* * *
Большинство моих либеральных знакомых, тоже видящих и чувствующих эти изменения, все же склонны объяснять их общим разворотом страны в сторону СССР, в котором винят власть. Логику я уже описал: если за семь лет правления Путина у нас в мире исчезли друзья, и все приезжие наши враги, то с какого дуба мы должны им улыбаться?
По большому счету, любой человек, приезжающий в другой город и даже просто выходящий из собственной квартиры, становится таким врагом: что ему тут делать? Чего ему у себя не сиделось?
Однако мне кажется, что наши правители есть производное от народа в не меньшей степени, чем народ от правителей. А русский народ сегодня исповедует вполне простую религию: деньги – это все, а все остальное – ничто, и ради всего можно поступиться ничем.
Я далеко ухожу от темы? Нисколько. Если страна подсела на деньги, то уважаемыми профессиями в ней становятся только те, что дают много денег. А содержанием профессии становится добывание денег.
Я видел фантастических отельеров в Испании и Франции; это были семьи, передававшие свой отельчик из поколения в поколение. В одной такой гостиничке в Каннах был потайной сад с замшелыми статуями, и в этом саду сервировали завтрак; восьмидесятилетняя хозяйка разносила, светясь от счастья, круассаны, а потом, так же светясь от счастья, выстукивала на "Ремингтоне" счет за номер. Она меня любила, отель был ее жизнью, каждый клиент к этой жизни что-то добавлял. Я видел в Париже стариков-официантов, молниеносно обслуживавших разом дюжину столиков, при этом не записывавших заказ, а просто запоминавших: они получали удовольствие от этого своего виртуозного лавирования, как получает удовольствие от жонглирования цирковой артист.
У нас я такое встречал лишь в кафе "Клон" на Дмитровке, устроенном на месте знаменитой советской таксистской забегаловки "Зеленый огонек". В "Клоне" фантастической красоты девочка принимала заказ, присев перед столиком, положив на стол руки, уперев в них подбородок и немигающе глядя на тебя. Потом она повторяла заказ слово в слово и так же не отрываясь смотрела.
Это были какие-то просто шелка и туманы, я долго ходил в "Клон" ради нее, пока девушка не исчезла и "Клон" не закрылся.
Это было исключение, щемяще прекрасное на фоне правила.
* * *
Общее же правило, повторяю, таково.
Уважается только то, что дает деньги. Работа в сервисе денег дает немного, и неприветливость – это демонстрация, что обслуживающий тебя человек тут временный и вот-вот отчалит в сторону блестящих перспектив.
Ты зашел в магазин посмотреть? Ты нам не нужен, оставляй деньги или выметайся. Ты заехал в гостиницу? Давай деньги и не говори про Европу, а не нравится – сваливай туда, здесь мы все такие.
Деньги – товар – деньги.
Все проявления жизни, к которой относится любопытство, радость, удивление, желание помочь, любезность, улыбка – исключены. Обратите внимание: за границей уличные музыканты играют, чтобы развлечь толпу, развлечься самим, да еще и подзаработать. У нас большей частью играют, чтобы извлечь прибыль из сострадания прохожего к их мучениям, заставить откупиться от вида человека, принужденного играть на улице, – это заработок на шантаже.
Удивительно, что мы заняли всего сто девятнадцатое место.
Неужели есть страны, где деньги значимы еще больше, чем у нас?
2007
С широко закрытыми глазами
Если не давать слово врагам, их место займут фантомы, в борьбе с которыми мы и увязнем.
Есть в Москве, в кишечнике переулков близ Мясницкой, клуб "Билингва", с пивом и музыкой – из числа, что называется, неформальных. Главной его особенностью являются политдебаты, на которые раз или два в месяц специально собираются авторы страничек в Живом Журнале.
Ради дебатов в "Билингву" и имеет смысл идти. Там сходятся в драке и алогубые, нежнолицые блондины, исповедующие арийского типа нацизм, и низколобые, из подмосковных районов, скины, и холеные европеизированные либералы. Страсти кипят нешуточные и непроплаченные; ощущение – будто в трюме "Титаника" близ топки.
Я там помню схватку по русскому вопросу. На дуэли сошлись автор "Духlеss’а" Сергей Минаев – и Константин Крылов, главный идеолог русского национализма в ЖЖ. На стороне Крылова выступила одна вполне себе милая девушка, вынужденная, по ее словам, десять лет назад сбежать из Узбекистана. Судя по недурному брючному костюму и обильным украшениям – побег удался. И вот, позвякивая цепочками и кольцами и ломая, что называется, пальцы, девушка заговорила. О том, что если ее ровесница носит хиджаб, ее это страшно пугает. Что непозволительно, нельзя, живя в России, пять раз в день становиться на коврик лицом к востоку и творить намаз, что это оскорбляет верования и уклад коренных жителей. Что вот ей же в Эмиратах не дадут ходить в мини-юбке, а что ж они у нас ведут себя как дома?! Нет, пусть снимают хиджаб! (Дался ей этот платок!)
