Важным направлением российско-китайского сотрудничества представляется и создание единой незападной финансовой инфраструктуры на всех уровнях (от системы межбанковских расчетов - аналога SWIFT - до собственной системы международно признаваемых рейтинговых агентств). При этом участие России в этом проекте, помимо обеспечения необходимой технологической поддержки (в настоящее время доступной Китаю не во всех сферах), станет крайне важной для остальных потенциальных участников этой инфраструктуры гарантией от потенциальной угрозы китайского доминирования в ней и, соответственно, ее использования в эгоистичных китайских целях.
Это позволит не просто надежно защитить незападные экономики от нестабильности глобальной рыночной стихии и гарантированно оградить их от разнообразных финансовых диверсий, мошенничеств и угроз, но и качественно ослабить глобальный управляющий класс, выведя из-под его власти и контроля огромную и неуклонно увеличивающуюся часть мировой экономики. Понятно, что ослабление глобального управляющего класса и защита национальных экономик от спекуляций с его стороны приведут к соответствующему росту влияния участников данной незападной финансовой инфраструктуры, в первую очередь России и Китая.
Интересным проектом, обсуждаемым китайскими специалистами как потенциальная возможность, является превращение юаня в международную резервную валюту на основе введения его золотого обеспечения. Это кардинально повысит международный спрос на него, качественно расширив и углубив при этом влияние Китая, за что (при отсутствии необходимых встречных мер валютного регулирования) придется заплатить укреплением юаня и, соответственно, болезненным снижением конкурентоспособности китайской экономики.
Для решения этой задачи необходимо добиться качественного снижения зависимости Китая от экспорта, по крайней мере, на рынки развитых стран (правда, это снижение уже началось осуществляться с их стороны в принудительном порядке, в рамках ограничений, незначительных лишь на первом этапе, доступа китайских товаров на свои рынки). Принципиально важно, что превращение юаня в международную резервную валюту, равноправную американскому доллару, уничтожит гегемонию США и, соответственно, качественно ослабит их позиции в глобальной конкуренции. В настоящее время такое развитие событий - единственный способ гарантированно избежать третьей мировой войны, усердно разжигаемой заметной частью связанного с США глобального управляющего класса для списания их заведомо безвозвратных долгов.
Цикличность китайской истории и невозможность глобального проекта
На протяжении своей 4700-летней практически непрерывной письменной истории Китай регулярно переживал периоды возвышения и падения.
Строго говоря, принципиальное отличие от других цивилизаций заключается не в самой цикличности развития (диалектику, в конце концов, никто не отменял), а в способности Китая неуклонно, раз за разом выживать в своих падениях - это и позволяет проявиться данной цикличности вполне наглядным и однозначным образом.
Расцвет цивилизации, как правило, сопровождался быстрым накоплением впечатляющих богатств и столь же впечатляющим усложнением социума. Первое вело к росту социальной напряженности, так как бесправные и удерживаемые на грани выживания низы начинали требовать своей доли общественного пирога (при этом разнообразные тайные общества, опирающиеся на беднейших крестьян, но имеющие заметное политическое влияние, исторически являются такой же естественной и неотъемлемой формой самоорганизации китайского общества, что и семья).
Второе способствовало усложнению и разбуханию бюрократии, которая становилась слишком масштабной и потребляла чрезмерную часть общественного продукта, но при этом в силу сложности своей структуры запутывалась в себе самой и утрачивала эффективность.
В результате естественный рост протестов накладывался на столь же естественное падение эффективности управления, его качественное удорожание и рост интриг внутри него, что создавало полноценный болезненный кризис, иногда разрешаемый внешним завоеванием.
При этом качество китайской культуры (включая, разумеется, управление и производство) было настолько высоким, что завоеватели, будь они варварами-маньчжурами (как в случае последней династии), или соседями, или восставшими крестьянами, не заменяли ее своей, но старались максимально использовать, вливая свое вино в китайские имперские мехи и весьма быстро перерабатываясь в соответствии с их стандартами.
Китайская культура, включая механизм управления, таким образом, переваривала все внутренние и внешние разрушающие влияния, сохраняя себя в целости и медленно совершенствуясь, несмотря на действительно чудовищные социальные катаклизмы и колоссальные жертвы.
