Хусейн слушал благожелательно, как и положено в разговоре с гостем по исламской традиции, даже если после разговора гостя придется зарезать. Кивал. Но влезать в какие-то дела с русскими больше не захотел. Может быть, генерал не знает, во что ему, Хусейну, обошлась остановка американских танков на полпути к Багдаду? Нет, все. Сами нападайте на Кувейт и на кого угодно, а он посмотрит на это из Багдада и, если все кончится хорошо, то прикажет эту операцию разобрать на научной конференции в Военной академии.
Помочь деньгами? Это - пожалуйста. Оружием? У вас что, свое оружие кончилось? Его безопаснее возить из Ирака, нежели, скажем, из Теплого стана, где проходила стажировку президентская гвардия Саддама? Сошлись на 10 миллионах долларов.
Сам Ачалов, надо отдать ему должное, к большим деньгам особого пристрастия не имел и, в отличие от многих своих коллег, казнокрадством не занимался. За что его, кстати, многие не любили. Полученные от Хусейна деньги сдал Хасбулатову. Тот поднял на генерала свои умные глаза. "Чрезвычайный фонд, - пояснил Ачалов. - Держите до случая".
Хасбулатов деньги любил, и очень. Зарплату получал в пятнадцати местах и с большим удовольствием, но к этим деньгам даже не притронулся. В серо-голубых глазах десантного генерала поблескивали такие льдинки, что Руслан Имранович шестым чувством прожженного авантюриста понял: случись что, пристрелит его Ачалов, и слова не скажет.
Сейчас, убедившись в том, что никто совсем не спешит выполнять его приказы и свои обещания, Ачалов, стремясь к активным действиям всей своей динамичной натурой, решил начать эти действия с помощью тех ничтожных сил, которые уже находились в его распоряжении. Правда, чисто теоретически, поскольку он даже не знал их точного состава, а также и того, насколько на эти "силы" можно было положиться.
Речь шла о "Союзе офицеров" подполковника Терехова, а у того никак нельзя было толком узнать, каков состав этого "Союза", хотя бы в Москве. Терехов талантливо темнил, давая попять, что под его знаменами собралась чуть ли не целая армия, но на многочисленных собраниях "Союза" Ачалов видел только престарелых ветеранов, сидевших, опершись на стариковские палки, в мешковато сидящей форме старого образца. Последние участники Великой войны, на которых обрушилась очередная национальная, по их мнению, катастрофа, готовые на все во имя возвращения старых времен. Готовы-то они были на все, но сделать уже, увы, могли очень мало. Говорили, и то с трудом, символизируя навсегда уходящую эпоху великого безумия.
А молодежи почти не было. "Они же на службе, - многозначительно говорил подполковник Терехов. - Не хотят "светиться". Порядки-то ныне какие? Выгонят из армии в шесть секунд".
05:30
Подполковник Терехов знал, что говорил. Его самого уже разок турнули из армии. Но времена были такими, что подполковник подал в суд на министра обороны генерала армии Павла Грачева… и выиграл процесс. Случай для России невероятный, даже если обозреть всю тысячу лет ее фиксированной истории. Такие вот настали времена в период "диктатуры" президента Ельцина.
Слегка запыхавшись, подполковник влетел в кабинет Ачалова. Его привез из дома специально посланный рассыльный. Лидер "Союза офицеров" был обременен женой и тремя дочками, но несмотря на это, а может быть, именно поэтому, рвался в бой, как никто. Он всех призывал к решительным действиям, яростно критикуя все течения и группы, слившиеся во "Фронт национального спасения", за любовь к говорильне и нерешительность в действиях.
Он презирал Макашова за то, что тот слишком много времени уделяет своей даче. Он недолюбливал бывшего генерала КГБ Стерлигова, считая, что тот, довольно неумело и неохотно играя навязанную ему "конторой" роль всероссийского лидера, просто под шумок обделывает свои делишки. Даже к "Пламенному трибуну оппозиции", бывшему генералу Филатову, который в обстановке полной безнаказанности открыто требовал со страниц "Дня" убийства президента, Терехов относился без должного уважения.
