Когда в области техники имеет место крупный прогресс, существующие организаторы перестают должным образом отвечать потребностям производства. Организатор должен немедленно перестроить свою психику, обогатиться новыми познаниями, новыми привычками, новой сноровкой. Подобные ломки психики вообще всегда затруднительны для организатора, а в частности особенно затруднительны для организатора первобытных времен, когда медленно развивающийся технический прогресс обусловливал собою медленную эволюцию организаторских способностей, крайнюю косность организаторской психики. Появление орудий из прочного "долговечного" материала (металла), орудий более усовершенствованных, более сложных было в истории первобытного общества очень крупной технической революцией. И эта революция, имевшая своим следствием громадное повышение производительности труда, давшая в распоряжение общины излишек продуктов, ставила организаторов в затруднительное положение. Она грозила ликвидацией их полномочий. Грозила низвести их в разряд обыкновенных смертных. И вот тогда инстинкт самосохранения, желание обеспечить себе ускользавшие привилегии толкнули организаторов на путь решительных действий. Hе будучи в состоянии удержаться на своей позиции при помощи своих организаторских способностей, отныне обесцененных, они попытались сохранить свои места, прибегнув к захвату. Пусть больше они не могут удовлетворять потребностям общественного производства, все равно, они не отказываются от того, чем до сих пор распоряжались: и впредь будут всем распоряжаться и даже еще как распоряжаться! Теперь они будут действовать на основании права частной собственности.
Таковы социологические предпосылки того явления, которое называется насилием и захватом. Это не есть нечто совершенно произвольное, не есть акт какой-то иррационально действующей, индивидуальной воли, не поддающейся никакому научному учету. Именно всегда так рисуют дело представители официально-философского толкования истории: в такой-то момент, там-то – поясняют они – проявилась злая воля таких-то отдельных лиц или отдельных групп лиц, сии отдельные лица или отдельные группы единственно повинны в совершенном насилии. Но оценить данное явление, как нечто органическое, связанное необходимо с развитием определенного класса – этого сделать филистеры-историки не могут: это представляется им ужасной ересью. Еще бы, они ведь патентованные защитники господствующих классов; они не могут выйти из шкуры своего класса и раскрывать тайны его существования.
Вернемся к нашим организаторам. Видя пред собою призрак неминуемой отставки, они обратились к средству, наносившему смертельный удар первобытному строю, средству ультрареволюционному, но оказавшемуся для них далеко не рискованным. Создалось замечательное положение. Технические изобретения содействовали материальному прогрессу общины, дарили ей излишек продуктов, обусловливали возможность более счастливых времен, возможность большего благоденствия и процветания рядовой массы: и что же? Именно тогда старо-коммунистические устои шатались и разрушались. Именно тогда организаторы совершали свои наступательные шаги по пути захвата, именно тогда выковывалась частная собственность. Появление господствующих классов знаменовало собою вопиющее противоречие, первое по времени в летописях истории.
Секрет успеха революционного акта организаторов выше указан. Организаторы опирались на могущественную тенденцию, обозначившуюся тогда в экономической жизни первобытного общества: это – тенденция распадения первоначально неделимого социального тела на части, тенденция, рожденная применением более совершенных, прочных, долговечных орудий производства. – Названные орудия, повторяем, фиксируя вокруг себя обособленные группы лиц, обусловливали происхождение частной собственности. Все то, что должно было составить предмет частной собственности, находилось в распоряжении, под надзором и контролем организаторов. Ясно, что именно им, а не отдельным личностям, принадлежащим к рядовой массе, легко было совершить переворот, наложить "табу" на общинную собственность. Средства производства, выражаясь вульгарным языком, так сказать, сами давались им в руки. Но некоторое время организаторы все же их не брали. Для того, чтобы наступил решающий момент, требовалось известное условие. Технические нововведения не сразу производят революцию в экономической и общественной жизни. Старая техника с большим упорством – и особенно это верно относительно техники первобытных периодов культуры – отстаивает свои права на существование. Пока новые орудия не одержали несомненной победы над старыми, пока они не получили всеобщего признания и распространения, до тех пор организация производства в общине сохраняется прежняя или, подвергается реформам, то во всяком случае незначительным, частным. Организаторы прежнего типа остаются на своих местах: Их организаторские способности не вступают в явное противоречие с общественно-экономическим идеалом, исповедуемым большинством членов данной социальной единицы. Победа новых орудий меняет картину. Признается необходимость переустройства организации производственной деятельности. Но только тогда прежние организаторы должны или удалиться в отставку или прибегнуть к "чрезвычайным мерам".
