Свою волю философы-архонты осуществляют в мире "чувственности" непосредственно. Для этой цели имеются воины, населяющие средний ярус пирамиды. Это тоже организаторский центр: представителям его присуща известная степень активности; но их "воля", выражаясь языком платоновской метафизики, не может считаться настоящей причиной явлений, наблюдаемых в среде организуемой массы; это воля представителей подчиненного центра. Стоя за пределами "организуемой массы", воины все-таки связаны с ней, довольно близки к ней. "Чувственность" не чужда им, но только это чувственность высшего порядка. Она характеризуется такими актами, как подвиги мужества.
Таковы данные, на основании которых Платон построил свою психологическую систему. Он наделил душу одновременно теми качествами, какие, в его глазах, отличали психику разных общественных типов.
Понятие об "организующей" субстанции, об организующей воле, таким образом, расчленилось. Душа сделалась ареной столкновения противоположных сил. Мало того. В противоречии с основной предпосылкой платоновского – и вообще аристократического – миросозерцания, приводившего все и вся к одному знаменателю, признававшего единый первоисточник сущего и пребывающего и упорно отказывавшегося усмотреть в организуемой материи малейшие проблески волевой деятельности, способности организоваться, – в противоречии с этим одним из элементов организаторской субстанции – души объявлялось "вожделение", отличительное качество представителей общественных низов. Организуемые получили право на участие в организаторской работе. Презренная "материя" вторглась в заповедную позицию "духа".
В действительной жизни Платон не находил того распределения общественных сил, какое считал идеалом. Его организаторы-автократы не были облечены государственной властью. На исторической сцене с успехом подвизалась греческая демократия, захватывавшая в свои руки верховные организаторские функции. Ее торжество, в глазах аристократически настроенного мыслителя, знаменовало собою торжество низменных, чувственных, материальных начал: она причислялась автором "Государства" к обитателям нижнего яруса пирамиды. Но вместе с тем никак нельзя было закрывать глаза на ее организаторскую роль. И Платон принял ее в расчет, когда создавали, свою концепцию об организаторской воле.
Его концепция о душе, другими словами, "отражала" далеко не те социальные отношения, какие должны были возникнуть в проектированном им идеальном государстве: строгая централизация распорядительских функций, положенная в основание означенного государства, исключает возможность представления о "душе", являющейся ареной внутренних междоусобий и слишком часто подпадающей под власть низменных инстинктов. В идеальном платоновском государстве торжество низов над верхами немыслимо. Общественным отношениям, установленным в Атлантиде, соответствовал бы идеал неделимой, недоступной никаким комбинациям, непогрешимой духовной субстанции. На самом же деле, разрабатывая свое учение о душе, Платон соображался с тем соотношением общественных сил, какое ему пришлось наблюдать в реальной жизни. Рельефно подчеркивая свои социальные симпатии, окружая ореолом недосягаемого величия своих фаворитов-носителей идеальной организаторской воли, он, в тоже время, вопреки своим симпатиям, принужден был отметить значение и успехи выходцев "чувственного мира".
IX
Итак, – резюмируем в нескольких словах содержание двух последних глав – понятие о "духовном начале" сложилось на фоне отношений между организаторами и организуемыми. Оно есть не что иное, как понятие об организаторской власти, организаторской "воле". В связи с изменениями, имеющими место в жизни организаторских центров, оно, в свою очередь, подвергается изменениям. Установленная точка зрения объясняет ту громадную ценность, какую командующие классы придают созданному ими абстрактному понятию, объясняет то изумительное упорство, с каким они отстаивают это понятие против всяких агрессивных шагов критики. Командующими классами, в данном случае, руководят интересы самосохранения. Критически относиться к доктринам спиртуализма значит критически относиться к главенствующим организаторским центрам. Раз возникает критика, это свидетельствует о том, что главенствующий организаторский центр начинает терять почву под ногами, что ему приходится иметь дело с серьезным оппонентом – с известной общественной группой, преследующей диаметрально противоположные материальные интересы, успевшей в сильной мере окрепнуть, решившейся открыть военные операции. Духовную субстанцию нельзя считать чем-то безусловно самодовлеющей; напротив, она есть нечто зависящее от чувственных, материальных элементов: "свобода воли – миф", так формирует, на первых порах, означенный оппонент свое революционное настроение. Занятая им позиция отнюдь не говорит о радикальном решении вопроса. Компартия только что началась, до решительного наступления еще далеко. Идеология наступающей общественной группы еще определяется в известной степени, разными переживаниями старого социально-экономического строя. И все же приведенная выше формулировка выражает весьма неприятное для существующего организаторского центра требование. Она гласит: существующие организаторы не могут действовать автократически, они зависят от организуемых, т. е. должны подчиняться последним.