Как шутят некоторые синологи (но, разумеется, всего лишь только шутят в расчете на не интересующуюся темой аудиторию), первая безупречно мирная передача власти за всю историю случилась в Китае в 2002 году, "возможно, из-за общего эмоционального шока, вызванного терактами 11 сентября".
Накопление значительного количества внешних вызовов и внутренних диспропорций позволяет предположить, что в настоящее время Китай приближается к моменту качественного перелома, традиционной смены тенденции от возвышения к новому провалу и погружению во внутреннюю смуту.
Самые разнообразные показатели - от динамики экономического развития до перерождения правящей элиты из патриотов в менеджеров и смены общественной психологии, а также ряд профессиональных синологов указывают на 2017–2019 годы как на период возможного драматического внутрикитайского катаклизма.
Разумеется, он далеко не предопределен, и Китай теоретически все еще может не только преодолеть, но и попросту не допустить его. Вместе с тем по ряду направлений своего развития - и далеко не только по рассмотренным выше экономическим, экологическим и социально-психологическим параметрам - Китай вплотную приблизился к пределу своих возможностей, кажущемуся объективным.
Прежде всего, бурное, уверенное и, что не менее важно, независимое развитие Китая поневоле превратило его во второе по значимости и влиянию государство мира после США.
Естественное и вполне рациональное стремление обеспечить безопасность своего развития от возможных американских ударов властно диктует ему превращение во вторую сверхдержаву. Приступив к формированию нескольких крупных авианосных соединений ("флотов" по американской терминологии), а также созданию надежного транспортного трансъевразийского пути на европейский рынок, Китай встал на этот путь и начал уверенное и быстрое движение по нему.
Возвышение Китая, превращение его во вторую мировую державу и происходящий на наших глазах возврат от однополярного мира тотального американского доминирования к новой биполярной системе (при которой история человечества заключается в основном стратегическом противостоянии сколь угодно тесно связанных друг с другом экономически США и Китая, сдерживаемом акторами второго уровня в виде Евросоюза, Японии, Индии и, если удастся, России) автоматически превращает его (прежде всего на основе Пекинского консенсуса) в альтернативу американскому пути развития и Западу в целом, в некую новую надежду для всего мира.
Парадокс заключается в том, что самому Китаю это категорически не нужно: играть роль примера для всего человечества он не хочет и не может в первую очередь потому, что оно ему глубоко безразлично.
Китайская скромность (до самого последнего времени руководители официально провозглашали Китай бедной страной, ссылаясь на ВВП на душу населения, и получали на этом основании соответствующую помощь со стороны ООН) и категорическое нежелание играть какую бы то ни было глобальную роль вызваны далеко не только завещанным Дэн Сяопином стремлением экономить силы для развития и избегать конфликта с американскими "хозяевами мира" до тех пор, пока в этом конфликте Китаю не будет гарантирована победа.
Значительно более важным является то, что Китаю действительно глубоко безразличен весь остальной мир: китайская культура предельно китаецентрична, и лидерство в мире, населенном варварами, является несчастьем и трагедией и потому в принципе не может быть целью.
Поэтому китайские специалисты маскируются и стремятся накопить силы, не ввязываясь в преждевременные конфликты, когда отрицают претензии Китая на глобальное лидерство и отказываются даже обсуждать конфликты, не затрагивающие непосредственно интересы Китая (правда, по мере развития последнего и расширения его влияния таковых становится все меньше).
Глобальное лидерство действительно не является и просто не может быть целью носителя китайской культуры по той же причине, по которой большинство нормальных взрослых ни при каких обстоятельствах не может прельстить лидерство в группе дошкольников.
Стремление Мао Цзэдуна к превращению Китая в лидера третьего мира и к популяризации своих идей за пределами своей страны было не более чем проявлением давно изжитого современным Китаем постколониального синдрома, стремления доказать (в первую очередь самому себе) свое равноправие с "великими державами". Цель была достигнута (причем мирным путем - успешным социально-экономическим развитием), и о ней благополучно забыли.
Китай по самой своей природе смотрит не вовне, а внутрь себя. Стремительное расширение его влияния, в значительной степени вызванное погоней за истощающимся спросом, а затем и ресурсами, поставило его в глубоко противоестественное, противоречащее всем диктуемым его культурой склонностям положение, чреватое постоянным и весьма болезненным внутренним напряжением.
