Я уже не раз упоминал одну из серьёзных чисто экономических причин - государственное пенсионное обеспечение, позволяющее надеяться не на своих детей, а на чужих. Но эта причина явно не единственная. Скорее всего, даже далеко не главная. Куда важнее то, что потребность в самореализации человека непрерывно возрастает по мере того, как общество предоставляет для неё всё новые возможности. Рано или поздно потребность в самореализации вступает в противоречие с потребностью деторождения, поскольку, очевидно, человеку под силу реализовать далеко не все свои возможности одновременно.
Поэтому обществу рано или поздно придётся возмещать общественные же воздействия, приводящие к спаду рождаемости. Более того, желательно делать это как можно скорей, поскольку существует некая критическая масса населения, необходимая для развития и инноваций. Как я уже не раз говорил, население СССР в целом ещё было выше порога, необходимого для инноваций. Население любой из постсоветских республик в отдельности уже намного ниже - поэтому без воссоединения Союза промышленности не выжить. А при теперешних темпах развития науки через несколько десятилетий население не то что былого Союза, но и нынешней объединённой Европы окажется ниже порога инноваций. То есть обществу просто ради самосохранения, ради сохранения способности к развитию придётся так или иначе поощрять рождаемость.
Но также понятно, что при этом возникает множество опасностей.
Например, далеко не худшая из них - профессиональное деторождение. Может статься, что какие-то люди полностью сосредоточатся на деторождении и вообще выпадут из других общественно полезных занятий. Это кое-где наблюдается уже сейчас. Скажем, многие граждане Соединённых Государств Америки обвиняют жителей бедных негритянских кварталов в том, что те ничего не делают, а только рожают детей и живут на пособие, выделяемое государством на этих детей из средств более богатых налогоплательщиков. Понятно, при этом обстановка в семье такая, что ни о каком воспитании детей - поводов для пособия - даже речи нет: их в лучшем случае понемногу кормят.
Но опасные последствия такой узкой специализации можно преодолеть несколькими разными способами - начиная от финансирования не только деторождения, но и воспитания и кончая передачей детей, рождённых за казённый счёт, на усыновление в более благополучные семьи.
Думаю, люди более сведущие в педагогике и в семейной жизни, нежели я, предложат и куда более эффективные способы преодоления негативных последствий такого хода событий. Но скорее всего эти же люди предложат и многие другие возможные сценарии развития угроз. Так что взвешивать все плюсы и минусы предложения о финансировании деторождения предстоит, похоже, ещё довольно долго.
В частности, мировой опыт использованных форм материального поощрения пока, насколько я могу судить, исследован далеко не в полной мере. Да и наш собственный опыт материнских пособий ещё придётся серьёзно анализировать, чтобы решить: продолжать ли эту практику и совершенствовать ли её.
Исследование мирового опыта поощрения рождаемости пока не проведено, кажется, нигде в мире. Возможно, именно поэтому вопрос пытаются каждый раз и в каждой стране решать с нуля, не опираясь на уже существующий опыт.
Такое исследование само по себе - достаточно сложная и серьёзная задача. Но уже понятно, что решать её необходимо.
Пока, по сути дела, ясно только одно: что современное общество уже испытывает острый дефицит детей; что этот дефицит заведомо необходимо преодолевать; и что какие-нибудь сильнодействующие средства для этого употребить придётся. Но какие именно?
Пока мне кажется, что идея платить за деторождение - далеко не худший из уже рассмотренных обществом вариантов. Хотя, наверное, и далеко не лучший из тех, какие ещё могут быть в дальнейшем придуманы и испытаны. Но пока они ещё будут испытаны - много воды утечёт. А этот путь уже есть. И, похоже, к нему уже в ближайшем будущем придётся привыкать.
Перламутровое мясо Необоснованно бояться можно даже регулярной структуры
Мои родители заглядывают в продмаг рядом с домом при каждом выходе на улицу, дабы всегда есть свежее. Вот и мясо они обычно берут в небольших уже расфасованных нарезках. Когда я в очередной раз гостил в Одессе, мама показала мне свежекупленную нарезанную говядину по-баварски. И беспокойно спросила: не указывает ли перламутровый блеск среза на какую-нибудь недоброкачественность - вроде, например, особого вида плесени?