Припомним ожесточенные философские споры о роли духовной субстанции и о свободе воли, какие велись, напр., на закате средневекового феодализма. Понятно, почему системы, развивавшие охарактеризованные выше "умеренно-конституционные" взгляды, объявлялись ересью, а их авторы – идеологи нарождающейся буржуазии – изменниками отечества.
Наступающая группа развивается. Эволюция техники все более и более углубляет пропасть, лежащую между нею и господствующим организаторским центром, все более и более делает непримиримыми их классовые интересы, все более и более проясняет классовое сознание представителей новой общественной силы. Соответственно этому, идеологи последней повышают тон своей критики, все резче и резче подчеркивают значение материального начала, все меньшую и меньшую долю влияния признают за духовной субстанцией, последовательно доходя до ее полного отрицания. Момент наибольшего напряжения боевой энергии новой общественной силы, момент решительного наступления – есть момент создания материалистических систем. С проповедью материализма выступали, напр., идеологи греческой демократии V–IV века до Р. X., с проповедью материализма выступали также идеологи английской буржуазии XVII в. и французской буржуазии XVIII в. и французской буржуазии XVIII в.
Наконец, победа одержана. Наступавшая группа водружает свое знамя на занятых ею неприятельских позициях. И тут… происходит нечто на первый взгляд весьма странное и удивительное. Вместо полного торжества материалистического мировоззрения, торжества, которого следовало ожидать, судя по дореволюционным заявлениям идеологов нового класса, наступает эпоха "линяния" материализма. Намечается поворот назад. Сначала робко, затем все решительнее и решительнее высказываются симпатии к старой идеологии, к идеологии побежденного противника. "Храм оставленный, все храм, кумир повергнутый – все бог!" Воскресает абстрактное мышление, метафизика, спиритуализм. Так, европейская буржуазия давно похоронила свой радикальный материализм, под знаком которого она вела борьбу с переживаниями феодального режима, и теперь, в дни своего господства, она стоит под знаком идеалистической реакции.
Тайну поворота назад вскрыть нетрудно. В рамках существовавших до сих пор и существующих обществ победа одной группы над другой сводилась и сводится к сменам разных типов эксплуатации. На другой день после революции, побеждающая группа оказывается в положении диктаторски-властного организаторского центра. Все остальные слои общества, с указанного момента, противостоят ей, как организуемые. Ход дальнейшего экономического развития шаг за шагом усугубляет значение новой социальной антитезы. Если до своей победы новые господа исторической сцены опирались на общественные "низы", если в целях наиболее успешного осуществления своих планов, они старались, насколько возможно, затушевывать разницу их собственных интересов и интересов их союзников, старались совершенно приравнять себя, в теории, к "организуемой массе" – прямолинейность материалистических систем, выдвигаемых ими в боевые моменты, объясняется именно последним обстоятельством, – то теперь маска сброшена, бывшие союзники переведены в разряд "презренных рабов", отдалены от новых господ "пафосом" неизмеримого постоянно увеличивающегося расстояния.
Появляются новая "сверхчувственная субстанция" и новая "материя". Конечно, эти новые понятия не вполне тожественны прежним: они сложились в атмосфере иных условий производственной деятельности. Напр., в царстве капиталистической индустрии, определяющей расцвет естественно-исторического познания, нет места наивным верованиям первобытного анимизма, нет места необузданному полету фантазии, свойственной средневековому спиритуализму. Представления об организующей воле рационализировались. Мы имеем дело с виталистическими воззрениями, со всевозможными учениями об априорном познании, с понятием о силе – источнике движения "мертвой" материи.
X
Прежде чем расстаться с читателем, мы остановимся еще на анализе одного вопроса, тесно связанного с основной темой нашей статьи. Это вопрос об интеллигенции.
