При этом потребность в расширении зоны дестабилизации была такова, что в Ливии НАТО (и в политическом отношении США) действовало в теснейшем союзе с формальным злейшим врагом США - "Аль-Каидой", являющейся ключевой политической силой в Бенгази. Для того чтобы этот союз стал приемлем для американского (и в целом западного) общественного мнения, пришлось срочно то ли убить Усаму бен Ладена, то ли инсценировать его убийство подобно тому, как ранее инсценировали его выступления (о чем есть официальные заявления отставных сотрудников ЦРУ, сделанные с мельчайшими подробностями и не удостоившиеся никакой официальной реакции. Справедливости ради стоит отметить, что контакты с "Аль-Каидой" по меньшей мере весной 2006 года вел еще вице-президент Чейни, пойманный на этом американскими журналистами).
Дестабилизация арабского мира представляется весьма эффективным элементом стратегии экспорта хаоса в силу своей потенциальной многовекторности. Так, приход исламских фундаменталистов в качестве поддерживаемых Западом "демократов" в Сирии практически гарантированно обеспечит дестабилизацию Израиля - вплоть до нанесения им (что исключительно важно для безопасности США, без всякого науськивания с их стороны и даже при их официальных протестах!) ядерного удара по Ирану. Дестабилизация Алжира (не удавшаяся на первом этапе, так как там слишком памятна жестокость фундаментальных исламских "демократов") приведет к перебоям в поставке газа в Европу, вынужденному отключению "от трубы" и, следовательно, от электроэнергии целых стран и мгновенному уничтожению являющегося для США стратегическим конкурентом европейского проекта как идеи "общего дома". Да что там говорить, когда даже гражданская война в Ливии привела к наплыву в Европу такого числа беженцев, что ряд европейских стран выставил на своих границах специальные полицейские посты, неформально, но существенно ограничив действие шенгенских соглашений и подорвав тем самым европейский проект!
Однако масштабы безопасной для США (или связанной для них с допустимым риском) дестабилизации мира ограниченны. Это значит, что стратегия экспорта хаоса обречена на завершение, как и накачивание спекулятивного пузыря на рынке ипотечного кредитования, а мир обречен на депрессию.
* * *
В настоящее время развитые страны, сталкиваясь с разнообразными экономическими и социальными проблемами (в первую очередь долговым кризисом), пытаются не столько повысить свою конкурентоспособность, сколько попросту втолкнуть мир обратно в уже давно и навсегда прошедшие 2000-е и особенно 1990-е годы. Тогда, после распада не выдержавшего конкуренции на уничтожение социалистического мира, под видом разговоров о демократизации, развитии рыночных отношений и глобализации не только на руинах этого мира, но и в основной части всей нашей планеты сложился, по сути дела, новый колониализм.
Попытки вернуться в прошлое обречены: в одну и ту же реку просто физически невозможно войти дважды.
При этом США и другие развитые страны - опять-таки во многом в силу демократичности своего внутреннего устройства - в принципе не могут поступиться даже малой частью текущих интересов ради урегулирования своих же собственных стратегических проблем. Будучи в качестве глобальных регуляторов источниками проблем современной мировой экономики (наряду, конечно, с базирующимися в основном на их территории глобальными корпорациями), развитые страны одновременно в качестве ключевых игроков этой же экономики являются основными выгодоприобретателями сложившегося и уже выработавшего свой ресурс мирового порядка.
Любое осознанное улучшение этого порядка - просто в силу его изменения - нанесет материальный ущерб этим странам и потому неприемлемо не только для их крупного бизнеса (не говоря уже о глобальных монополиях), но и для их населения. Поэтому государственный лидер, согласившийся на такое улучшение, объединит против себя все влиятельные силы своего общества и крайне быстро потеряет свой пост, - а потенциальные самоубийцы, как правило, не выигрывают жестокой политической конкуренции и не становятся во главе преуспевающих наций.
Именно корыстью корпораций и народов, с одной стороны, и инстинктом самосохранения (и отнюдь не только политического, но порой и физического тоже) их лидеров, с другой стороны, и объясняется поистине убийственный эгоизм развитых стран, и в первую очередь США, буквально выталкивающий на авансцену мирового развития новых участников. Это прежде всего Китай, отчасти Индия и Бразилия, возможно, Иран и, наконец, если у нашего руководства хватит интеллекта, Россия. В любом случае мы не только наглядно видим, но и непосредственно участвуем в конце Pax Americana.