Это был прелестный момент.
Ах, если бы это могла видеть ее бабушка в далеких 1960-х! Представляете, что бы сказала она о внешнем виде вот такой фифы?
Проститутка. Агент капитализма. Ни чести, ни совести, срам. Раздавить гадину (ой, нет, это из более поздней оперы).
Но ничего – всего два поколения сменилось, и мы вполне принимаем агентессу империализма в свои ряды и даже позволяем говорить о морали.
* * *
Банальная мысль о том, что страхи с развитием общества меняются, но не исчезают, не стоит пафоса предыдущих абзацев хотя бы потому, что неверна. Страх – это материализация неизвестности; неизвестность можно и устранить.
Вот в центре Лондона в 1970-х возник Чайна-таун – с сотней китайских ресторанов и китайских же аптек. Там даже дорожные указатели писаны иероглифами. Можете себе представить, какие крики о гибели России вызвало бы подобное в Хабаровске? А вот лондонцы – ничего, приняли. Почитают кто за честь, кто за достопримечательность. Как почитают за достопримечательность наличие на севере аналогичного индийского района – с запахом карри, с выставленными в витрине сари – и надписями исключительно на хинди. А уж то, что дамы в хиджабах с сумочками от Gucci заполоняют и Оксфорд-стрит, и Гайд-парк – это вообще общепринятая реальность, которая пугает и возмущает, по моим наблюдениям, исключительно русских туристов. Во всяком случае, полиция у них документы не проверяет, и эти два факта – русское возмущение и британская невозмутимость в отношении одного и того же явления достойны внимания.
Дело в том, что лондонцы куда лучше знакомы с тем, что такое инаковость в ее теории и практике; они даже о причинах исламского экстремизма неплохо осведомлены, причем из первых уст. В Лондоне долго читал проповеди имам Абу Хамза Аль-Масри, прозванный Имам Ненависть. Он призывал к созданию мирового халифата, утверждал, что Гитлер был послан для наказания евреев и даже призывал к убийству немусульман. Его в итоге судили и осудили, но покуда суд не вынес вердикт, он проповедовал, реализуя свое право на точку зрения, а лондонские газеты его цитировали, реализуя право читателя знать эту точку зрения.
Правда, это для нашего уха звучит чудовищно?
Правда, мы не хотим такого в России?
Абсолютная правда.
Потому что в свое время мы проглотили: нельзя давать слово террористам, – и не уточнили: а кто, собственно, ставит клеймо "террорист"? Меня на Би-Би-Си когда-то резануло, что в сообщениях о терактах не используется слово "теракт". Но мне объяснили, что его заменяют нейтральными, потому что не имеют стопроцентной уверенности, что это теракт, а не, скажем, провокация спецслужб. И пока доказательств нет (выяснять истину – дело суда), они не имеют права, поддавшись эмоциям, давать оценку, влиять на слушателя и портить репутацию беспристрастного источника информации.
У нас все не так. Приняв, что вердикт может быть вынесен в досудебном порядке, мы позволили и дальше искажать картинку: теперь нельзя давать слово экстремистам, причем под экстремизм попадает абсолютно все, что выросло без разрешения. Нацболы – экстремисты, слова не давать (публика орет: а то! Лимонов – он же нацболо, фашист! – хотя уж к чему-чему, но к фашизму Лимонов отношения не имеет). Скинхеды – тоже экстремисты, это на вкус либеральной общественности (а у меня дома есть фотоальбом "Скины" Гэвина Ватсона, из которого с неизбежностью следует, что первые скины – просто дети окраин и пролетариев, шокировавшие бобби по выходным черными высокими башмаками, белыми галифе, подтяжками, котелками и вскинутыми пальцами в букве "V"). Эстонцы – опять же, враги России, слова не давать (вы хоть раз слышали эстонские аргументы за перенос Бронзового солдата?). Березовский – госпреступник, спонсор госпереворота (и вот на эфире у Соловьева Березовского судит Хинштейн, и понятно, что у Березовского шанса на защиту нет, хотя он есть в суде даже у серийного убийцы). Все эти Закаевы-Басаевы-Дудаевы-Вачагаевы – платные слуги Березовского и террористы, слова не давать (и теперь половине из них уже действительно не дать).
Причем последние имена бесят, подобно хиджабу, даже разумных людей, которые вдруг обрастают пеной у рта: "Это же тер-ро-рис-ты! Они убивали детей! Ты что, не знаешь, кто такой Басаев?! И этой гниде надо было давать слово?!!"
