Его интерес к народной медицине имел и положительную сторону. Германия традиционно славилась своими целителями, ратовавшими за жизнь на природе, естественные продукты и полный отход от городских привычек, что было созвучно положениям нацистского мировоззрения, призывавшим к возврату к простой жизни в непосредственной близости от природы, какой жили их германские предки. Гиммлер разделял увлечение Гесса народной медициной, собирал старинные народные рецепты и выращивал травы на обширных плантациях, обрабатываемых заключенными концентрационных лагерей; Гитлер принимал таблетки, приготовленные из фекалий болгарских крестьян. "Естественная" медицина не противоречила мистической биологической сути нацистского мировоззрения, в свете которого история предопределялась течением естественных биологических и расовых законов. Партийный отдел Гесса по народному здравоохранению, руководимый Герхардом Вагнером и занимавшийся сохранением генетического здоровья народа с помощью законов стерилизации, также стремился найти применение "естественной" медицине отдельно или в сочетании с традиционными методами и создать на этой основе действительно национал-социалистическую форму медицины. Вагнер был таким же энтузиастом, как и Гесс, но в борьбе против организованной оппозиции врачей, воспитанных в духе традиционной медицины, он вынужден был признать свое поражение.
Волнения Гесса, связанные с его положением при фюрере, вполне объяснимы, если вспомнить о его природной замкнутости и амбициях его энергичных и коварных соперников и подчиненных, но ничто не свидетельствовало об утрате им прежнего влияния или любви и доверия со стороны Гитлера, скорее наоборот. Гитлер вместе с Карлом Хаусхофером был попечителем, или крестным отцом, если выражаться религиозным языком, сына Гесса. Мальчика назвали Вольф-Рюдигер-Адольф-Карл, как писала Ильзе родителям мужа, "Вольфом" он был назван в честь Гитлера, носившего это имя "во времена борьбы", "Рюдигером" в честь "одного из наиболее замечательных персонажей германской саги", "Адольфом" – в честь фюрера, "Карлом" – в честь "Генерала". Более чем наглядный пример преданности Гесса Гитлеру и Хаусхоферу.
4 февраля 1938 года Гесс был назначен членом тайного совета министров. Можно было бы возразить, что жест этот ровным счетом ничего не значил, поскольку в системе фюрера не было места ни кабинетам, ни советам. Тем более что этот совет ни разу не заседал, во всяком случае, никаких сведений на этот счет не имеется. Все же день назначения знаменателен сам по себе, так как предшествовал объявлению о коренных изменениях в командной структуре в армии, что означало конец Генерального штаба как главного оплота консервативной оппозиции. Можно предположить, что Гитлер, таким образом, хотел отметить заслуги Гесса в падении фон Бломберга и фон Фрича, либо возместить ему моральный ущерб, нанесенный назначением Геринга рейхсмаршалом за вклад последнего в это же дело.
Решительные действия против генералитета готовились одновременно с взятием Австрии; решающую роль в подготовке сыграли интеллект Гесса и превосходная организация пятой колонны немцев, проживающих за границей. Он и Гиммлер стали первыми нацистскими лидерами, вошедшими в Вену в день аншлюса. А разве не могло быть такого, чтобы совет министров собрался неофициально под личиной тайного министерского совета обороны Рейха, назначение в который Гесс получил 30 августа 1939 года (за день до нападения на Польшу, ставшего началом Второй мировой войны), с тем, чтобы оговорить даты, намеченные Гитлером как решающие: начало аншлюса 12 марта 1938 года, затем присоединение Судетской области по Мюнхенскому соглашению 29 сентября 1938, аннексия куска Чехословакии 15 марта 1939 и, наконец, нападение на Польшу 1 сентября 1939 года? Если это не так, тогда трудно понять, зачем вообще был создан тайный совет. Даже если совет ни разу не заседал, все равно не вызывает сомнений важность разведывательных данных, полученных Гессом из западных столиц, в частности из Лондона, где, в конечном итоге, решалась судьба мира в Европе; можно не сомневаться и в том, что Гитлер пользовался рекомендациями его штаба до самого вторжения в Польшу. Гитлер присоединил Австрию и Чехословакию, и, как он предрекал на собрании "Госсбаха" в ноябре 1937 года, при этом ни Франция, ни Британия не пошевелили и пальцем. Есть все основания предполагать, что в центре событий стоял Рудольф Гесс со своим шефом секретной дипломатической разведки Пфеффером фон Саломоном.