"То gnothi sauton", "самопознание" является для представителей интеллектуального производства весьма трудной задачей. В их рядах относительно социального удельного веса "нового среднего сословия" царит такое пестрое разнообразие оценок, какого далеко не намечается при определении удельного веса других общественных ячеек. Что такое интеллигенция? Следует ли считать ее особым, самодовлеющим социальным телом – "классом"? – На этот кардинальный вопрос предлагаются всевозможные, исключающие друг друга ответы.
Наиболее примитивный ответ гласит: да, существование означенного класса не подлежит ни малейшему сомнению; а представителями его являются все, кто прошел ту или иную школьную выучку, кто обладает известным образовательным цензом. Подобная точка зрения грешит тем, что не допускает принципиального разграничения различных социальных типов. Какой-нибудь фабрикант, получивший диплом, какой-нибудь крупный хозяин-землевладелец, окончивший высшее учебное заведение ставятся, при подобной точке зрения, на одну доску с механиком или агрономом, служащими у них, с учителем, дающим в их доме уроки. Все они умещаются, как совершенно однородные элементы, одушевленные одними и теми же тенденциями и интересами, в рамках фиктивно созданной группы.
Другая, противоположная точка зрения, ныне весьма распространенная, опирается, аналогичным образом, на признак не-"классового" порядка. Выдвигается "расплывчатое понятие о самодовлеющей "интеллигентности". Интеллигент – тот, кто одарен в известной степени "сознательностью". Выхваченные из рядов всевозможных классов, подобные лица составляют цельную, однородную социальную единицу. "Интеллигенция – это общественно думающая и общественно чувствующая часть общества, та вооруженная знаниями, руководимая общественными импульсами часть общества, которая в своих мыслях и чувствах, в своем миропонимании и своем общественном поведении отправляется не от узких, личных, групповых профессиональных или классовых интересов, а от интересов страны вообще, народа вообще. Кардинальный признак в понятии интеллигентности лежит в ее общественном характере, не в одной сумме знания, а в сумме сознания, не в каких-либо формальных, классовых сюртучных и других внешних признаках, а в ее духовной сущности… Тот врач, для которого медицина ремесло, который является слесарем от медицины, не понимает привходящего в него элемента общественной миссии, не интеллигенция. И тот адвокат, для которого чужды интересы, выходящие за рамки его адвокатского дела и для которого истина есть результат судоговорения – не интеллигенция…".
Итак, на лицо две различные теории, пытающиеся дать своеобразную оценку социальных явлений. Если по отношению к другим общественным категориям принят экономический анализ, обыкновенно дается определение на основании экономического признака, по отношению к интеллигенции теоретики последней изменяют своему обыкновению. В переводе на язык социальных отношений, подобного рода определения говорят вот о чем: теоретики интеллигенции. Сознательно или бессознательно для себя, затушевывают рознь социальных интересов, одним почерком пера уничтожают глубокие пропасти, разделяющие социальные группы. Они поступают вполне аналогично тем представителям буржуазного мира, которые любят выставлять свои интересы тожественными с интересами пролетарских масс: почтенные буржуа выбирают произвольный признак, на основании его делают сравнение и, в результате, получают формулу: народ – это мы и рабочие". Умозаключения вышеозначенных теоретиков интеллигенции имеют однородную ценность: произвольно выбранный признак (напр. известная степень "сознательности") дает возможность для представителей разных слоев интеллигенции отожествлять себя с наиболее прогрессивными группами, выдавать свои собственные интересы и тенденции за интересы и тенденции последних.
Применение экономического критерия разрушает легенду о "самодовлеющей" интеллигенции, о классе работников интеллектуального производства. Но и тут, при попытках осветить вопрос с надлежащей точки зрения, мы зачастую наталкиваемся на недостаточно критическое отношение к социальным феноменам. Под именем экономического основания пользуются зачастую не одним, а несколькими основаниями. Так, характеризуя интеллигенцию, как либеральную буржуазию, попеременно выдвигают то фактическую принадлежность к буржуазным слоям (обладание средствами производства), то принадлежность к буржуазии лишь по происхождению, то, наконец, принадлежность к буржуазии определяется из наличности средств потребления, какими может располагать та или другая интеллигентная ячейка. Пользоваться подобным методом доказательства, значит ухищряться сидеть одновременно на нескольких стульях. Требуется более основательная позиция. Псевдонаучному эклектизму должно быть противопоставлено объяснение строго монистического характера. Экономические отношения производства (а не потребления или распределения) – вот что. Согласно марксистскому миросозерцанию, может единственно служит исходным пунктом при разграничении; социальных клеточек и тел.