Между тем, хотя преодолеть нынешний кризис нельзя в принципе из-за его объективного и глубокого характера (это даже не кризис рыночной экономики как таковой - это переход всего человечества в качественно новое состояние), стабилизировать ситуацию вполне возможно - для этого необходимо, как представляется, создать качественно новую глобальную финансовую систему.
Наиболее насущные преобразования, сформулированные еще в ходе кризиса 1997–1999 годов, остаются вполне очевидными, достаточно интенсивно обсуждаются и вполне реализуемы технологически, - если, конечно, забыть о политически блокирующем их противоречии текущим интересам США.
Среди этих преобразований следует выделить в первую очередь:
• обеспечение полной прозрачности движения спекулятивных капиталов (в перспективе - всей деятельности всех глобальных корпораций с созданием глобального сначала наблюдательного, а затем и регулирующего органа - по образцу государственных антимонопольных органов и органов по регулированию рынков ценных бумаг);
• превращение налога на вывод спекулятивного капитала из экстремальной меры (в кризисе 1997–1999 годов применение его аналога одинаково эффективно спасло диаметрально противоположные по характеру своего регулирования экономики Чили и Малайзии - и никого из тех, кто его не применял, то есть вообще никого больше) в нормальный, признанный мировым сообществом инструмент экономического регулирования, применяемый национальными правительствами при определенных, заранее известных и согласованных участниками глобального рынка условиях;
• приведение влияния различных стран на политику глобальных финансовых институтов (в первую очередь МВФ и Мирового банка), в том числе и путем участия в непосредственном управлении, в соответствие их удельному весу в мировой экономике (что означает, в частности, существенное снижение влияния США и рост влияния их стратегического конкурента - Китая);
• обеспечение полной прозрачности работы глобальных финансовых институтов (в первую очередь МВФ и Мирового банка) вплоть до открытой публикации и обсуждения не только принимаемых ими конкретных решений, но и их методических материалов (в том числе на стадии разработки);
• создание органа глобального регулирования, включающего в себя все страны мира, ВВП которых не ниже минимального в нынешней большой восьмерке ВВП Канады - 1,8 трлн долл. в 2014 году (это означает не только восстановление G8, но и превращение ее в G11 за счет принятия в нее Китая (10,4 трлн долл.), Бразилии (2,4 трлн долл.) и Индии (2,0 трлн долл.); при снижении порогового уровня ВВП 2014 года до 1,0 млрд долл. G11 превратится в G15 за счет Австралии, Испании и Южной Кореи (по 1,4 трлн долл.), а также Мексики (1,3 трлн долл.); при снижении порога до 750 млрд долл. произойдет дальнейшее расширение за счет Нидерландов, Индонезии, Турции и Саудовской Аравии и без участия (в отличие от G20) международных финансовых организаций, качественно усиливающих и без того чрезмерную роль контролирующих их США. Однако главное и самое трудное в создании подобного органа глобального регулирования, что весьма убедительно показал накопленный к настоящему времени печальный опыт, заключается в выработке процедуры принятия решений, обязательных для всех его членов, и обеспечении ее неукоснительного соблюдения.
При абстрагировании от конкретных проблем конкретных рынков возникает устойчивое ощущение, что к настоящему времени уровень интеграции человечества вновь, как это уже наблюдалось в начале XX века, существенно превысил возможности его управляющих систем, и человечество опять оказалось перед объективной необходимостью значительного уменьшения глубины интеграции. Таким образом, скорее всего, нам предстоит частичное восстановление управляемости за счет значимого отступления назад в интеграционных (и в целом цивилизационных) процессах и существенной примитивизации хода нашего развития.
На деле реализация данного принципа будет осуществляться при помощи стихийного перехода от глобализации к регионализации за счет формирования укрупненных макрорегионов, ведущих между собой жесткую, практически тотальную культурную, политическую, хозяйственную и технологическую конкуренцию.