Хотите смутить китайца - выразите ему свой восторг уверенным продвижением Китая к глобальному лидерству. Когда это сделал президент В. В. Путин, китайские комментаторы буквально разрывались между желанием не обидеть его (что они понимали как свою тяжкую политическую ошибку) и необходимостью исправить допущенную им ошибку содержательную: Китай думает о себе, а отнюдь не об отношении к себе окружающего мира, по-прежнему глубоко безразличного ему.
Вместе с тем Китай не может и игнорировать окружающий мир. Одним из парадоксов его стремительного возвышения является качественное усиление внешних влияний на него, - и китайское руководство с середины нулевых годов прекрасно отдает себе отчет в том, что не может не то что контролировать, но даже просто прогнозировать реакцию остального мира на свои успехи.
Развиваясь в соответствии со своими внутренними потребностями, Китай осуществляет мощную и разнообразную экспансию, изменяя окружающий мир. Однако в силу культурно обусловленной замкнутости на себе и своих интересах он глух к нему и просто не может в полной мере оценивать последствия своих действий для мира и, соответственно, его ответную (в том числе и стихийную) реакцию на собственные действия.
Сначала китайские специалисты полагали это "болезнью роста", результатом слишком быстрого увеличения масштабов деятельности Китая, которая временно опередила его аналитические возможности. Однако сохранение данной ситуации на протяжении вот уже почти целого десятилетия порождает подозрения в том, что не универсалистская, а этнически ориентированная культура Китая сдерживает (по крайней мере пока) его возможность понимать представителей остальных культур и прогнозировать их массовое поведение, в том числе и в значимых для Китая направлениях.
Это создает трудности для повседневного развития, но самое главное - ставит вряд ли преодолимую в принципе преграду его превращению в мирового лидера.
Помимо того, что Китай не хочет им быть, он по тем же самым культурным причинам и не может им быть, ибо мировой лидер невозможен без универсальной ценности, которую он предлагает всему остальному миру и которую тот в принципе может принять.
Этноцентричность китайской культуры, ее принципиально ориентированный на саму себя категорически немессианский характер попросту исключает возможность ее превращения в глобальную альтернативу универсалистским и экспансионистским идеологиям вроде западного либерализма, арабского политического ислама или остающегося потенциальной возможностью коммунизма.
Китай существует для китайцев, а китайцем при всем желании нельзя стать, им можно только родиться. Поэтому Китай, подавая всему миру пример успешного развития (вопреки давлению глобального бизнеса) на основе своих собственных сил, остается лишь примером и не может объединить мир вокруг себя в альтернативный проект.
Национализм китайской культуры ставит жесткую и вряд ли преодолимую преграду возможности превращения Китая в глобального лидера: ему нечего предложить остальному некитайскому миру в силу собственного равнодушия к нему. Этот мир, строго говоря, не представляет для него непосредственного интереса и потому не может быть превращен в его гармоничное продолжение.
Другое ограничение, рассмотренное выше, - сдерживание свободы творчества рамками культурно обусловленного коллективизма, о котором уже говорилось выше. Китайское руководство вот уже скоро полтора десятилетия прилагает титанические усилия для преодоления этого барьера, но нет никакой уверенности в том, что народ, пусть даже сколь угодно великий, сможет преодолеть ограничение, накладываемое на него его собственной повседневной культурой.
Между тем, не начав в массовом порядке самостоятельно открывать новые технологические принципы и создавать на основе этих открытий свои собственные технологии, Китай не сможет стать полностью независимым от Запада.
Не создав собственных технологий, он будет вынужден пользоваться технологиями своих конкурентов, что не позволит ему ни освободиться от их влияния, ни победить их в глобальной конкурентной гонке. Постоянное совершенствование новых технологий порождает технологический монополизм: их обладатель получает основную часть доходов от их использования, а главное - удерживает всех пользователей (даже контрабандных, не платящих за их применение) в рамках своей технологической парадигмы и связанных с нею стандартов (в том числе управления), не позволяя им разрабатывать оригинальные подходы и самим получать связанную с этим сверхприбыль.