Как оказалось, Альбрехт Хаусхофер тоже был замешан в этом деле; нынешнему герцогу Гамильтону в наследство достался географический атлас с обведенным районом Чехословакии, там же имеется примечание, написанное рукой его отца, в котором сказано, что таким образом Альбрехт Хаусхофер обозначил часть страны, которую хотел захватить Гитлер. Независимо от того, поставлял ли Гамильтон сведения SIS, он должен был сообщить их Галифаксу или Чемберлену.
В своем дневнике Ульрих фон Хассель в декабре 1938 года записал, что старые друзья Гесса, Брукманны, рассказали ему о его переживаниях из-за ноябрьских грандиозных погромов, получивших название "хрустальная ночь", когда разъяренные толпы людей громили еврейские магазины и предприятия. Гесс был угнетен, как никогда, и оставил у Брукманнов впечатление, что был "категорически против". Он пытался убедить фюрера воздержаться от подобного шага, но безуспешно; по его словам, реальным инициатором действий был Геббельс.
В августе 1939 года, когда Риббентроп заключил пакт с врагом, Советской Россией, и Гитлер отдал приказ о нападении на Польшу, защищать которую Великобритания должна была по договору, мир Гесса перевернулся, но ему ничего другого не оставалось, как уповать на гений фюрера.
То, что так оно и было, видно из его выступления на Седьмом ежегодном конгрессе немцев, проживающих за границей, в Граце, вечером 25 августа. За несколько часов до этого Гитлер отдал приказ на рассвете следующего дня приступить к осуществлению плана "Вейс" нападению на Польшу. Но был вынужден отложить его, так как Британия выразила готовность выполнить свои договорные обязательства, а Муссолини отказался от выполнения своих, однако Гессу к моменту выступления об этой отсрочке известно не было.
Он начал с того, что подчеркнул терпимость Германии к разнузданности поляков в отношении немцев, проживающих в пределах Польши, и пригласил британского премьер-министра Чемберлена посетить Польшу с инспекцией лагерей германских беженцев, чтобы собственными глазами увидеть и собственными ушами услышать жестокую реальность чинимых в Польше безобразий. Под бурю аплодисментов он сказал:
"Льется кровь, господин Чемберлен! Есть убитые! Гибнут невинные люди…
Однако ответственность за это несет Англия, которая говорит о мире и раздувает пламя войны. Англия, которая на протяжении многих лет отказывала Гитлеру во всех его предложениях, направленных на сохранение мира. Она не только отказывалась поддержать эти предложения, но до и после Мюнхенского соглашения угрожала Германии вооружением Чехословакии. Стоило Гитлеру пресечь этот очаг неспокойствия, как Англия начала подстрекать Польшу отклонять мирные предложения фюрера и добилась того, что теперь Польша представляет для Германии новую опасность, грозящую с востока".
Причина, продолжал он, кроется в том, что евреи и масоны хотят развязать против Германии войну, "против Германии, в которой они потеряли свою власть". Несмотря на все их старания, они не сумели склонить на сторону агрессоров Россию. "Германия и Россия подписанием пакта о ненападении внесли свой вклад в дело мира во всем мире". Выступление он закончил заверениями, что Провидение находится на стороне Германии, "потому что мы верим, что фюрера прислало нам Провидение для выхода из глубочайшей нужды. Поддерживая Гитлера, мы выполняем волю того, кто прислал нам фюрера. Мы, немцы, встанем под знамена фюрера, и пусть будет, что будет!"
Чемберлен и его министр иностранных дел, лорд Галифакс, подобно своим предшественникам в июле 1914 года, предприняли попытку помешать войне и созвали переговоры. Их линия совпадала с предложениями Альбрехта Хаусхофера, сделанными им в письме своему другу "Дугло" Клайдсдейлу 16 июля. Он предупреждал тогда, что "любой день во второй половине августа может стать фатальным", в связи с чем предлагал: так как "жуткие формы современного ведения войны" сделают благоразумный мир невозможным, нужно просто предотвратить ее начало. Он предложил компромисс: "кое-какие изменения в Польском коридоре" через восточную Пруссию и долговременное соглашение между Германией и Польшей, "базирующееся на значительных территориальных изменениях в сочетании с популяционными изменениями греко-турецкого типа…"
Письмо Хаусхофер отправил не из Германии, а во время плавания вдоль норвежского побережья, и настоятельно просил Клайдсдейла "самым тщательным образом уничтожить его после прочтения" В письме он добавил, что Клайдсдейл мог бы показать его "лично" лорду Галифаксу или его помощнику Батлеру, "если, конечно, ты посчитаешь это удобным"; но он не позволял делать какие-либо на этот счет записи или упоминать его имя, а само письмо подлежало уничтожению.
Под ним он подписался: "Всегда твой А."