При оценке стратегических перспектив современного человечества принципиально значимым представляется то, что фундаментальная проблема современного развития заключается отнюдь не в эгоизме США и даже "коллективного Запада", не в повсеместной нехватке ликвидности, не в выходящем из-под контроля нарастающем кризисе долгов и даже не в системной утрате собственниками контроля за собственными топ-менеджерами. Все проще: дело в невосполнимом и неисправимом отсутствии источника экономического роста США, а с ними - и всей мировой экономики. Даже оздоровление финансов США (которое в современных условиях уже просто невозможно себе представить), произойди оно вдруг по мановению волшебной палочки, не смягчит кризис перепроизводства продукции глобальных монополий и не создаст новый экономический двигатель взамен разрушившихся. Это означает, что из сегодняшнего кризиса мировая экономика выйдет не в восстановление (для него попросту нет не то что предпосылок, но даже и никаких возможностей), а в депрессию - длительную и мучительную.
Рыночные отношения отходят на второй план
Таким образом, на наших глазах - и с непосредственным участием некоторых из нас - глобальный рынок вполне естественно и закономерно породил глобальные монополии: их в принципе некому регулировать, в силу отсутствия межпланетных сообщений им в принципе не с кем конкурировать - и они в полном соответствии с экономической теорией загнивают.
Отнюдь не только вся мировая финансовая система - вся мировая экономика под истошные крики о намечающемся и уже даже начавшемся выходе из кризиса вот уже скоро десятилетие (официально с августа 2008 года, однако кризисные явления проявились в экономике США в сентябре 2007-го, а возникли и стали наблюдаемыми и вовсе на год раньше) раскачивается на грани глобальной депрессии. В пропасть этой депрессии - может быть, не "великой", как 80 лет назад, но уж точно, как минимум, большой и долгой - одинаково страшно заглядывать и профессиональным фондовым оптимистам, и "соловьям Апокалипсиса".
Тревожным звоночком во время паники по поводу аварии на АЭС "Фукусима" стало прямое и недвусмысленное предупреждение денежных властей США в адрес японского государства, чтобы оно и не думало продавать американские государственные облигации.
Это уже не пугающий рост доли краткосрочных бумаг в общем объеме займов американского государства - это прямое, внеправовое и весьма существенное ограничение их ликвидности, балансирующее, по сути дела, на грани технического дефолта. Недаром крупнейшим кредитором правительства США стала ФРС.
Стандартным позитивным выходом из ситуации загнивания монополий в отсутствие источника внешней конкуренции (а для глобального рынка такого источника попросту не существует) представляется технологический рывок, который ослабляет степень монополизации. Но именно поэтому глобальные монополии стремятся сдержать технологический прогресс - и надгосударственный всеобщий глобальный управляющий класс выполняет эту функцию. Человечество, всего лишь поколение назад вполне обоснованно мечтавшее о космосе и бесплатной энергии, сегодня может рассчитывать лишь на 3D-телевизор, очередной айфончик и "диет-колу".
А раз быстрый позитивный выход через технологический рывок в современных условиях глобального монополизма не представляется возможным, наиболее вероятной становится попытка негативного выхода - через либеральную экономию на спичках и ограничение потребления "лишнего населения", что означает сваливание в депрессионную спираль.
Кризис глобального монополизма непосредственно проявляется через нехватку спроса. Сталкиваясь с ней в условиях, когда генерировать спрос путем увеличения денежной массы становится из-за чрезмерного объема денег уже невозможно, глобальные монополии начинают инстинктивно сокращать издержки. В глобальном масштабе это сокращение потребления населения, которое потребляет больше, чем производит, причем это сокращение, разумеется, довольно жестко локализуется во вполне определенных странах и социальных группах.
Под ударом прежде всего оказываются отнюдь не нищие: за счет сокращения их и так небольшого потребления (1–2, в лучшем случае 3 доллара в день) в глобальном масштабе много не выгадаешь, а само сокращение будет связано с неизбежными гуманитарными катастрофами и потому окажется политически болезненным.
Наиболее эффективным оказывается сжатие потребления среднего класса, который становится попросту ненужным из-за быстрого распространения сверхпроизводительных постиндустриальных (на данном этапе в первую очередь информационных) технологий.