Блеск перламутра порождён тонкослойной структурой. Полупрозрачные слои кальцита с органическими добавками, слагающие раковину моллюска, сопоставимы по толщине с длинами световых волн. Свет, отражающийся от межслоевых границ, интерферирует - взаимовлияет: складывается на тех направлениях, куда разные отражения приходят в согласованной фазе, и гасится на всех остальных. По разным направлениям согласование разное, так что видны разные длины волн - цвета. Малейший поворот самой раковины меняет условия отражения - и цветовая картина в целом играет.
Жемчуг тоже из слоёв перламутра (само это слово - немецкое "мать жемчуга" во французском произношении). Моллюск изолирует попавшее в раковину инородное тело (или - на плантациях - искусственно внесённую затравку). Кривизна же слоёв в жемчуге заметно больше, чем в стенке раковины. Соответственно и направления предпочтительного отражения разных цветов образуют более сложную картину. Игра цвета жемчуга несравненно изящнее, нежели поделочного - почти плоского - перламутра.
Мышечные волокна потолще световых волн. Но если на плоский срез, сделанный поперёк волокон, посмотреть под малым углом, размеры видимых проекций клеток сопоставимы с нужными длинами. Значит, регулярная структура мяса тоже может давать эффекты интерференции света, отражённого или хотя бы дифрагированного - рассеянного благодаря волновым свойствам - от разных участков. В частности, можно наблюдать и перламутровый блеск.
Сходным образом играют оптические диски. На них неоднородности с различной способностью к светоотражению нерегулярны: их расположением кодируется информация. Но поверхность диска содержит направляющую спираль - по ней ориентируется оптика. Спираль с постоянным шагом образует правильную дифракционную решётку. Интерференция света на ней столь эффектна, что бракованные диски зачастую служат украшениями.
Одно время модно было надеяться на ослепление дисками милицейских радаров: мол, металлическая поверхность даёт дополнительные отражения. Между тем тиражируемые на штамповочных станках диски слишком малы по сравнению с характерной длиной волны радара, и отражение не создаёт значимой помехи: даже обычные зеркала заднего вида отражают куда больше, а замеру скорости не мешают. А уж покрытие записываемых оптических дисков и вовсе неметаллическое: органика, распадающаяся при лазерной концентрации света нужной длины. Основная же масса украшений - именно записываемые диски: очень уж много причин для сбоя в процессе компьютерной записи, так что брак неизбежен. Блестяшки, болтающиеся на леске в оконных проёмах, лишь указывают ГАИшнику: перед ним - потенциальный нарушитель, намеренный обмануть закон. По счастью, попытка скрыть превышение скорости оптическими дисками - как говорят юристы, покушение с негодными средствами.
Подобных - редко преступных, но неизменно нелепых - следствий массовой неграмотности всегда было немало. И, как правило, за любым поверьем при глубоких раскопках обнаруживаются чьи-то деньги.
Вспомним моду на кактусы около компьютерных мониторов - якобы ради защиты от вредоносного электромагнитного излучения. Ранние конструкции электронно-лучевых трубок и впрямь изрядно фонят, а массовому сознанию свойственно преувеличивать невидимые опасности - но уж кактус-то никоим образом не защищает от частот, соответствующих многокилометровым волнам! Да и организм поглощает лишь ничтожно малую долю столь длинных колебаний - то есть защищаться фактически незачем. Зато кактусоводы изрядно обогатились (и, возможно, сами охотно поддерживают слухи о чудодейственной защитной силе своего колючего товара).
Увы, когда кому-то удаётся придумать угрозу - механизм критики в нашем сознании зачастую отказывает. Более того, чужая критика - сколь угодно обоснованная - зачастую воспринимается как подлый замысел заговорщика. Что раскрывает простор для подлинных заговоров. В наш меркантильный век - чаще всего против наших кошельков.
Многие наши опасения пока не поддаются монетизации. Например, перламутровый блеск мясного среза, помянутый мною в начале, вроде бы ещё не коммерциализирован. Так что владельцы продовольственных магазинов могут заранее подготовиться к возможным обвинениям в торговле бракованной - судя по внешнему виду, заплесневевшей - нарезкой. А жуликам, уже радостно составляющим планы использования описанного мною факта для шантажа коммерсантов, лучше поискать иную кормушку.
Вовсе без кормушки махинаторы не останутся. Ибо никто не знает всего. А бесстрашие неведения - дело редкое: в естественных условиях, где шла наша эволюция, полезнее перестраховка. Обычно незнание порождает не просто осторожность, а страх. Умельцы же, способные превратить общественное беспокойство в личный доход, найдутся всегда и везде. По старой немецкой поговорке, нет такого свинства, откуда нельзя выкроить кусок ветчины.