Чтобы выяснить социальную физиономию интеллигенции необходимо, следовательно, ответить на вопрос: какое положение интеллигенты занимают в процессе производства? Являются ли они продавцами рабочей силы или, напротив, собственниками средств производства? Разберемся в данной проблеме.
Область интеллектуального труда – это область организаторских функций общественного производства. На протяжении нашей статьи мы все время имели дело не с кем иным, как с "интеллигентами", все время излагали историю "возвышения" первобытной интеллигенции. Эти первобытные интеллигенты отменно зарекомендовали себя с эксплуататорской стороны, провели между собою и организуемой массой резкую демаркационную линию, выставили себя, как существа какой-то высшей породы. Идеологическим откликом подобной социальной антитезы был догмат о несоизмеримости умственного и физического труда. Согласно этому догмату, область умственного труда объявляли изъятой из подчинения законам, управляющим областью "материального" производства. С орудиями анализа, позволяющего овладевать знанием мира "явлений", нельзя подступать к "святая святых" организаторов! До сих пор подобная точка зрения пользуются большими правами гражданства: с ней оперирует современная политическая экономия. Большинство экономистов не считает нужным даже вводить сферу интеллектуального производства в круг своих исследований.
Между тем, старая идеология давным-давно перестала отвечать реальному соотношению общественных сил. Еще в рамках первобытной общины наметился процесс расслоения интеллигенции. С ростом общинного хозяйства усложнились обязанности организаторов. Явилась потребность в специализации. Выделились организаторы главные и подчиненные. В начале те и другие одинаково принадлежали к группе собственников средств "материального" труда. Дальнейший этап развития: понятие об интеллигенте перестает всецело покрываться понятием о названных собственниках. Наряду с интеллигентами, стоящими на вершине общественной пирамиды, образуются кадры так называемой профессиональной интеллигенции.
Интересы ячеек, на которые расслоилась организаторская группа, естественно, нельзя считать тождественными. Верхи "интеллигенции" противостоят "низам" ее, как эксплуатирующие эксплуатируемым. Последние, в процессе исторической эволюции, последовательно проходили путь, аналогичный тому, по которому шло развитие материального труда. Другими словами, соответственно известным моментам экономической жизни общества, профессиональный интеллигент выступал сначала мелким производителем, работающим на заказ, затем постепенно втягивался в круговорот капиталистических отношений, постепенно превращался в так назыв. "интеллигентного пролетария", попавшего в зависимость от капиталистических предприятий… Здесь необходимо оговориться. Процесс капитализации охватывает далеко неравномерно всю область интеллектуального производства. Как и в сфере промышленности обрабатывающей и добывающей, не все отдельные профессии подлежат одному и тому же темпу прогрессирующего развития. Марксистское учение вовсе не доказывает равномерности развития, обязательности для всех решительно ветвей производственной деятельности. Оно устанавливает лишь общую тенденцию развития. С этой общей тенденцией мы и имеем дело в настоящем случае. Эта тенденция ярко наметилась. Факт капитализации интеллектуального производства удостоверяется примерами, заимствованными из жизни самых разнообразных интеллигентных ячеек. Представители искусства, "чистой" науки, прикладных знаний, всевозможные работники пера и конторских счетов и проч. все в большей и большей мере делаются жертвами "рынка" и крупного капитала, начинают квалифицировать свое положение, как положение "пролетарское".
Но, действительно ли, допущенная нами аналогия является полной, действительно ли, в лице профессиональных интеллигентов мы имеем представителей настоящего пролетариата, продавцов рабочей силы, ничем кроме этой силы не располагающих, существующих единственно ее продажей и создающих прибавочную стоимость эксплуатирующим их капиталистам? Как обстоит дело с собственностью на средства интеллектуального производства?