что пробил их час. В результате долгожданной буржуазной революции в России возникло Временное правительство. Оно видело свою функцию в том, чтобы поддерживать в стране временный порядок – до созыва Учредительного собрания, где представители всех регионов, народов и слоев решат ключевые вопросы и определят, какой России быть дальше. (Постановка вопроса прямо как у одного нашего нынешнего видного оппозиционера: пусть народ сам решит.) Вопрос о монархии, кстати, тоже не был закрыт: великий князь Михаил отрекся от престола, переданного Николаем, до решения Учредительного собрания. Позиция его была такова: если народ проголосует за монархию, он готов вступить на престол.
Тут и начались сюрпризы. Компетентное и высокообразованное правительство оказалось неспособно управляться с разбуженной энергией масс. Немалую роль сыграл в этом и глубоко ошибочный выбор главы правительства и одновременно министра внутренних дел – князя Львова, земского деятеля с безупречной репутацией, воспевавшего демократическую душу русского народа на все лады. Репутация, чистые руки – эти два соображения оставались основополагающими для демократических интеллигентских кругов. Князь Львов – идеалист до мозга костей – не видел российской реальности в упор и действовал исходя из гипотетических соображений. Правительство демократической интеллигенции решило немедленно откреститься от старой системы власти, скомпрометированной непорядочными людьми и их аморальными действиями, так что Львов уже 5 марта разослал распоряжение на места: "Устранить губернаторов и вице-губернаторов от исполнения обязанностей". Вместо них управлять на местах предлагалось председателям губернских земских управ, которые совершенно не были к этому готовы и не имели никаких связей с аппаратом управления. Возникла ужасная неразбериха, люди с мест повалили в центр – за инструкциями, перепуганный Львов в ответ заявил, что это "старое мышление" и пусть народ на местах сам решает, как все устроить и кого куда назначить. Народ сначала опешил, но тут же нашлись такие, кто решил "не упустить своего" и воспользоваться ситуацией…
В условиях наступавшего повседневного хаоса, усугублявшегося участием России в Первой мировой войне, строгое соблюдение процедуры подготовки Учредительного собрания становилось все более абсурдным: России было срочно необходимо уверенное в себе и решительное правительство, способное на жесткие действия по наведению порядка. В конце концов Львов принужден был признать свою неспособность справиться с ситуацией. Он указывал на "неодолимость" трудностей задачи именно из-за того, что правительство отказалось от старых насильственных приемов управления и от внешних искусственных средств поднятия престижа власти. Далее Львов отмечал, что по мере перехода "к менее сознательным и менее организованным слоям населения" развиваются "насильственные акты и частные стремления, грозящие привести страну к распаду внутри и к поражению на фронте". Подведя этот вполне адекватный итог деятельности своего правительства, Львов отдал власть человеку, как ему казалось, более решительному – Керенскому. Но и тут он ошибся. Керенский был трибуном и позером, но не организатором и стратегом.
Тем временем левые экстремисты, недавно еще бывшие в меньшинстве и разрозненные, быстро и организованно превратились в новую силу, не обремененную заботой о репутации и чистых руках. Эти люди умели использовать энергию масс и не сомневались, имеют ли они на это право. Они не были озабочены идеей пропорционального представительства разных слоев, регионов и народов, а просто хотели взять всю власть себе.
В России наступила новая эра? Отнюдь, в России все вернулось к авторитаризму, просто наполнение этого авторитаризма стало другим. Воспроизвести авторитарное устройство было куда легче, чем построить государство на новых принципах, как к тому стремилась просвещенная интеллигенция.
Потерпевшая фиаско старая гвардия всех мастей быстро уходила не только с политической арены, но и из жизни. Трепов в 51 год умер в Москве еще до революции от болезни сердца. Муромцев в 60 лет умер в Москве еще до революции от сердечного приступа. Столыпин погиб в Киеве от рук террориста. Шипов остался после революции в России, был схвачен и расстрелян большевиками в 1919 году как опасный элемент. Правда, Керенский и Милюков сумели уехать за границу и дожить до весьма преклонных лет.
