Многообещающие контакты с Садатом
Но главным объектом политики США на Ближнем Востоке оставался Египет. Через недолгое время после смерти Насера американские руководители начали искать подходы к Анвару Садату, надеясь, что им удастся поставить его под свой контроль. Принципиально облегчал проведение американской линии в Египте фактический государственный переворот, осуществленный Садатом 13 мая 1971 года, когда было отстранено от власти все окружение умершего президента.
На первых порах США действовали конфиденциально через Саудовскую Аравию, видимо опасаясь, что непосредственный контакт может быть контрпродуктивным в то время, когда Садат хотел создать иллюзию продолжения курса своего предшественника и особенно стремился к тому, чтобы в этом не разуверился Советский Союз. В тот период Садат еще нуждался в поставках советского вооружения, он еще не включился в "игру", которая впоследствии привела его к сепаратному договору с Израилем при прямом участии в этом Соединенных Штатов.
В первой половине ноября 1970 года Каир для встречи с Садатом посетил руководитель разведки Саудовской Аравии Камель Адхам - доверенное лицо саудовского короля Фейсала. Адхам сказал президенту, что американцев весьма тревожит присутствие русских в Египте. Садат понял, что США практически выдвигают условия для улучшения отношений с Египтом, и без колебаний ответил Адхаму о своей готовности прекратить "советское присутствие" в Египте, но как только осуществится первая фаза отвода израильских войск с Синая. Садат запросил цену, но очень невысокую, за то, чтобы сделать такой болезненный для Египта шаг навстречу американцам, - только первую фазу отвода войск Израиля. Он не мог не понимать, что такой отвод, без чего невозможно было бы открыть Суэцкий канал, отнюдь не противоречит интересам и самих США. Камель Адхам спросил Садата, может ли он передать все это американцам, Садат ответил утвердительно. Таков был первый сигнал, который получили США от нового президента Египта.
Кое-что Государственный департамент и Совет национальной безопасности США могли почерпнуть и из анализа публичных выступлений Садата. Его речи и интервью пестрели фразами "о продолжении линии Насера", "о благодарности в адрес Советского Союза", "о долге защищать интересы всей арабской нации" и так далее и тому подобное. Однако уже в этих первых заявлениях присутствовали нотки, свидетельствующие о готовности Садата к "игре" с США.
Так, в интервью У. Кронкайту, которое было передано по американскому телевидению 7–8 января 1971 года, Садат, подчеркнув, что он "полностью предрасположен к мирному урегулированию", добавил: "Я не завишу ни от каких советских гарантий" и "Наша политика делается в Каире нами и никогда - другими странами". И наконец, настоящим "сигналом" для американцев было выдвинутое Садатом 4 февраля 1971 года предложение об открытии Суэцкого канала в условиях "прекращения враждебности" и некоторого отвода израильских войск к востоку от канала. Самое главное, что, предложив такую развязку, Садат вообще обошел вопрос о судьбе всех остальных арабских территорий, захваченных в 1967 году.
Все, вместе взятое, - оценка личности Садата, анализ его первых выступлений, информация из саудовских источников - определило решение США запустить пробный шар: Государственному секретарю Роджерсу было поручено встретиться с египетским министром иностранных дел Махмудом Риядом. Удовлетворенный этим разговором, Роджерс в начале мая 1971 года прибыл в Каир для встречи теперь уже с самим Садатом.
Есть основания считать, что ни Никсон, ни Киссинджер, ни Госдепартамент во главе с Роджерсом не ожидали, что уже эта первая встреча с новым египетским президентом станет такой продуктивной для Соединенных Штатов. Во время беседы Садат, вдруг переключившись на другую тему, без всяких обиняков спросил Роджерса, почему тот не поднимает вопроса "о советском присутствии в Египте". Зная через К. Адхама о настроениях нового президента Египта, госсекретарь США обретал уникальную возможность получить подтверждение информации руководителя саудовской разведки от самого Садата, причем не прилагая к этому никаких усилий. Садат повторил Роджерсу, что после первого этапа отвода израильских войск от Суэцкого канала советские специалисты покинут Египет.
Между тем США в тот момент еще не верили Садату. Особенно после того, как он предоставил право советским военным кораблям заходить в некоторые египетские порты. Садат, правда, в конфиденциальном послании Никсону просил не возражать против этого, но американская разведка доносила, что египетский президент, даже разворачиваясь в сторону США, все еще проводит просоветскую политику.
