Самые консервативные, кондовые звонки в моем прямом эфире на радио случаются либо от дедков, для которых даже старость кончилась, либо от юных. "В СССР была духовность", "у вас в молодости были идеалы". Писатель Дима Быков на "Маяке" вел программу "О чем нельзя", таскал на нее дюжину каких-то там студентов-школьников, так и они были такие же точно – уроды, гоблины: "В школе нужны уроки православия", "я за соборность". Это при быковском-то прогрессизме.
Мы по сравнению с этою мелкою шушерой – алмазы, кремень, гранит.
Мы, железно осознавшие мужскую ответственность. Мы, превратившие нацию нытиков, у которых все величие – в космосе, а дома – вечнотекущий желто-засранный горшок, в нацию трудоголиков. Мы, оплачивающие их английский, их тусовки, их поездки, их чегеварные маечки, их совковую тоску.
Железные и циничные настолько, что непринужденно обосрем искренность любой веры. Ценящие реальность, а не идеи. Напрочь забывшие, что в 13, 14, 15, 19 лет нужен прометеев огонь, взыскание смысла, безо всяких ироний и фиг в кармане. Нет ничего слаще для подростка, чем умереть за идею.
Я не беру глупых родаков, бросивших наследников на бабушек или прислугу. Но и самые продвинутые способны максимум на то, чтобы не лечить ребенка, позволив ему быть таким, каков есть. (О, это очень прогрессивно: позволить быть таким, какой есть!)
Беда в том, что в пятнадцать не знаешь, каков ты есть. Ты ищешь форму. И ради нее готов отдать себя, как девушка, кремлевскому старцу, коммунистической (что, режет глаз? Беги к офтальмологу, старичок. Вытаскивать соринку. В приватизированный центр Федорова) – идее. Ведь плебейское "Россия для русских" звучит по-настоящему мощно. Это не водопроводный кран от Филиппа Старка.
Я не собираюсь писать дурости, что они устроят в Москве Париж 68-го, пожгут троллейбусы и пустят кишки преподам (и даже азеров будут бить не они). Все будет хуже. Они даже из дома в сторону Вудстока не уйдут. Они будут жить с тобой, брать у тебя бабки и знать, твердо знать, что ты и все твои ценности – говно.
Они – козлы. Но и ты в козлиности равен им.
Кто из сегодняшних взрослых способен поговорить, хоть сам с собой, о смысле жизни? Кто способен не палить пух на рыльце православия, а объяснить причины самосожжения Аввакума? Ты хоть одно имя – я даже не о сути, а о бирке, о знаке – из современного объяснения мира знаешь? Ты хотя бы в критериях Барлоу с его Cybernomics или Фукуямы с "Концом истории" смысл мироздания объяснить можешь?
Милые, понятные мне, и даже не старые козлы!
Мы парнокопытно сегментировали мир. А из наших профессиональных сфер, как в абортарии, вычистили высший смысл и тайну. Мы знаем, что иной кары, чем жизнь, не будет, а наши жизни застрахованы в приличных компаниях.
Мы упускаем из виду одно: мы юны до тех пор, пока жаждем объяснить и мир, и его смысл, и смысл своего пребывания в нем.
Тогда и читают книжки для поиска смысла, а не для развлечения.
И алчут любви, а не безопасного секса (пусть вслух и говорят, что наоборот).
Если мы, состоявшиеся покорители жизни, не дадим свой вариант заполнения гудящей пустоты юности, она будет заполнена окаменевшим дерьмом.
Но заполнить ее можно, только когда сам не пуст.
Стой, если хочешь, на умилительных карачках подле отпрысков. Они – забавное и необычное (впрочем, как все предыдущие) поколение, просто – они первое поколение, предоставленное самому себе. Самых прикольных, необычных папиков в этом поколении зовут "продвинутыми динозаврами".
Только умоляю: в борьбе за это почетное звание не вешай портрет Че туда, где висела копия присутственного пейзажиста Клевера, и не крась волосы в радикальный красный цвет.