Клайдсдейл на деле показал письмо Уинстону Черчиллю и, вместо того чтобы уничтожить его, положил в свой сейф в банке. Судя по заговорщическому тону письма, Хаусхофер либо неофициально придерживался мнения оппозиции, либо хотел, чтобы у Клайдсдейла создалось такое впечатление. Предлагаемая им политика "умиротворения" перекликалась с сообщениями, приходившими в британское правительство от лидеров германской консервативной оппозиции, хотя он пошел несколько дальше их, предложив некоторые "территориальные изменения", с другой стороны, он не упомянул об основном моменте посланий оппозиции, о том, чтобы британское правительство дало Гитлеру понять, что применение силы вызовет противодействие силы. Действительно, при ближайшем рассмотрении содержания письма видно, что в нем нет ничего такого, о чем не хотел бы сообщить Галифаксу Гесс, видевший в дружбе с Британией краеугольный камень мировой политики, в то время когда истинный враг, с которым Риббентроп ведет переговоры, находится в Москве. Вскоре после этого активный член гражданской оппозиции, Ульрих фон Хассель, написал в дневнике, что впервые за все время существования режим дрогнул и пошатнулся. Риббентроп вел себя как "душевнобольной, на службе его не переносят, друзей у него нет" и с Гессом он больше не дружит. Можно предположить, что письмо Альбрехта Хаусхофера Клайдсдейлу было попыткой Гесса (не без согласия Гитлера) достичь нового "Мюнхенского" урегулирования вопросов по Данцигу, Польскому коридору и немецким поселенцам в Польше. Но британское правительство, обманутое однажды, не собиралось идти на крупные уступки Гитлеру "в обмен на обесценившуюся валюту простых соглашений".
Так что "английская политика" в конечном итоге потерпела провал. Чтобы избежать войны на два фронта, пришлось заключить договор с дьяволом. Когда разразился кризис, Гесс находился в Берлине. Сведения о нем имеются в уцелевших фрагментах дневника Гиммлера от 28 августа. В тот вечер Гитлер принял в Канцелярии британского посла. С собой он принес ноту, в которой Великобритания снова подтверждала готовность выполнить свои обязательства перед Польшей, там же говорилось, что справедливое урегулирование противоречий между Германией и Польшей откроет путь к миру, в то время как "провал… разрушит надежды на лучшее понимание между Германией и Великобританией, поставит страны на грань конфликта и может вовлечь в войну весь мир".
Гитлер сказал, что ответит на другой день. После того, как посол ушел, пишет Гиммлер, Геринг, Гесс, Броденшатц и он (Гиммлер) присоединились к Гитлеру и Риббентропу в оранжерее; Гитлер пребывал в очень хорошем настроении и пародировал "выраженный английский акцент" посла. Несмотря на явное предупреждение, он не собирался останавливаться, в связи с чем сказал собравшимся, что теперь необходимо "направить британцам (или полякам) документ, являющийся образцом дипломатического искусства". Это служит ярким примером системы фюрера в поворотный момент. Вероятно, было слишком поздно, чтобы давать обратный ход; возможно, настоящий поворотный момент прошел летом 1936 года, в 1934 или в 1933 году. Сейчас Гитлер сделал вид, что доверяет своим ближайшим советникам по внешней политике и двум своим основным помощникам: заместителю Гессу и Герингу, считавшемуся к этому времени человеком № 2; но никто из них не хотел войны с Англией. Геринг посредством шведского предпринимателя Биргера Далеруса вел с Лондоном челночную дипломатию. Это продолжалось до и после утра 1 сентября, когда германская армия уже перешла границу Польского государства; он даже предложил лично полететь в Лондон (мысль эта, вероятно, запала Гессу в душу), но, насколько известно, ни он, ни Гесс в ту пору не могли усомниться в гении фюрера. Как явствует из дневниковой записи Гиммлера, ради Гитлера они были готовы пожертвовать сном и приступить к решению проблемы тотчас, потому что, как он им сказал, лучшие идеи посещают его на рассвете, между пятью и шестью часами утра.
Но Гитлер в такой же степени, как и все, был жертвой созданной им системы и ситуации. Все это удивительным образом совпадает с неумолимым ходом событий последних дней июля 1914 года, когда британское правительство в Лондоне решало исход битвы между своим неприятием войны и доводами чести и инстинкта самосохранения, в то время как в Берлине взвинченный от утомления канцлер кайзера, Бетман-Гольвег, напуганный стратегией адмирала Тирпица, ответил ему, воздев руки к небу: "Это необходимо, потому что армия хочет послать войска через границу".