4 февраля 1971 года, то есть именно в тот день, когда Садат объявил о своем намерении в одностороннем порядке открыть Суэцкий канал, он направил послание советскому руководству, в котором говорилось о необходимости дать отпор "бесчестному союзу врагов прогресса, свободы и мира". Послание было передано через хорошо известного в СССР соратника Насера Шарави Гомаа. Для пущей убедительности в том, что он, Садат, не отступает от насеровской линии, Гомаа был представлен в послании в качестве его личного друга и коллеги, к которому он испытывает полное доверие. Через три месяца этот друг и коллега был посажен Садатом в тюрьму.
Но даже после того, как все близкое насеровское окружение оказалось в заключении, Вашингтон все еще держал паузу, не идя на радикальное сближение с Садатом. Колебания Вашингтона усугубляла позиция Израиля, да и сам президент Никсон, ломающий голову над тем, как выйти из вьетнамского тупика, не был заинтересован в тот момент вводить в американо-советские отношения такой раздражитель, как откровенный флирт США с "преемником" Насера.
Садат начал испытывать опасения, что его сигналы, направленные американцам, не срабатывают, - ведь он очень многое поставил на карту.
Еще до ареста соратников Насера А. Сабри, Ш. Гомаа, С. Шарафа и других Садат в своем послании советскому руководству в дни работы XXIV съезда КПСС предложил подписать договор о сотрудничестве между двумя странами с целью укрепить советско-египетские отношения. После ареста этих просоветски настроенных деятелей Садат, опасаясь полного провала своей политики, подписал этот договор, как он считал, обезопасив себя со стороны СССР. Одновременно он довел до американцев, что этот договор не только не означает отказа от стремления сблизиться с Соединенными Штатами, но даже поможет этому, создав своеобразную ширму для его маневра. Но США продолжали держать паузу. В таких условиях Садат в 1971 году нанес еще один визит в Москву. Все было как в "добрые времена". "Я всегда говорю своему народу, - заявил Садат во время переговоров в Москве, - что вы стояли рядом с нами как искренние друзья в часы невзгод. Я считаю, что цель империалистических держав - вбить клин между нами и Советским Союзом. Это на пользу лишь Америке и сионизму".
К большому сожалению, в Кремле верили таким словам. Мне говорил резидент нашей внешней разведки в Каире Вадим Кирпиченко - мой друг еще по Московскому институту востоковедения, в котором мы оба учились (дружба наша укрепилась в то время, когда я возглавлял СВР, а генерал Кирпиченко помогал мне освоить новые обязанности), - что он докладывал в Центр о стремлении Садата переориентировать свою политику. Но трудно, если вообще возможно, было в то время пробить любыми аргументами и даже фактами стену, которую возвели лица, подписавшие договор с Садатом, - очень сильный в то время председатель Президиума Верховного Совета СССР Подгорный, которого сопровождали в Каир и участвовали в подписании договора министр иностранных дел Громыко и секретарь ЦК КПСС Пономарев. Этих двоих людей, отвечающих за внешнюю политику страны, Подгорный специально "приобщил" к документу, который был представлен в Политбюро как достижение, обеспечивающее преемственность курса Насера в Египте. Такой линии подыгрывал и советский посол в Каире В.М. Виноградов.
Мое сообщение в Москву - не все довольны
Однако в руководстве СССР были и те, кто начинал сомневаться в этом. В первых числах июня 1971 года меня попросил срочно зайти к себе Л.М. Замятин - генеральный директор ТАСС, который сказал: "Я был на заседании Секретариата ЦК, на котором секретарь ЦК Демичев спросил, почему нет информации от Примакова по Египту (в то время я уже перешел на работу из газеты "Правда" в Институт мировой экономики и международных отношений Академии наук. - Е. П.). Мне поручено направить тебя на месяц на Ближний Восток в качестве специального корреспондента ТАСС. Согласен?" - задал мне риторический вопрос Замятин.
Незамедлительно вылетел в Каир, где состоялось много встреч с моими хорошими знакомыми по пятилетнему пребыванию в Египте в качестве собственного корреспондента "Правды". Из бесед с исполняющим в то время обязанности руководителя еще не распущенного Арабского социалистического союза бывшим премьер-министром Азизом Сидки (в его кабинете висели два портрета - Насера и Садата, а в приемной уже один портрет - Садата), государственным министром Зайятом, политическими деятелями Халедом Мохиэддином, Ахмедом Хамрушем, Фуадом Мурси, журналистами, политическими обозревателями ведущих каирских газет Мухаммедом Ода, Филиппом Галябом, Мухаммедом Саидом Ахмедом, Адилем Хусейном, официальным представителем правительства ОАР Тахсином Баширом и другими сложилось определенное представление о тех процессах, которые получили развитие в Египте после смерти Насера.