Это тяжкая хрень: вгонять себя в возраст teen, чтобы заново выдвигать задвинутые навсегда вопросы и, таким образом, проживать вторую жизнь.
Мушастиков, что у тебя в эфире?
2003
Гигиенический марш
В глазах российского middle class выборы – странное занятие для странных людей, в котором было бы странно участвовать. Это и вправду странная ситуация, свидетельствующая о детской аморальности миддлов.
…А вот еще снится – видали ль вы – что на улице без порток, и стыд не от того, что гол, а что при этом в рубашке и галстуке, ууууу…
А вообще, я был политическим журналистом. В начале карьеры пригласили на фракционную тусовку. Ресторан в Госдуме, музыка типа Алены Апиной, халдеи с нарисованным на мордах презрением, заливная рыба, водка, оливье.
– Товарищи! Господа! Предлагаю поднять бокалы за всеми уважаемого…
Помощники депутатов из Поволжья. Из самого, блин, сердца России. У них там, что – с шампунем напряженка?!.
Я рванул к выходу, прикрываясь придуманным телефонным звонком. Тетка по связям с прессой совала в портфель календарь и водку, жарко шепча в ухо:
– Водка харррошая, вы человек приличный…
Проснуться, йоооо!!!
Наш средний класс (про сущность которого д’Эстен говорил, что границы его размыты, но существование несомненно) стыдливо брезглив. Он отвоевал себе пространство под сенью родимых осин: подстрижены лужайки, резвятся детишки, обочь припаркована машина; есть очаг и огонь в очаге. Это и жизнь, и фильтр взгляда на жизнь. Не "подмышки бывают потными", а "без дезодоранта нельзя".
Средний класс занимается фитнесом, растит детей и приращивает капитал. Его заботы – дом, деньги, карьера, здоровье, образование, отдых, спорт. Люди, живущие иными ценностями, пугают миддлов глухой угрозой иррациональности, ночным стуком в окно.
Партийность Америки и Европы – домашняя, как тапочки. Тори и виги, демократы и республиканцы абсолютно понятны. Различие между ними – в, условно говоря, отношении к абортам, однополым бракам и шкале налогов. Отечественная же политика лежит вне и эстетической оси абсцисс, и практической оси ординат среднего класса.
– Это виртуальная реальность, – кривясь, цедят миддлы. – Это PR. Искусственно созданные партии. Мы читали Пелевина. Вы отличите программу "Единой", черт, как ее… – "России" от программы "Возрождения России"? Ребята пилят деньги, это мы понимаем. Но статистами быть не хотим.
Средний класс не участвует в выборах, как не участвует в продажах "Гербалайфа". Наверху в пирамиде делают, безусловно, деньги – но делают на лохах и уж как-то лохово.
Это они там, наверху, меняют костюмы в количествах и качествах, позволительных при доходе от $100 тыс. в год – и хвастаются жизнью на $500 оклада в месяц… Кого они лечат?! Их неденоминированные привычки провинциальной братвы, их три "ольги" в госномере, их совковые "шишки" и "крякалки"… В их телеречугах – вся пошлость мира, от "величия России" до "социальной справедливости" (господи, да вы о чем?! Справедливость без равенства – это кость, чтобы шавка не покусала…).
В наших мозгах работает чип, система распознавания "свой – чужой", на которой, вообще говоря, строятся в политике кампании и карьеры. Отечественная предвыборка адресована пассивному, убогому и немытому лузеру, которому надо впарить столь же лежалый товар.
Наш средний класс в понимании этого абсолютно прав.
Беда в том, что из верных посылок российские миддлы делают неверные выводы. Ибо решение не ходить на выборы – идиотично, безответственно, как и любое решение, портящее рынок, причем не только политический, а рынок вообще, en gros.