Первобытные организаторы предпочли второе. Этим они предуказали путь, по которому впоследствии шли и продолжают организаторы всех стран и народов. Но дебют последних на данном пути далеко не блестящ. А в новейшие времена "чрезвычайные" меры ведут как известно, лишь к чрезвычайным злоключениям организаторов. Организаторам противостоит сильная "позиция разных общественных групп. Принятие чрезвычайных мер говорит об остром кризисе классовой борьбы. Первобытные организаторы сколько-нибудь серьёзной оппозиции перед собой не имели. Почва первобытного коммунизма, повторяем, не благоприятствует появлению подобной оппозиции. До какой степени первобытный коммунизм малоспособен к сопротивлению, мы можем судить по живым примерам: там, где до сих пор сохранились его остатки, напр., в виде общинного деревенского строя, мы всюду видим царство косности и патриархально-покорного консерватизма. Лишенная того, что составляло жизнь первобытного общества, – вполне автономной коммунистической организации производства, давно подчиненная во всех отношениях организаторской власти, стоящей вне ее, давно обладающая лишь фиктивным правом на то средство производства, которое, согласно обычному представлению, играло решающую роль в судьбах аграрного коммунизма, – на землю, – одним словом, пережившая самое себя сельская община продолжает существовать, довольствуясь фикцией коммунизма.
На фикции успокоились и первобытные общинники после того, как дни их коммунизма были сосчитаны, после того, как те или другие средства производства были объявлены неотъемлемой частной собственностью организаторов, после того как интересам прогрессирующего производства был нанесен тяжелый удар.
III
Отныне у кормила организации производства становились люди, не умевшие ею руководить, не отвечавших запросам новой системы экономической деятельности общества, обладавшие способностями и знаниями, характеризовавшими старую организаторскую психику. Носители старой психики и старых традиций, они, естественно являлись не стимулом, а тормозом производственного развития. Отныне это развитие должно было идти мимо них, должно было находить себе новых истинных организаторов, создавших новые организационные формы и новые организаторские центры.
Процесс создания последних, – процесс очень медленный и сложный, тянущийся веками, в продолжение которых в первобытном и затем античном обществе накапливались технические изобретения, расчищавшие тернистый путь этого процесса. А тем временем прежние организаторы делали свое дело: старались новое вино влить в старые меха, новую экономическую жизнь приспособить к старым организационным рамкам.
В переводе на язык технических отношений сущность охарактеризованного положения вещей сводилась к следующему. Новая техника, новые орудия производства одержали несомненную победу над старой техникой и старыми орудиями, т. е. получили широкое применение. Они революционизировали экономический строй, дифференцировали однородные по своему составу "социальные тела. Но все же одержанную ими победу нельзя назвать безусловной: они не смели с лица земли окончательно всех остатков старой техники. Произведенная ими общественная экономическая дифференциация общей массы населения не шла слишком далеко: в недрах первобытной общины обозначились обособленные ячейки, сгруппированные вокруг известного имущества (средств производства), но ячейки эти сохранили все же между собою в некоторых отношениях экономическую связь (напр., земельная территория осталась общей собственностью целого ряда родов или племен).
По распространенному представлению, эволюция техники совершается по какому-то абсолютно прямолинейному пути, на котором нет ни одного сучка, ни одной задоринки. Происходит изобретение какого-нибудь орудия, значительно более усовершенствованного сравнительно с существующими, обещающего несомненные, большие выгоды; моментально его утилизируют, моментально оно вытесняет из обращения все другие орудия. Элемент борьбы, элемент сопротивления старых орудий и старой техники обыкновенно игнорируется.
На самом деле, это чрезвычайно важный элемент. Он на каждом шагу дает о себе знать и при современном капиталистическом хозяйстве, когда технический процесс достиг высокой степени развития, когда техническая мысль работает с лихорадочной быстротой и технические открытия безостановочно следуют одно за другими. И все же, во многих случаях, наиболее усовершенствованной машине, составляющей "последнее слово науки" приходится подолгу ждать, пока ей окажут предпочтение перед ее соперницами, пока ей она сделается вершительницей судеб промышленности: зачастую капиталисты считают для себя выгоднее орудовать с машинами старого образца, думая выиграть на интенсивной эксплуатации рабочих. Классический пример: в экономии капиталиста-агрария пашут, сеют и убирают жатву при помощи примитивных орудий; а в амбаре владельца экономии стоят без употребления новейшие сельскохозяйственные машины: они поставлены туда единственно с целью угрозы рабочим. Если последние осмелятся возроптать на слишком нищенскую оплату их труда, или слишком тяжелые условия работы, кулак-аграрий обещается рассчитать немедленно непокорных и отворить двери амбара. Выгода, как вообще, понятие весьма и весьма растяжимое и ссылаться на нее надлежит с большею осмотрительностью.
Но раз, даже при индустриальном строе, старая техника без упорного сопротивления не уступает места новой, то легко себе представить, какой затяжной характер носила борьба этих двух противников в царстве первобытной культуры.