* * *
Современная Россия тоже, несомненно, стоит перед вызовом демократизации и дебюрократизации, введения общественного контроля и создания правительства общественного доверия.
Сейчас на волне оживления имперских чувств эти проблемы вроде как отступили в тень. Однако это сиюминутное отступление. Все вернется на круги свои очень быстро. И тогда опять остро встанет извечный российский вопрос о модернизации авторитарного государства, о сотрудничестве различных политических сил, о терпимости друг к другу. О желании и готовности жить в одной стране, в конце концов.
И на все эти вопросы у нас так же нет ответов, как и в начале двадцатого века.
Пузырь на политическом рынке
(К вопросу о присоединении Крыма)
Что такое пузырь на рынке недвижимости, все уже много лет как знают. Люди вкладывают в недвижимость все больше денег, строительные компании и риэлторы поднимают цены, а потом раз – и оказывается, что недвижимость перестала продаваться. Постояв и перегревшись, квартиры внезапно дешевеют – пузырь лопнул. В других экономических сферах все происходит по этой же схеме: взвинчивание, перегрев, замирание, падение.
"Пузырь на политическом рынке" звучит непривычно. Между тем механизм тот же самый, только вместо денег другая субстанция – власть. Такая же текучая и ускользающая.
За счет чего наполняются властью государственные институты в стране? Ресурсы власти вполне поддаются структурированию. Власть руководству делегируют люди, а делегируют они ее в обмен на улучшение материального уровня жизни, расширение возможностей страны и ее граждан в мире, предсказуемую и вызывающую доверие политику, улучшение отношений с другими странами и повышение рейтинга своей страны среди других. Есть и более глубинные вещи: уверенность в справедливости и честности своей страны, в том, что она делает мир лучше. Когда по всем этим линиям идут улучшения и плюсы, накапливается своего рода "подушка доверия": люди испытывают к властям доверие, и это позволяет государству в том числе принимать и необходимые непопулярные меры. Иногда человек еще ничего и не сделал толком, а вот как-то показался людям, и они готовы его "кредитовать". Нечто подобное в советское время произошло с Ельциным, которого российские граждане типичным образом прокредитовали на волне его решительности, бравости и свойскости, выгодно отличавших его от маловразумительного и топтавшегося на месте Горбачева.
Если же непопулярные меры проводятся одна за другой, "подушка доверия" истончается, и на политическом рынке зреет такой же пузырь, как и на экономических. Люди терпят, терпят, а потом в один непрекрасный момент доверие иссякает, и происходят волнения, демонстрации, восстания и революции. На российском политическом рынке сейчас надувается именно такой пузырь. Нашу страну взяли и развернули и против самой близкой и родственной нам страны – Украины, и одновременно против всей западной системы. Мотивы, по которым это сделано, не выдерживают никакой рациональной критики. Мы пытаемся свалить на Запад и украинцев ошибки и провалы собственной дипломатии. Нас 24 часа в сутки бомбардируют сообщениями о гибнущем за украинской границей "таком же, как мы, народе", напоминают, что своих нельзя бросать… Идут разговоры о добровольцах, сборе средств и прочее и прочее…
О чем речь? Русское украинское население собираются отправлять в лагеря, дискриминировать по национальному признаку? Нет, их собираются принимать в Европейский союз, во всех странах которого гораздо больше порядка, свободы и процветания, чем удалось пока построить нам в России. Нашим братьям и сестрам на Украине предлагают начать строить общее правовое и экономическое пространство с Европой. Стоит ли класть голову за то, чтобы не позволить им осуществить эту возможность?
Разумеется, дорога в Европу будет тяжелой, потому что уровень коррумпированности и бардака в Украине никак не меньше, чем в России. По-видимому, отдельные регионы и отрасли хозяйства окажутся в особенно сложных обстоятельствах. Но это носит объективный характер: модернизировать промышленность и сельское хозяйство без потерь и затягивания пояса невозможно. А проводить такую модернизацию под зонтиком ЕЭС – более понятная дорога, чем следовать извилистым ресурсным российским путем.