Полицейские и пираты Форма не должна препятствовать содержанию
Тему для этого монолога мне дал мой брат. Он по работе связан с морскими перевозками. Прежде всего - перевозками нефти. Раньше он занимался и многими другими ценными грузами, но уже довольно давно сосредоточился на нефтепродуктах. Естественно, он внимательнее меня следит за обстановкой на море. Поэтому именно он сообщил мне о решении германского правительства использовать военный флот для защиты судоходства от сомалийских пиратов.
И он же обратил внимание на изобретательный обход ограничений германского законодательства. По закону вооружённые силы не вправе противодействовать уголовной преступности. Они предназначены только для защиты от внешнего врага - так сказать, законно действующего. Поэтому на германский боевой корабль, патрулирующий у северо-восточного побережья Африки, отряжается наряд полиции. Этим полицейским надлежит при обнаружении пиратов проводить законную процедуру их ареста на месте преступления. После чего доставлять в Гамбург, ибо именно в Гамбурге находится общегерманский суд по делам о преступлениях на море. Как вы понимаете не хуже меня - конструкция получается хотя и законная, но крайне малоэффективная. Может быть, именно из-за этих сложностей юридической технологии германские военные моряки пока в боях с пиратами не особо отличились.
Между тем уже на протяжении двух веков действует конвенция о борьбе с пиратством. Она позволяет любым законопослушным гражданам, в том числе - военным, и даже в первую очередь - военным любой страны, захватывать пиратов, судить их на месте и на месте же приводить в исполнение приговор. Ибо фактически единственный приговор, предусмотренный этой конвенцией, - смертная казнь через повешение. Благо на любом корабле достаточно возвышающихся конструкций. Там именно эту смертную казнь можно привести в исполнение немедленно и со всеми удобствами.
Когда германским юристам напомнили о существовании такой конвенции, они ответили: территории германских кораблей и судов - часть территории Германии; соответственно на них действует не международное право, а исключительно германское.
Это - мягко говоря - отмазка. Любой международный договор, принятый надлежащим образом в конкретной стране, тем самым становится частью её внутреннего законодательства. Более того, по общему правилу международный договор, к которому страна присоединилась, имеет в ней бо́льшую силу, чем всё ранее принятое внутреннее законодательство. Поскольку - опять же по общему правилу - более поздний закон отменяет все более ранние законы в той части, в какой они с ним не согласуются. Конкретный формат отмены может быть различным. В некоторых странах издаются специальные предписания о том, что такие-то законоположения впредь считаются недействительными. В некоторых - предполагается, что отмена произошла автоматически, а в сомнительных случаях - суд разбирается, какой закон принят позже и соответственно действителен на данный момент, и в какой части он отменяет предыдущий. Но в целом таково практически во всём мире, включая Германию, соотношение международных и внутренних законов и обычаев.
Как видно, действия германских юристов в данном случае, насколько я могу судить, прямо противоречат как международному праву, так и внутреннему законодательству самой Германии. На мой взгляд, эти действия свидетельствуют прежде всего о глубоком страхе, пронизавшем германское общество в целом. Страхе перед собственной активностью.
Страх этот в какой-то мере оправдан. Германия в двадцатом веке дважды выходила на мировую арену силовым путём. Последствия оба раза оказывались катастрофичны не только для остального мира, но и для самой Германии. Достаточно напомнить, что Австрия всё ещё считается отдельным государством. А ещё недавно по историческим меркам и собственно Германия - в границах, сложившихся после Второй Мировой войны - была разделена на два государства, да ещё с совершенно разным внутренним укладом жизни.
Не удивительно, что сейчас - после столь разнообразного и болезненного опыта - страна старается воздерживаться от соучастия в каких бы то ни было международных акциях, предусматривающих хоть малейшие намёки на применение силы. Более того, недавно она поддалась давлению партнёров по Организации Северо-Атлантического Договора и один раз не воздержалась от поддержки такой акции - участвовала в бомбардировках Сербии силами НАТО. Это, естественно, породило новый всплеск неприятных воспоминаний. Причём не только в самой Германии, но и среди тех же партнёров, что на неё давили. Обжёгшись на молоке, не то что на воду - на капли дождя дуть будешь.