Ой-ля-ля. Я, положим, не слишком хорошо знаю, кто такой был Басаев. Но мне очень хочется понять, что заставило бывшего шабашника, недурно, по слухам, строившего коровники в центральной России, стать убийцей. И какую роль в его безжалостности к русским детям сыграло убийство русскими военными его собственных детей во время бомбежек. Потому что если ясна логика врага – есть шанс ему противостоять. Если логику врага запрещено понимать – значит, появится фантом врага, наделенный нашей логикой, и мы будем биться не с врагом, а со своими стереотипами. Причем с заранее прогнозируемым результатом.
* * *
– Дим, ты сдурел! Не строй из себя дурачка! Быдло должно знать: у нас есть враги, и враги не имеют права даже пикнуть, а ты что предлагаешь? Соскучился по Березе – возьми да и позвони. Потом расскажешь, интересно.
Это мой бывший друг, ныне циник. В разговорах со мной он без смущения говорит, что нация делится на элиту и быдло, пастухов и стадо. (А как же Пушкин: "Зачем стадам дары свободы, уделом их из года в годы?..") А потому умный человек имеет два пути. Либо притворяется быдлом, потакая предрассудкам, а сам ведет стадо на скотобойню, где сдает по рыночной цене (таков Жириновский), либо, когда шансов выглядеть бараном в глазах баранов нет, устраивается непосредственно мясником. Ну, или (если брезглив) стрижчиком руна.
А я веду себя неправильно, рассказывая стаду про мясников – а стадо меня все равно не полюбит, а мясники накажут. Это реальность. И умный должен ее понимать. А цинизм – это попросту мудрость. И вовремя предать – значит, уметь предвидеть.
И я со знакомым еще встречаюсь, но уже не спорю, потому что процесс зашел далеко.
Если сначала элита создает врагов для быдла, а потом отрубает любую возможность понять, что врагами движет, то затем сама начинает верить, что эти симулякры, фантомы, плакаты – реальны.
Сейчас мы на этом этапе. Российская элита по знанию мира стала занимать уровень лондонского быдла. Мой знакомый уже верит в заговор против России. Вот он ездит по заграницам, а там все его спрашивают про Политковскую и "Марш несогласных": вестимо дело, Береза проплатил. Он теперь не верит, что людей в другой стране просто так, без денег, может интересовать гибель журналиста или избиение мирных граждан. Не верит, потому что давно сам ничего не делает за бесплатно, и ничем не интересуется за границей, кроме шоппинга. А ведь было время, и он, абсолютно искренне, ужасался бойне на Тяньаньмэнь. Тиражировал самиздат и жаждал знать правду. А теперь кривится на замечание, что устав Би-Би-Си не позволяет ей заниматься пропагандой ("Ну, поговори еще со мной о преимуществах демократии!": предполагается, умные люди знают, что у демократии нет преимуществ, и что в Европе демократии нет, и что Би-Би-Си занимается пропагандой по заказу властей, просто делает это тонко).
Он судит мир по себе, а его последний опыт жизни таков, что государство приватизировано и что в закон верят только лохи.
Он нашел себе идеал; он определил врагов идеала.
Пока он еще не на третьем этапе – не начал с врагами серьезную, полномасштабную войну. Но война эта, боюсь, все же будет. И за нее все заплатят. Абсолютно все – тут уж без деления на погонщиков и стадо. И абсолютно все – и погонщики, и стадо – будут в этой войне виноваты.
* * *
Впрочем, это я убежал далеко, а пока есть еще шанс насладиться предвоенной жизнью (кажется, в наслаждении состоит новейшая российская идея). Чему, конечно, мешает страх, у каждого всякий: одни трясутся при виде хиджаба, другие – налысо стриженых подростков, третьи (те, которые в хиджабах или налысо стриженые) – милиции или ОМОНа. Впрочем, я ОМОНа тоже боюсь, не понимая совершенно, что делать, если окажусь рядом во время очередного "Марша несогласных", и дубинки, стучащие по щитам, приблизятся ко мне. Может ли меня спасти искренний крик:
– Ребята, не бейте!
Или, наоборот, они смилостивятся, услышав:
– Я член "Единой России"!
Как они там внутри устроены? Что чувствуют, когда бьют людей? Про ваххабитов я все же знаю больше, чем про ОМОНовцев.
А потому у меня есть идея, которую пока трудно признать подрывной и антигосударственной. Ради уменьшения страхов нужны книги типа "Милиция для чайников", "Нацболы для чайников", "Ислам для чайников", "Быдло для чайников", "Коррупция для чайников", "Администрация президента для чайников".
Чем-то таким, просвещающим, пытался заниматься в свое время Илья Кормильцев, основавший издательство "Ультра. Культура": выходившие книги представляли другие точки зрения на мир. Кончилось, правда, плохо: за публикацию научного труда о марихуане против Кормильцева возбудили уголовное дело, он скрывался в Лондоне, где и умер от рака.