Этот рынок – как и все остальные. Избиратели или лоббисты инвестируют деньги в партии, партии перераспределяют их среди политтехнологов и т. д.; при эффективном вложении инвестиции окупаются, законотворчество стимулирует экономику: это банально, но это факт. Так вот, низкая явка на выборы не означает для заказчика, что исполнитель – козел: ее воспринимают как показатель слабости рынка ("народ устал"). Вот если явка высока, а набранный процент мал – другое дело. Тут летят конкретные головы. За проигрыш кандидату "против всех" наказывают рублем. За невыборы в первом туре бьют по голове.
Уважающий себя гражданин из одной привычки смотреть на будущее как на следствие собственных поступков обязан идти на выборы и так или иначе голосовать.
Это – простая, без фиги в кармане, примитивная (ну, почти примитивная) по синтаксису фраза. Что не мешает ей быть верной, а мне не мешает презрительно относиться к аполитичному читателю, хотя это вроде бы и нечестно. Но точно так же нечестно поругивать в своем кругу "Макдональдс", питаясь бутербродами.
Люди с известным достатком и образом мыслей не должны позволять неэффективному – основанному на искаженной обратной связи – рынку перемалывать, как ни в чем не бывало, новые финансовые ресурсы.
Надо голосовать. Плохи все – голосовать против всех, посылая в задницу протухший товар. Это не то чтобы модно, пафосно или круто, это – просто как раз в год к дантисту: гигиенично.
Отдавать потенциально привлекательный, финансово емкий рынок на откуп маргинализированным интеллигентам в пучеглазых оправах, сообществу теток в кофточках на госслужбе и отставным мужичкам из ценителей "Балтики № 9" – все равно что отдавать им рынок, скажем, зубопротезных услуг.
И ты бы, дружок, ходил со своими золотыми (в лучшем случае) фиксами на резцах и клянчил в семь утра талончик в очередь, когда бы в свое время презрительно плевал в сторону – да, вороватого, да с бегающими глазками, да, хреново протезирующего племени первых российских дантистов. Ничо: изменились, выросли, отмылись.
И последнее.
Мой давний приятель, если не медиамагнат, то медиамагнит, прошедший школу жизни от Уренгоя до улицы Наметкина ("Наш дом – "Газпром""), человек молодого возраста и старой закалки (из чего следует, что верно и наоборот), сказал, что на выборы погонит все семейство, предварительно подсчитав доход от предвыборной рекламы, поступившей в казну его media. Кто дал больше – за того и будут многочисленные домочадцы голосовать.
– И вот, – протянул он как-то за ужином, гоняя во рту ролл с желтохвостиком, – порою я думаю: а вдруг как больше всех даст Зюганов?.. Придется ведь слово держать!
Циник, лапочка.
Ведь сдержит.
2003
За что мы их нелюбим
Любой приличный парень сегодня – пидор. Я не про то, что вызывает сладость мыслей и слабость коленей. О сексуальных пред почтениях что рассуждать? Между склонностью к пышногрудым арийкам и к плоскобедрым еврейкам – тоже дистанция огромного размера. Я о том, о чем Шнур поет: мы, пидорасы, шпана… И ведь не кокетничает, а констатирует, гад.
Пидорас – из меньшинства, он вышел вон из системы, он оппозиционер по определению, ибо ищет любви, но не находит, чудом найдя – теряет по закону малых чисел, он обречен на отсутствие семьи, на отчаяние, отвержение, отторжение, то есть, в конечном итоге, на оппозицию к большинству.
Не будем забывать, каковым мужское большинство было в России до массового пидормотства. Это быдланство в глазах, эта одежная жуть (свитер – в джинсы, шарфик – под курточку, как маменька одевала). Этот ресторан "с негромкой музыкой" для адреналина. Это "моя супруга" в качестве определения. Эта утонченность ритуалов, типа в баню и по пивку Эта покорность на четвереньках перед начальником.