3 сентября, через два дня после того, как германские войска нарушили целостность польских границ, Чемберлен при всем своем нежелании выполнил обязательства перед Польшей. Франция последовала его примеру. О душевном состоянии Гесса в тот момент можно судить на основании просьбы, с которой он обратился к фюреру, – позволить ему вступить в Люфтваффе с тем, чтобы летчиком отправиться на фронт. Гитлер знал его и потребовал от Гесса обещания, что тот летать не будет. Гесс сумел ограничить запрет годом.
Вслед за наступательными войсками по территории Польши шагали специально подготовленные эсэсовские отряды, в задачу которых входили облавы на представителей интеллектуальной и политической элиты и евреев. Пойманных они вешали и расстреливали, или использовали для развлечений, сопряженных со смертельным риском. Это положило начало кампании борьбы за расовую и политическую чистоту, очерченную в "Майн кампф". Можно не сомневаться в том, что Гитлер с самого начала намеревался дать ей ход под прикрытием войны. Во время Нюрнбергского партийного съезда 1935 года он сказал шефу народного здравоохранения Герхарду Вагнеру: "Требования и повороты войны заставят религиозную оппозицию согласиться на убийство неизлечимо больных". Тайные дискуссии относительно процедур и методов уничтожения этих несчастных, а также умственно неполноценных и больных с наследственными заболеваниями продолжались до лета 1939 года, когда Гитлер потребовал от преемника Герхарда Вагнера, доктора Леонарда Конти, развернуть программу. Конти отказался, так как Гитлер не дал ему официальных полномочий. Тогда Гитлер обратился к главе своей канцелярии, Филиппу Булеру, поручив ему и Карлу Брандту, доктору экстремистских национал-социалистических взглядов, заняться разработкой программы "эвтаназии" для "недостойных жить". Как заметил Мартин Борман, было ясно, что ограничиваться душевнобольными и неизлечимо больными Гитлер не намерен. В инструкциях, распространенных среди врачей, которые должны были поставлять материал для осуществления программы, вслед за душевнобольными и пациентами с врожденными заболеваниями перечислялись лица, помещенные в психиатрические лечебницы, душевнобольные преступники, а также те, "кто не имеет германского гражданства или не относится к немецкой или родственной крови". В объяснительной записке говорилось: "евреи, еврейская помесь 1-го или 2-го класса, негры, негритянская помесь, цыгане, цыганская помесь и т. д.". Эта программа не могла осуществляться без ведома и одобрения Гесса; как он констатировал в 1934 году, национал-социализм – "не что иное, как прикладная биология", и Герхард Вагнер был в его руках инструментом.
Примерно в то же время, когда Булер запустил программу, в июле 1934 года глава второй секции Канцелярии, Виктор Брак, поручил шефу криминальной полиции Гейдриха, Артуру Небе, разработать подходящий способ убийства. С этой целью Небе обратился к начальнику отдела химии и физики Института криминалистики доктору Альберту Видманну, который посоветовал использовать угарный газ; вскоре после этого началась работа над прототипом газовых камер, первые из которых были завершены той зимой.
Тот факт, что эти планы получили развитие непосредственно перед нападением на Польшу, прямо указывает на то, что главной движущей силой войны была расовая подоплека, лежащая в основе мировоззрения нацистов; более того, Роберт Джей Лифтон, исследовавший проблему медиков-нацистов, пришел к выводу, что она была первоначальной движущей силой:
"Глубочайшие импульсы, стоявшие за войной, имели отношение к последствиям стерилизации, прямому медицинскому убийству и геноциду". Если это так, то трудно представить, как Гесс, так близко связанный с Гитлером и Герхардом Вагнером, мог не понять, какая судьба уготована евреям в Европе.
Не мог он не знать и планов относительно Польши. Как Гейдрих пояснил руководителям своих ведомств и командирам зондеркоманд 21 сентября, польское государство должно исчезнуть с карты, а сами поляки, политические и интеллектуальные вожди которых подлежали ликвидации, должны были стать для Рейха мигрирующей рабочей силой. Политика эта не была скороспелым плодом побед "Блицкрига" над польскими вооруженными силами, а вытекала из фундаментального принципа "господствующей расы". После того, как короткая кампания завершилась 8 октября 1939 года и русские, согласно секретному протоколу пакта Риббентропа – Сталина, вторглись в восточную часть Польши, Рудольф Гесс вслед за Гитлером, Герингом и министром внутренних дел, доктором Фриком, поставил свою подпись на указе, провозглашавшем расчленение оккупированной немцами западной части Польши: она была поделена на новые германские гау (земли) и кусок на юге, получивший название "Польское генерал-губернаторство"; там для первой "краткосрочной" стадии надлежало сосредоточить всех евреев, чтобы затем приступить к "окончательному решению", по выражению Гейдриха, еврейского вопроса.