Но вряд ли бы он одобрил в этой ситуации опускание рук.
А пока такие книги пишутся, хотя и не нами. На чемпионате мира по хоккею иностранные журналисты рассказывали, что снабжались на родине инструкцией по поведению в России. Где, в частности, им настоятельно рекомендовалось избегать контактов со стражами порядка. Коллеги походили по Москве, повосхищались храмом Василия Блаженного, поужасались состоянию ВДНХ и подивились существованию возле нее торговых рядов, где в открытую торгуют ворованными телефонами. Затем они взяли такси, договорились о цене и поехали в гостиницу. Когда же приехали, таксист затребовал с них в десять раз больше. Они попробовали возмутиться, но он пригрозил милицией.
Они вспомнили еще раз инструкцию – и заплатили.
Я полагаю, правильно сделали.
2007
Предчувствие гражданской вины
Никогда еще в России так сладко не ели, так мягко не спали и так разухабисто не потребляли: по моим наблюдениям, называющие себя миддл-классом в Москве живут на уровне up middle в Лондоне. С чего бы тогда постоянно, настойчиво и всюду – разговоры, что скоро все накроется?
Чем успешней социальный слой, тем чаще внутри него подобные разговоры: это примета последних лет трех. Их важная составляющая-слово "подушка". Подразумевается, смысл жизни в России – заработать столько денег, чтобы превратить их в постоянный источник дохода, и с этой подушкой перенести семейную спальню в Прованс или тот же Лондон. Показательно даже не стремление к жизни рантье (мечта о ней характерна для всей корпоративной культуры), а то, что жизнь рантье в пределах России не признается жизнью. И то: русское население Лондона выросло за три года с двухсот до трехсот тысяч!
Успешный россиянин – получивший в рекордные сроки с жизни в России очень большую, по западным меркам, премию – мучим эсхатологическими настроениями. Я насчитал десять объяснений этой тревоги.
ВЕРСИЯ 1: ИСТОРИЧЕСКИХ АНАЛОГИЙ
Точно так же, как литературу в России порой считают "учебником жизни" (хотя она – лишь развлечение, и изредка – корм для ума), так и историю многие полагают инструментом прогноза.
Когда еще, спрашивается, Россия развивалась так бурно? Когда на 10 % в год рос ВВП? Когда страна переживала такой строительный бум? Правильно: в серебряный век 1900-х, кажущийся теперь золотым. Чем кончилось – известно: войной, революцией, крахом. Второй бум потребления, уже в конце 1990-х, был краток и, опять же, завершился дефолтом и пятикратным падением рубля. Следовательно, и нынешние изобильные годы, с их миллионами продающихся иномарок и гектарами вводимых в строй гипермаркетов – наваждение, морок и жизнь взаймы.
Возражения, что спады сменяют подъемы всюду и везде, отметаются: известно же, что мы не такие, как все.
ВЕРСИЯ 2: НЕРАВЕНСТВА РАСПРЕДЕЛЕНИЯ
Россиянин, путешествующий по миру, не всегда сформулирует, но всегда чувствует важное отличие России от Европы. Нигде нет такого контраста между провинцией и столицей: отъедьте от Москвы на полсотни верст. Провинциальные французские Тур, Амбуаз, Санлис – прелестны, как бонбоньерки; то же с итальянской Вероной, испанской Валенсией. Дело не в истории (Ярославль, что ли, менее историчен?), а в поголовной бедности наших регионов, вид которых вызывает неизбежное ощущение, что московский пир изобилия – пир грабителей во время чумы. Грабителями же и устроенной.
Владение же "Мерседесом" в окружении "Жигулей" уверенности в будущем не прибавляет. Прибавляет – владение "Ламборджини" в окружении "Мерседесов".
ВЕРСИЯ 3: ПЛАСТМАССОВОЙ ДИКТАТУРЫ
Смысл в том, что пресловутая анонимная "власть", управляющая политически пассивным населением, к тому же преданным президенту, ведет себя так, как будто этого президента все только и мечтают свергнуть – чем порождает нервозность даже среди лояльных.
Спрашивается: зачем избивать участников митинга в Петербурге, тихо-мирно шедших к метро? Зачем придумывать идиотские даже для идиота способы недопущения в Самару участников "Марша несогласных"?
Когда власть сильна, она либо позволяет оппозиции все, либо уничтожает ее на корню. То есть если бы "Другая Россия" допускалась к митингам и эфиру (или если бы Каспарова, Рыжкова и Касьянова расстреляли на стадионе), обыватель был бы спокоен. А так, как говорит мой знакомый лондонский банкир – "авторитаризм в России пластмассовый. Закручивает пластмассовые гайки пластмассовым ключом". Миддл-класс знает за пластиком свойство дешевого заменителя металла – и невольно вибрирует, подозревая за властью не силу, а постыдную тайну.