Понятно, приличный малый зажмуривал глаза и говорил: среди вас, отстойных, я – пидор. И трахал я вас всех, и вы меня – нет, иначе вам тоже придется признать себя пидорами, а у вас на то ни пороху, ни духу А я парень хоть куда, у меня кольцо в ухе. У меня на груди два соска.
Моду и деньги делают смельчаки.
Моисеев, спевши с Трубачем "Голубую луну", был Мининым и Пожарским тех дней. Ополчение рвануло в долину под луной. Результат – налицо.
Откуда на нас прямоширокий нелиняный 501-й Levi’s loose fit? Откуда цепочки-бусики? Свитера-стретчи до старости, коль до старости рельефны грудные и широчайшие мышцы? Откуда, кстати, спортзал и аэробные нагрузки? Учителя танцев и колбасня в ночных клубах? Откуда дюжина одеколонов, маникюр, массаж лица, скраб, триммер для ушей и носа, высокие со шнуровкой ботинки, подбритый лобок, вообще Россия, в биде омытая?
Да посмотрите вокруг! Как прекрааааасен этот милый (мииилый!) мир. Даже манерность манер давно принята гетеросексуальными мужчинами, начинавшими с подчеркивающего дистанцию передразнивания. Мои семейные, многодетные друзья уже не замечают хабальных оборотов в речи. Не удивлюсь, если в какой компании с оборотом в миллиард директора на своем совете скоро будут общаться в стиле: "девааачки! Ой, чет я, дура, с утра такая щастливая…" В творческих коллективах, типа администрации президента, полагаю – уже.
Гомофобом быть немыслимо. Гомофобы – не латентные гомосексуалисты, как полагают наивные. Гомофобы – быдло, злящееся на ярких и прикольных геев, потому что проигрывают им в глазах и постелях женщин. Девушке интересен веселый, модный, умеющий себя вести и не спешащий вести к себе парень, которого тем и любопытней соблазнить. А поскольку оральный секс сделал амбивалентность природы сексуального наслаждения очевидной, попытка имеет шанс на успех. Пидоры модной девушке интересны всем, а папики – если только деньгами. Представьте лицо гомомора Райкова. Ему без трусов на лице выходить на улицу нельзя. Мужчина после тридцати за свою внешность в ответе.
Эстетический мир, созданный гомосексуалистами, мир, где мужчина может быть любым, даже не дву-, а многосмысленным – давно уже просто мир. И за создание этого мира гомосексуалистов надо бы поблагодарить, причем вариант – на коленях с продолжением сериала.
Но существует, как говорится в одном анекдоте, нюанс.
Дело в том, что половое влечение мужчины к мужчине все равно – тупик. У мужчины с мужчиной не может быть ребенка и продолжения рода. Осознание этого факта может приводить к попытке преодолеть непреодолимое, то есть к творческому (не всегда половому) акту, но не отменяет существование тупика. Гомосексуалист, отторгаемый большинством, подобен еврею, гонимому за черту оседлости. Трудно отрицать влияние рассеянных по миру евреев на историю мира, и невозможно поддерживать их гонителей. Глупо отрицать влияние геев на образ современного мужчины, и невозможно поддерживать гомофобов. Однако как построенное по национальному признаку государство Израиль не приносит миру мира, так и объединение по принципу однополой любви из тупика выводит лишь в публичный дом.
Геи, добившись признания своего сексуального статуса, своих тусовок, клубов и т. д., заплатили огромную цену. Цена – десакрализация чувств, замена любви (взгляд, удар, знакомство, отказ, отчаянье – полагаю, это у всех, с любой ориентацией, одинаково) – секс-индустрией. Мир для представителя гей-тусовки сокращен до справочника Spartacus, по которому всегда найдешь ближайший гей-дансинг, растопыришься под Freak и гарантированно перепихнешься с ближайшим парнем ближайшей же ночью.
Это такая же похабень, как и совковый "настоящий мужчина, примерный семьянин, товарищ", и не знаю, что гаже.