Ограничение доходов, с одной стороны, и доступных технологических решений, с другой, надежно удержит Китай в зависимости, символом которой стала так называемая ловушка высоких технологий. Это значит, что, не решив задачу обеспечения массовой свободы творчества, Китай не сможет стать полностью суверенным и будет (хоть и слабо по сравнению с другими странами) зависеть от своих стратегических конкурентов, которые в силу сохранения технологического монополизма так и останутся более развитыми и богатыми, чем он.
Таким образом, беспрецедентно долго и успешно развиваясь, Китай стремительно идет к положению глобального лидера, не желая этого и не имея возможности стать им в полной мере - ни в культурно-политическом, ни в технологическом плане.
Эта поразительная ситуация драматического противоречия реальности не только с желаниями, но и с возможностями крайне опасна для него.
Стремясь к достижению независимости от Запада, к окончательному искуплению своего длительного колониального позора и к возвращению естественного для своей культуры положения наиболее мощной цивилизации мира, Китай не может предложить человечеству войти в свою цивилизацию в силу ее этнического, а не политического или идеологического характера. Тем самым он создает предпосылки для стратегического противоречия, причем не с одним лишь глобальным угнетателем в лице глобальных монополий или "золотого миллиарда", но со всем остальным миром во всем его бесконечном разнообразии.
С другой стороны, его движение к могуществу может стать успешным лишь в случае достижения технологического суверенитета, что требует (для обеспечения массового свободного творчества) определенного преодоления собственной культуры, скорее всего, невозможного.
Таким образом, стремительное и уверенное возвышение Китая наталкивается сегодня не только на недостаточность его экологического потенциала или совокупного спроса, который может предъявить человечество на его товары, но, что значительно более серьезно, на ограниченность его собственной цивилизационной природы, на барьеры, воздвигаемые его собственной культурой.
Столкновение с этими барьерами, вынуждая Китай пытаться преобразовать собственную социально-психологическую природу, грозит ему огромным и пока не осознаваемым в полной мере перенапряжением, способным в очередной раз привести эту великую цивилизацию, разумеется, к временному, но от этого отнюдь не менее болезненному и разрушительному (в том числе и для всего остального мира) краху.
Таким образом, существует значительный риск того, что в 2017–2019 годах Китай обрушится в глубокий системный кризис, что, скорее всего, приведет к быстрому (хотя и не молниеносному) срыву человечества в глобальную депрессию.
Данное развитие событий представляется наиболее вероятным, хотя, разумеется, невозможно полностью исключить другие сценарии (в частности, срыв мировой экономики в глобальную депрессию до 2017 года по причинам, не связанным непосредственно с Китаем, или удержание глобальной финансовой стабильности при помощи тех или иных экстраординарных мер в течение некоторого времени и после снижения темпов его экономического роста ниже представляющихся в настоящее время пороговыми 4–5 % в год).
3.6. Глобальный халифат
Современные технологии, особенно технологии формирования сознания, парадоксальным образом вселяют новые силы и придают новую жизнеспособность архаичным социальным организмам, которые:
• в силу своей примитивности попросту не воспринимают многие разрушительные технологии, разработанные для сдерживания современных социальных механизмов (так, традиции - лучшее оружие против пропаганды), и защищены от ряда современных вызовов (так, пренебрежение правами человека позволяет запретительно жестоко и в целом действенно карать за наркоторговлю и участие в организованной преступности);
• эффективно используют (в том числе в отношении своих собственных членов) современные технологии, воздействие которых усугубляется неготовностью и неадаптированностью к ним традиционных обществ;
• получают стремительно расширяющуюся социальную базу в силу возникновения технологически обусловленного и практически непреодолимого социального разрыва между обществами и внутри развитых обществ и увеличения благодаря этому доли людей, не имеющих жизненных и социальных перспектив.
Эта новая жизнеспособность перерождается в совокупность качественно новых вызовов, бросаемых современной западной цивилизации целым рядом архаичных социальных организмов, носящих либо андеграудный (включая как культурные, так и преступные разновидности андеграунда), либо религиозный характер.
Наиболее серьезным представляется исламский вызов, носящий выраженный идеологический характер, последовательно и сознательно отрицающий фундаментальные ценности современного западного общества.