В прошлые годы средний класс, оказавшийся лишним, последовательно уничтожался в Африке, Латинской Америке и на постсоциалистическом пространстве. Его численность в этих регионах кардинальным образом снижена, а потребность глобального бизнеса в сокращении издержек сохраняется по-прежнему острой. В результате с переходом глобального экономического кризиса в открытую форму приходит очередь среднего класса ядра капиталистической системы - развитых стран, утративших свою сакральную ценность в глазах эмансипировавшегося от них глобального управляющего класса.
При этом представляется принципиально важным, что социальная утилизация среднего класса развитых стран - значительной части пресловутого "золотого миллиарда" - отнюдь не решит проблемы, но всего лишь переведет их в новые (постэкономическую и постдемократическую) плоскости.
Не будем забывать, что современная западная демократия существует от имени и во имя именно среднего класса развитых обществ. После его утилизации на его костях она неминуемо выродится в информационную диктатуру, основанную на массовом, а в идеале тотальном формировании сознания людей.
И путь к этому не так уж и далек.
Давайте проверим сами себя: за счет управления нашим сознанием при помощи информационных потоков большинство твердо знает, что покойный ливийский лидер Муаммар Каддафи был злодеем - просто потому, что глобальные СМИ обвинили его в массовых бомбежках собственных мирных городов и преступлениях по отношению к мирному населению. При этом мы прекрасно знаем, что ничего подобного в действительности не происходило, а нефтедоллары делились с населением хотя и неэффективно (так, за 40 лет правления отнюдь не профессор, но полковник Каддафи даже не удосужился создать собственную оборонную промышленность!), но все же значительно более справедливо, чем, например, в сегодняшней России. Однако, как в известном анекдоте, "осадок остается": наряду с четким осознанием лживости официальных обвинений мы подсознательно ощущаем, что Каддафи плох и защищать его стыдно.
Таково действие современных информационных технологий даже на критическое, достаточно полно и разносторонне осведомленное сознание, отнюдь не шокированное личными несчастьями, связанными с рассматриваемой темой. В ходе же зачистки среднего класса развитых стран Запада указанное сознание будет практически полностью лишено критичности современной системой образования, запутано разнообразными информационными атаками и приведено в пластичное состояние личными шоками, связанными с утратой уверенности в завтрашнем дне, а все чаще - с разорением. Все эти процессы уже идут полным ходом, просто в силу накопленного западной культурой гуманизма и рационализма они еще весьма далеки от своего завершения.
В глобальном плане массированное формирование сознания приведет при своем линейном продолжении к завершению начинающегося сейчас процесса расчеловечивания: к отказу от суверенитета и самосознания личности, этого главного достижения эпохи Просвещения, и возврату к слитно-роевому ее существованию, может быть, через чудовищные бедствия, решительно ломающие привычный нам психотип.
Правда, первый и исключительно значимый шаг к этому уже сделан исподволь, причем без каких бы то ни было серьезных потрясений - на основе всего лишь расширения и углубления комфорта в процессе формирования общества массового потребления. Декартовское "Я мыслю, следовательно, существую" давным-давно подменено в этом обществе несравненно более комфортной и общедоступной формулой "Я покупаю, следовательно, существую".
Весьма интересно, что актом, подтверждающим существование личности, оказывается отнюдь не акт потребления, часто (в силу усложнения потребляемых товаров и услуг) требующий усилий и даже творчества, но именно простой и механистичный акт покупки. Конечно, это выгодно для бизнеса, нуждающегося в наращивании именно продаж и вполне равнодушного к потреблению проданного (более того, если купленные вещи не будут потребляться вовсе, например по забывчивости, покупатель купит их второй и третий раз, что принесет коммерсантам дополнительную прибыль). Однако указанная трансформация сознания вызвана, как представляется, отнюдь не только корыстными устремлениями бизнеса.
Важную роль играет и общее упрощение массовой личности, вызванное более глубокими, фундаментальными причинами. Распространение современных информационных технологий, в первую очередь технологий формирования сознания, ведет к упрощению структуры личности, все более превращающейся в примитивное рыночное животное, не способное к усилиям и напряжению воли или, по меньшей мере, не желающее их. Бурное распространение шопинг-терапии, попытка подтверждения своего существования за счет механических покупок заведомо ненужных вещей, за счет даже не потребления (то есть освоения и переработки купленного в соответствии с нуждами своего организма), а простого факта обладания свидетельствует о нарастающей утрате современной личностью общества массового потребления способности к индивидуальному самосознанию.