Меня пугает вовсе не то, что грань между гей-эстетикой и гей-жизнью тонка, а природа наслаждения при фелляции амбивалентна, и, следовательно – опс-с. Меня пугает то, что начавшееся за признанием гей-эстетики признание гей-движения неизбежно подменяет в мозгах и штанах сложные вещи простыми. Что любовь, предполагающая перед простыми движеньями совершение сложных движений, заменена единственным движеньем. Что геями, предполагающими нормальность объединения по половой склонности, тем самым признана желательность этой замены.
Раз мир прост – на хрена быть сложным самому.
И за это я ненавижу все гей-объединения мира, полагая их личными врагами, ведущими под видом битвы за тела битву за души на моей канонической территории.
Для меня личная жизнь есть жизнь. Приличный мужчина, коли приспичило, может поехать к девушкам, однако понимает, что любовь священная и любовь продажная обитают в разных местах. И тем самым, кстати, сохраняет возможность встретить любовь повсюду.
Меня страшно пугает недалекая мысль о том, что можно всем, всё и без усилий. Ее популяризаторы – типичные растлители, но они смотаются, сделав на растлении бабки, а растленные ими останутся на бобах.
Моралите? Извольте.
Воспользоваться без страха всеми эстетическими завоеваниями гомосексуализма (не забыв, кстати, про цветной ароматизированный презерватив).
Заткнуть уши на все вопли гей-тусовки о притеснениях, ответив цитатою, что любая стадность есть прибежище ординарности, будь то верность Марксу, Канту или Уайльду.
И закрыть свою личную жизнь ото всех, чтобы молитва, которую вы хоть раз в слезах бормотали, не пошла в жесткую ротацию на MTV.
2003
По-малому и по-большому
Неуютно сидеть на двух стульях, и тем более – на двух кольях. Отождествление себя то с отдельно наваристыми щами, то с Россией в целом мучительно, ибо выбор одного предполагает отрицание, а то и предательство другого. Однако нужно просто выбрать и насладиться. Выбор – вообще единственное оправдание предмету выбора.
Однажды на заре туманной ю., когда многострадальное Отечество опять сорвалось в пике, ввинтилось в штопор и полезло штопором в бутылку, я послал Отечество туда, где оно и так уже находилось – на пару с многострадальностью.
Мы с женой и ребенком переехали в большую питерскую расселенную коммуналку; не было денег на ремонт. Я прокрашивал в белый, с неуловимым фисташковым, цвет окна и двери, и чувствовал, как ложится краска и как упруга кисть, и с удивлением ощущал, что приятно красить большие расстекленные двери, отмывать окна, натирать мастикой пол и выгуливать под листопадом собаку (хорошо – под Хемингуэя – написано, черт побери).
То есть обрекал себя на третью-четвертую роль в большом театре социальной жизни, гнул к земле свою планку, хотя в Москве тогда горело-бумкало-ойкало-хрякало, творилась большая история, ровесники делали карьеры – зато потом, когда их руками выстроится их страна, они купят, какие хотят, дома, сделают, какие хотят, ремонты, да и жить будут там, где хотят. К тому времени вокруг все устаканится до серой зевоты, до газировки без газа и до сала без калорий, но у меня там уже не будет шансов стать героем, разве что выйти в гастарбайтеры внутренней эмиграции.
То есть понимал, что шанс большой истории упускать нельзя, да? – но окунал кисти. Да. Я. Провинциал. И. Знаю. Что. Мужчины. Выходят. В. Путь. Налегке. Если. Хотят. Завоевать. Мир. А у меня, понимаете ли, первая в жизни недвижимость, домочадцы и скарб, я получаю совокупно от всего трогательное в простоте наслаждение, и вон читаю мудрый текст в предназначенной для оклейки под обои газете: "у нас огромный опыт борьбы, а у англосаксов – жизни". Иди ты, Родина, на. Никогда не любил твою тушенку черного дня. Я хочу жить сейчас, жить свою частную жизнь. Это очень частное чувство – I wanna dance tonight…
В общем, уперся.