Об этих представлениях я доложил в Москву шифротелеграммами не из Каира, а из Бейрута. Почему - расскажу позже. А сейчас хотел бы подробнее осветить мою встречу в Каире 12 июня с американским журналистом, корреспондентом "Нью-Йорк таймс" Р. Андерсоном. Я знал его историю пребывания в Москве, где он тоже представлял "Нью-Йорк таймс". Андерсон влюбился в студентку МГИМО и после дикого скандала - в те годы такие браки с иностранцами, мягко говоря, не поощряли - все-таки женился на ней, но был вынужден в результате этого покинуть Советский Союз. Не знаю, сразу или нет, но его жене разрешили выезд, однако въезд в СССР, как она поняла, ей был закрыт. А престарелые ее родственники находились в Куйбышеве (ныне - Самара), и ее муж хотел хоть каким-то образом пробить этот запрет и устроить жене поездку к родным. Пишу об этом подробно, так как думаю, что откровенная беседа со мной по инициативе Андерсона могла быть связана с его стремлением организовать поездку жене.
Через моего друга, к сожалению ныне покойного, Виктора Кудрявцева, который в Каире заведовал корпунктом Советского радио и телевидения, Андерсон передал мне приглашение пообедать с ним. Поехали вместе с Виктором в тихий каирский ресторанчик на окраине города. Там за обедом Андерсон рассказал о разговоре, который состоялся буквально за несколько дней до нашей встречи у Садата с уезжающим в Вашингтон американским представителем Бергусом (он представлял интересы США в Каире после того, как Египет разорвал дипломатические отношения с Соединенными Штатами во время Шестидневной войны).
Садат, рассказал Андерсон, просил Бергуса передать президенту Никсону, что все его договоренности с Роджерсом о том, чтобы прекратить пребывание русских в Египте, остаются в силе. "Не обращайте внимания на мои некоторые заявления - они носят вынужденный характер. А основное решение я уже принял".
Это была очень важная информация, и я с ней сразу же направился к послу В.М. Виноградову. Я рассказал ему в присутствии В.А. Кирпиченко о разговоре с Андерсоном и о других впечатлениях от множества бесед. Посол не мог даже сдержаться.
- Вы приехали на несколько дней и делаете сногсшибательные выводы, - нервно сказал он, - а я, можно считать, на неделе пять раз встречаюсь с Садатом и, поверьте, лучше вас знаю обстановку.
- У вас есть указание из Москвы допустить меня к шифропереписке, я сообщу обо всем в Центр, а вы можете добавить, что написанное мной - сплошная фальсификация. - 5 Я тоже начинал выходить из себя.
- Я не пошлю ваших телеграмм, так как не хочу дезинформировать руководство.
На этом разговор закончился, и я решил полететь в Бейрут, где предполагал побывать еще раньше, и направить телеграммы оттуда.
В шифротелеграммы помимо разговора с Андерсоном было включено мое видение обстановки в ОАР (тогда еще Египет официально сохранял это название). Тезисно оно выглядело так:
- В Египте наблюдается сдвиг вправо. Есть основания считать, что готовящийся процесс против арестованных лиц из ближайшего окружения Насера будет использован против насеровского наследия в целом. Отстраненная группа представляла собой разновидность соединения мелкобуржуазной идеологии с социализмом. Оставшаяся у власти группа представляет интересы египетской буржуазии. Это не "старая" буржуазия, собственность которой была экспроприирована или ограничена при Насере, а "новая", усилившаяся уже при Насере в связи с курсом на развитие госсектора, но тогда не имевшая прямого выхода во власть. Происшедшие после 15 мая перемены много сложнее, чем просто смена лиц в руководстве.
- Резко усилилась деятельность реакционных исламских кругов. На обсуждениях проекта новой конституции ОАР стали все громче раздаваться требования "привести все, что делалось и будет делаться, в соответствие с исламом". Вице-президент Хусейн Шафеи объяснил все происходящее тем, что это было предопределено еще Кораном.
- Арест или смещение группы руководящих деятелей в Арабском социалистическом союзе (АСС), сопровождаемые роспуском секретной организации "Авангард социалистов", составлявшей ядро АСС, радикальным образом меняет политическую обстановку. После 1967 года АСС практически бездействовал, но руководящее ядро все-таки скрепляло шестимиллионный Арабский социалистический союз и сохраняло его в качестве одного из "центров силы" в ОАР. Новое временное руководство АСС сверху донизу комплектуется, за редким исключением, из консервативных элементов. Ликвидированы по личному требованию Садата организации АСС численностью до 200 человек - они были главным образом в рабочих коллективах.