А может, в том и причина российской официальной ожесточенности, что российским властям очень не хочется иметь под боком пример наведения порядка не в полуторамиллионных балтийских республиках, а в 45-миллионной славянской полурусской Украине?
* * *
Какими бы ни были мотивы российской власти, уже совсем скоро она столкнется с истощением "подушки доверия". Потому что высосать власть из пальца нельзя. Относительное материальное благополучие строилось все эти годы исключительно на выкачивании и продаже ресурсов. Все по-прежнему управляется сверху, и весьма неповоротливо. Этот механизм сжигает огромный властный ресурс, а пополнять его становится совершенно нечем. Энтузиазм от присоединения Крыма минет через несколько месяцев, а увязание России в украинской ситуации не может не напрягать российских граждан, потому что, как ни старайся российские телеканалы, а неестественный характер сложившейся ситуации все равно проступает через телевизионный морок.
В не столь далеком общем прошлом России и Украины есть такая страшная страница, как гражданская война. Еще недавно казалось, что отлистать назад уже невозможно. А оказывается, память у людей очень даже короткая. Только-только относительно примирились в историческом сознании красные и белые – и вот уже новая общественная рана: русские и украинцы.
Пройдет какое-то время. Ситуация на этих землях в любом случае в конце концов успокоится. В учебниках истории появятся описания произошедшего. Какой предстанет в этих описаниях роль России?
Новое противостояние с Западом
Негласный общественный пакт заключен между политической элитой и народом в любом государстве. И именно он является источником власти, а отнюдь не выборы, пусть самые что ни на есть легитимные. Механизмы согласования этого пакта сегодня сложны, зыбки и непроявлены, тем не менее в основной своей части он мало чем отличается от договора племени с вождем времен неолита. Вождь берет себе все лучшее, а взамен обещает, что племя будет сыто-обуто-одето и счастливо.
В каждой стране этот негласный пакт имеет свою специфику. И многие его нюансы никогда и никем не озвучиваются, потому что прописаны на скрижалях подсознания народа. Порой, если народ оказывается слишком покладистым, дело может зайти так далеко, как в свое время в Кампучии или сейчас в Северной Корее. И пенять тут не на кого: в силу сложных исторических причин люди в обеих этих странах в свое время согласились отдать слишком много своей свободы в обмен на то, что они считали усилением государства. Граждане в Северной Корее, к примеру, действительно до определенной степени верят, что, если режим ослабнет, их страну уничтожат, хотя эта вера уже очень далека от сегодняшних реалий и базируется на драматических событиях прошлого, которое до сих пор остается для северокорейцев настоящим.
По мнению ряда российских ученых, в основе российского договора народа и власти веками лежало одно главное положение: власть должна обеспечивать расширение российского пространства, и за это народ готов терпеть многие ее выкрутасы. Если страна растет – значит, в целом дело идет в верном направлении. Такой вот приоритет количества над качеством – главное, чтобы было много, а уж что с этим "много" делать, потом разберемся. Строго говоря, это анахронизм, оставшийся от времени великих географических открытий и охоты за "пряными островами". Сегодня расширение пространства происходит не столько в физическом, сколько в виртуальном измерении – в сфере культуры, языка, менталитета и системы ценностей…
Тем не менее, как показывают события вокруг Фолклендских-Мальвинских островов, Гибралтара и других спорных мест, и архаическая борьба за физическое пространство продолжает волновать чувства наций, в том числе и самых что ни на есть продвинутых.
Распад СССР и последовавшая за ним угроза ослабления единства России были страшным ударом по традиционному российскому пакту власть-народ. Некоторое время после этого наш общественный договор носил размытый характер, потом он начал постепенно трансформироваться. Однако еще при Ельцине постепенно наметились некие новые зыбкие контуры согласия власти и народа. Власть декларировала движение в сторону Запада – экономическое, политическое, культурное и человеческое. И хотя довольно быстро стало ясно, что до интеграции с Западом очень далеко, тем не менее некий консенсус о движении в эту сторону в стране сложился. Новая система ценностей постепенно начала вырисовываться, хотя и страдала большими противоречиями и провалами.