Но прямая служебная обязанность грамотных юристов и грамотных политиков в том, чтобы чётко различать: в каких случаях какие действия уместны и даже необходимы. А не в том, чтобы искать оправдания бездействию.
В старой сказке дурак услышал, что людей, несущих груз, надобно приветствовать словами "таскать вам не перетаскать". И в следующий раз обратился таким образом не к жнецам, таскавшим снопы с поля, а к безутешным родственникам, несущим гроб на кладбище. Немецкие юристы в данном случае выступили в роли дурака из старой сказки. Очень надеюсь, что у нас желающих уподобиться немецким юристам будет немного.
Прислуга выгодна обществу Разделение труда рентабельно даже в быту
Этот мой монолог вырос из беседы с моим постоянным партнёром по старейшей команде спортивного "Что? Где? Когда?", замечательным психотерапевтом Ириной Борисовной Морозовской. По ходу разговора её изрядно удивило, что я в своих экономических рассуждениях не различаю прислугу и домашних работников. Ведь разница между ними весьма заметна. Прислуга исполняет обязанности личного плана - вплоть до того, чтобы личико барчуку вымыть, дабы он свои ручки не утрудил. На домашних же работников возлагают довольно чётко определённые хозяйственные функции: уборщица, полотёр, кухарка…
Но Морозовская - как психолог - профессионально ориентируется на личностные исследования. Для неё это различие существенно. Я же - как политик - ко всему подхожу с экономической стороны. Для меня важно, что все эти люди - и личная прислуга, и домашние работники - за какую-то форму оплаты делают то, что клиент в состоянии сделать самостоятельно.
Правда, качество самостоятельной работы иной раз желает лучшего. Скажем, мою собственноручную стряпню практически никто, кроме меня самого, не рискует есть. Но я её потребляю уже не первое десятилетие - и пока вроде бы даже здоровья не потерял, разве что разжирел до безобразия, ибо для меня это вкусно. А, например, то, что я вместо швейных ниток использую тонкую леску, не придаёт одежде, отремонтированной мною, особого изящества - зато прочность отменная, а внешний вид меня не беспокоит.
Но далеко не у всех такие же кривые руки, как у меня. Прислуга делает то, что человек может сделать и сам. Спрашивается, зачем же она нужна?
Зачем баловать того же барчука? Ведь праздность - мать всех пороков. Многие дворяне - даже самые высокопоставленные - обучали своих детей наукам и ремёслам просто ради того, чтобы те всегда имели чем заняться.
Или, скажем, зачем приставлять к каждому офицеру рядового в качестве денщика? Это, судя по всему, не самая приятная в армии обязанность. Вспомните: бравый солдат Швейк на протяжении большей части своих армейских похождений был именно денщиком у разных офицеров. И это, мягко говоря, не прибавило ни ему, ни тем более читателям любви к офицерскому корпусу.
После революции у нас денщиков отменили - ради всеобщего равенства. Офицерам (в том числе новым красным командирам - выходцам из народных низов и солдатских масс) какое-то время приходилось собственноручно и гимнастёрки стирать, и подворотнички подшивать.
Кстати, насчёт подворотничка. Эту деталь армейской одежды иной раз считают нелепостью, а уж её регулярное пришивание и вовсе возмущает едва ли не любого, кто полагает армию нелепым пережитком прошлого. Между тем регулярная смена подворотничка в высшей степени полезна. Подкладка из тонкой гладкой ткани на шее защищает эту самую шею от потёртостей, опрелостей и множества иных неприятностей, неизбежных, когда жизнь заставляет иной раз по нескольку суток выполнять тяжёлую физическую работу, не переодеваясь. А подшить новый подворотничок и постирать старый несравненно быстрее и проще, чем приводить в порядок всю одежду.
Подобным же образом и портянки в армейском быту надёжнее носков. Их и сменить проще: годится едва ли не любая льняная или хлопковая ткань. И протираются они медленнее. А правильно намотанная портянка даже сбивается куда медленнее, нежели носок. Научиться же наматывать правильно можно за считанные часы. Надеюсь, наша армия скоро вернётся к портянкам.
Но дело не в одних подворотничках. После нескольких лет боевого опыта опять пришлось вводить денщиков. По очень простой причине. Офицеру надо тратить время не на работу по уходу за собою, а на размышление о том, как должны действовать вверенные ему военнослужащие рангом пониже. Отведём из боевого строя одного бойца, назначим его денщиком - и правильное управление остальными более чем возместит эту потерю.