- Выступление армии в качестве единого целого маловероятно, особенно после ликвидации группы Амера, через которую руководящий состав египетской армии влиял на политику. Но не исключены возможности выступлений отдельных правых армейских групп с целью если не захвата власти, то завоевания позиции для дальнейшего изменения соотношений сил в стране.
- Выступление Садата 11 июня, в котором прослеживалась линия на сопротивление реакции и продолжение социальных преобразований в ОАР, подготовленное Хейкалом, показывает, что те, кто пытается его "направить", стремятся сохранить нового президента на центристских позициях. Но Садат - это не Насер, из него сделать Насера невозможно. Обстановка в ОАР становится другой.
Три мои шифротелеграммы, направленные из Бейрута, пошли по "большой разметке" - всем членам и кандидатам в члены Политбюро, секретарям ЦК, а в МИДе - А.А. Громыко и его первому заместителю В.В. Кузнецову. По приезде в Москву Замятин предложил мне написать большую, обобщающую все мои впечатления статью в так называемую "нулевку", содержащую закрытые материалы, которую ТАСС рассылал по очень небольшому списку руководящих работников СССР. Я подготовил этот материал, главной идеей которого стало: при всем положительном значении договора, подписанного нами с Садатом, он не может быть панацеей от невыгодных, противоречащих интересам СССР сдвигов во внутреннем положении Египта и перемен в его внешнеполитической ориентации.
После того как "нулевка" вышла в свет, мне позвонил Евгений Самотейкин - референт Л.И. Брежнева, и сказал, что Генеральный секретарь заинтересовался этим материалом и даже взял его домой - подробнее с ним ознакомиться. Я, естественно, был этим вдохновлен. Однако через два дня опять последовал звонок Самотейкина, который лаконично произнес: "Я тебя спас". Оказывается, Подгорный устроил скандал, потребовав отозвать "нулевку", что ТАСС и сделал. "Нулевка" была разослана по большему числу адресов, чем мои шифротелеграммы, да и получилось так, что в ней я ставил вопрос острее. Подгорный не успокоился на этом. Просматривая подготовленные заранее списки членов ЦК КПСС, которые подлежали избранию на очередном съезде, он вычеркнул фамилию Замятина - тот стал лишь членом Ревизионной комиссии ЦК.
А через полгода после моих сообщений из Каира, которые вызвали бурю гнева Подгорного, сам Садат открыто, в интервью А. де Борчгрейву, опубликованному в журнале "Ньюсуик", изложил без всяких обиняков свою позицию. Касаясь беседы с главой египетского отделения Госдепартамента США М. Стернером, находившимся в Каире в июле, Садат сказал в этом интервью: "Никсон хотел знать, изменил ли Договор о дружбе и сотрудничестве между Египтом и СССР каким-то образом нашу позицию, как она была сформулирована в моей последней беседе с Роджерсом. Нет - ответил я". По словам Садата, второй вопрос Никсона "заключался в том, по-прежнему ли я обещаю восстановить дипломатические отношения с Соединенными Штатами после первого этапа отвода израильских войск. Да - ответил я. Третий вопрос: по-прежнему ли я намерен отправить советский военный персонал домой после первого этапа отвода израильских войск. Я сказал - да".
В "игру" вступает Киссинджер
Между тем в США происходил фактический переход ответственности за разработку и осуществление ближневосточной политики от Роджерса к Киссинджеру. Такой переход сопровождался отказом Вашингтона от самой идеи всеобъемлющего урегулирования на Ближнем Востоке. "В декабре 1971 года, - пишет Киссинджер, - Никсон совершил шаг, с которого начался мой оперативный контроль над ближневосточной дипломатией". Что это был за шаг? В декабре премьер-министр Израиля Голда Меир нанесла визит президенту Никсону. "Оба лидера пришли к взаимопониманию по решающим вопросам стратегии и тактики: поиск путей к широкому урегулированию предполагалось на время приостановить… Вместо этого нужно было вновь приложить усилия, направленные на заключение временного соглашения с Египтом" .
В это время и США, и Садата, по-видимому, перестал удовлетворять канал связи через саудовцев. Была открыта прямая связь между разведками двух стран, которая использовалась Белым домом в обход Госдепартамента, а Садатом - в обход египетского Министерства иностранных дел. Это было вызвано далеко не техническими соображениями. Министр иностранных дел Махмуд Рияд настаивал на том, чтобы связать открытие Суэцкого канала с конкретным продвижением ко всеобщему урегулированию. Госсекретарь США тоже слыл сторонником общего урегулирования. Оба в результате оказались вне процесса урегулирования.