* * *
Краеугольным камнем нового общественного договора стал рост материального благосостояния, открытость миру и усиливающаяся интеграция с Западом. Ориентируясь на это, граждане России могли прорисовывать свое будущее. Жертвы в пользу государства, затягивание поясов, разделение на "мы" и "они" постепенно уходили в прошлое. Путин, придя к власти, поначалу энергично продолжил эту линию. Предпринятые им изменения касались в большей степени персоналий, чем курса. Он отодвинул от властных рычагов группу крупных предпринимателей, слишком очевидно обогатившихся на разграблении государственного имущества, и привел на их место других – не так вызывающе упивающихся своим скоропалительным успехом по приватизации государственного имущества, не так откровенно ориентированных на Запад, ну и – возможно, главное для него, – обязанных своим процветанием лично ему и готовых откликаться на все пожелания главы государства.
Никакого протеста в стране это не вызвало, недовольство возникло лишь в очень узкой прослойке людей, связанных с предыдущей генерацией олигархов. Курс на интеграцию с Западом продолжался. Подразумевалось, что где-то лет через десять мы настолько интегрируемся с Европой, что и визы будут не нужны, и законы и общественные установки будут у нас если не одинаковые, то очень близкие. Исходя из этого переписывались учебные программы в школах и университетах, свободный английский все большим количеством родителей воспринимался как нечто необходимое для детей, да и само мировое пространство стало постепенно восприниматься как часть нашего общего мира, а не враждебная и чуждая территория. Начали формироваться новые "глобальные русские" – не выпихнутые или бежавшие из страны, как это было в революцию и отчасти после Второй мировой войны, а свободные граждане свободной России, которые решили попробовать себя в новых условиях. Конечно, не все в России шло прекрасно, запустить механизм самоуправления и саморегуляции в общественной жизни пока не удавалось, да и прописать какой-то ясный и выполнимый план развития экономики тоже не получалось… Тем не менее на уровне отдельно взятого человека вектор движения страны, перспективы развития все же были более-менее понятны – в Европу.
Негласный договор народа и власти гласил: власть обеспечивает стабильность и поступательность развития, охраняет страну от потрясений и ведет ее в сторону Запада. В обществе был консенсус: в России было слишком много драматических бурных событий, теперь нам нужен период спокойного развития, а там посмотрим… Этот негласный договор помог властям притушить выступления оппозиции в конце 2012 года. "Стране как воздух нужна стабильность", – веско говорила власть, и это было действительно убедительно. С одной стороны эта долгожданная стабильность, а с другой – истерические крики на тему "Путин-лыжи-Магадан". В общем, как-то инстинктивно хотелось склониться к стабильности и не открывать новую страницу оголтелой борьбы за лучшее против терпимого.
На этой стабильности и предсказуемости власть и имела свой ресурс прочности. И вот за несколько месяцев все развернулось совершенно неожиданным образом. От стабильности не осталось и следа, а ситуация с каждым днем приобретает все более и более странный характер. На будущей интеграции с Западом, по-видимому, уже можно ставить точку. И это ставит под вопрос целый комплекс начинаний во всех сферах жизни, которые в своем базисе подразумевали будущую европейскую интеграцию. Если мы не идем к этой интеграции, то тогда куда мы идем? Какой руководствуемся идеей? Какую строим экономику – самодостаточную? Это отнюдь не абстрактные вопросы. Миллионы людей в России связали свою жизнь и планы с развитием европейского вектора экономики. В Петербурге, например, въездной туризм становился серьезной статьей дохода, открывались новые отели разных классов, Петербургский экономический форум превратился в серьезное глобальное мероприятие, планировалось развертывание причалов для яхт со всего мира. И вот все это разом повисло в воздухе. Огромные вложенные деньги, десятки тысяч рабочих мест, перспективы развития оказались под большим вопросом.