Употребление известных методов, известных средств производства определяет собою функционирование известных органов работающего, создает известные психические приспособления". При смене технической системы, эти приспособления некоторое время сохраняются, органы требуют работы в прежнем направлении. Чем дольше утилизировалась вытесненная техника, тем сильнее это требование, тем сильнее оппозиция новому способу производства, новым орудиям. Отмеченный закон применим далее к внешним формам вырабатываемых орудий. Там, где старая культура держалась особенно долго, за новым материалом особенно настойчиво закрепляются старые формы. Так, в странах, долгое время являвшихся ареной господства каменных орудий, топорам, сделанным из металла долгое время придется продолговато-клинообразная форма вытесненных каменных орудий, топоров. Где же, напротив, прежние средства производства держались сравнительно недолго, там антагонизм двух технических систем проявляется менее резко, там быстрее совершается переход к формам, свободным от рабского подражания старым, к формам, более отвечающим качествам нового металла. В таких странах, напр., металлические топоры быстро принимают более простую форму, близкую к той, какая придается им в настоящее время.
Прекращение функционирования прежних "психических приспособлений" воспринимается организмом, как потеря почвы под ногами, как проигрыш в борьбе за существование. Поэтому, понятно, какая сильная борьба должна была возгореться против разрушителей стольких "психических приспособлений", связанных с употреблением деревянных, костяных, каменных орудий, – против металлов. Борьба сопровождалась многочисленными перипетиями, иногда велась aequo Marte, иногда временный успех имела техника прежних культур. Как бы то ни было, металлы приобрели в первобытном обществе право гражданства. Но о полном вытеснении не могло быть и речи. Эти орудия господствовали в продолжение веков; в продолжение веков они определяли психику производителя. И если теперь производитель стал пользоваться металлическими орудиями, все же переживания прежней психики не могли не сохранить над ним некоторой власти. Конечно, тот глубокий консерватизм, который отличает первобытных организаторов, был чужд ему. Он, во всяком случае, оказался способным примениться к требованиям новой технической системы. Но вместе с тем умалять консервативных элементов его рабочей психики, его привязанности к старым рабочим процессам и старому укладу общественной жизни нельзя.
В его руках, правда, металлы оказались великой революционизирующей силой и неизмеримо подняли производительность труда. Но все же он извлек из них сравнительно небольшую долю той пользы, какую они могут принести: прогресс металлургической техники подвигался вперед действительно очень медленно. Соответственно этому, результаты происходившей дифференциации первобытной общины являлись не очень крупными. Единственно крупным результатом было обособление командующих центров; в среде рядовой массы разделение труда вылилось в слабые формы. Одним словом, техническая революция была бессильна оборвать многие связи с прошлым экономического процесса; прошлое продолжало жить и оказывать властное влияние на развитие вновь сложившихся производственных отношений.
При всем том революция принесла много нового. Так или иначе первобытному коммунизму нанесена была рана, оказавшаяся неизлечимой. На исторической сцене слагались новые силы: был разыгран пролог классовой борьбы.
IV
Поступательное движение обособившегося организаторского центра развивалось с большею последовательностью. Организаторы постепенно сдавали в архив прерогативы своего демократического прошлого, постепенно освобождали себя от своих обязанностей по отношению к общине и навязывали общине обязанности по отношению к себе.
Первое время с внешней стороны дело обстояло так, как будто никаких особенных перемен не произошло. Владея средствами производства, организаторы, тем не менее, не присваивали себе всех продуктов производства. По-прежнему они являлись распределителями последних. До сих пор, щедрость, раздача каких-либо продуктов без обязательства отдачи считается, великой добродетелью представителей "благородной касты"; это – не что иное, как отголосок первобытного коммунистического периода. Правда, отголосок этот передает в извращенном виде истинный смысл старинных отношений: то, что в эпоху первобытного коммунизма считалось обязательством, современные господствующие классы обратили в добродетель, в акт автономной доброй воли.
Мало помалу и в первобытной общине раздача продуктов утрачивала свой обязательный характер, мало помалу сокращался круг лиц, среди которых организатор находил нужным производить эту раздачу. Первоначально продукты распространялись между всеми решительно членами общины (рода, клина); затем из общей массы выделяются лица, стоящие ближе других к организатору по происхождению или по организационным связям.
Дальнейший этап: управляется безвозмездная раздача. "Организатор" впервые появляется без маски, впервые в категорической форме заявляет о "своих правах – правах безусловного собственника средств производства. Отныне твердо устанавливается принцип: тот, кто владеет на правах частной собственности средствами и орудиями производства, признается собственником и продуктов; а также: тот, кто получил от организатора в пользование (разумеется, временное) те или другие средства и орудия производства, обязан не только их вернуть по принадлежности (такого безусловного обязательства в прежние времена, как мы отмечали выше, не существовало), но и вознаградить организатора-собственника. Таким образом, считается отжившим свой век старое положение обычного права, согласно которому продукт принадлежит тому, кто пользуется тем или иным орудием в момент совершения трудового акта.
Создается нелепейшая, но имевшая в истории столь роковое значение, экономическая фикция, будто в орудиях и средствах производства скрыта какая-то чудодейственная сила, будто орудия средства помимо приложения к ним труда рабочего, сами по себе способны производить. Именно на подобном удивительном предположении обосновывается и право собственника орудия на продукты, производимые при помощи этого орудия.
Спрашивается, как подобное предположение могло сложиться, как могло оно приобрести столь великий кредит и пользоваться этим кредитом почти вплоть до наших дней?