В газете писать легко, а ты сам возьми автомат и шлепни президента. Тогда ты будешь человек дела. "Нужно не разглагольствовать, а действовать", - мрачно заметил Терехов, прочтя филатовскую статью.
Уважал Терехов только генерала Ачалова, от которого шла мощная энергия действия, хотя, ради справедливости, нужно заметить, что генерал Ачалов до сих пор "действовал" не больше, чем остальные. Но он тоже входил в "Союз офицеров" кем-то вроде почетного председателя.
Ачалову тоже не резон было сильно "светиться": как-никак - народный депутат. При любом его неосторожном поступке пресса поднимала дикий вой, задавая один и тот же академический вопрос: действует ли генерал-десантник по собственному почину или выполняет приказ Хасбулатова, чьим подчиненным ныне является?
А с Терехова все было, как с гуся вода. Человеком он был стремительным и безответственным, да и склочным, к тому же, со склонностью к примитивной интриге, как и положено бывшему политработнику. Если кто-нибудь, видя лихой вид и удаль подполковника Терехова, решил, что он заработал две подполковничьи звезды в каком-либо крутом "спецназе" в диких и мрачных ущельях Афганистана или джунглях Анголы, то он жестоко ошибался бы. Ибо свои звезды жаждавший действий подполковник заслужил на ниве политработы.
В юности он окончил военно-политическое училище, снабжавшее замполитами и освобожденными комсомольскими секретарями войска ПВО. Кто служил в советской армии, очень хорошо знает, что политработники делали карьеру методами обратного естественного отбора. Трескучая демагогия, звонкое произношение никому не понятных марксистско-ленинских заклинаний, умение врать с лучезарным взглядом и все это в сочетании с доносами на строевых офицеров, вплоть: кто что сказал и кто с кем спит - предопределяло быструю карьеру политработников, которые всегда быстро обгоняли в чинах строевых трудяг.
Видимо, все эти качества в избытке были у Терехова, поскольку он сказочно быстро сумел поступить в Военно-политическую академию имени Ленина и даже закончить ее с отличием. Для знающего человека это означает, что мозги у него уже окончательно были вывихнуты наизнанку настолько, что его даже побоялись отправить в какую-нибудь часть, а оставили в очной адъюнктуре на кафедре военного права.
В бесправовом обществе везде были натыканы кафедры права. Теме диссертации Терехова мог бы позавидовать сам Арамис, который, будучи иезуитом, оказался фактически прародителем всей политической чернухи коммунистических вооруженных сил.
В 1989 году, при поддержке Главного политического управления Вооруженных сил, Терехов даже попытался баллотироваться в Верховный Совет, но поскольку человеческим языком говорить давно разучился, а марксистские заклинания в том году уже работали плохо, то выборы он проиграл.
Тем временем рухнул Советский Союз, армия раздробилась по республикам, были упразднены политические органы, а Военно-политическую академию кто-то не без чувства юмора переименовал в Гуманитарную. Другими словами, из-под 38-летнего подполковника Терехова выдернули привычный мир и отняли непыльную работу по оболваниванию личного состава, что было невыносимо для человека, у которого вся жизнь была четко расписана вплоть до получения третьей генеральской звезды генерал-полковника.
Академическая деятельность потеряла всякий смысл, а задатки бывшего "политрука" очень пригодились в сладкой отраве митингов, где можно было с пафосом произносить любые подстрекательные и провокационные лозунги под пьянящий рев сторонников.
В 1991 году Терехов зарегистрировал созданный им "Союз офицеров" как "общественный клуб, занимающийся социальной защитой военнослужащих". Но никакого клуба, конечно, не получилось, да и никто его не собирался создавать.
Идея создания "Союза" заключалась в том, что через него Терехов обязался поставлять "Фронту национального спасения" профессиональных боевиков, главным образом, из офицеров, недовольных крушением коммунистического режима и происходящими в стране переменами. Из этой идеи, возможно, что-либо и получилось бы, будь подполковник Терехов действительно военным. Но политработник, да еще с академическим образованием, единственное, на что способен в реальных условиях нашего сегодняшнего бытия - либо пригреться в тени Зюганова, либо стать профессиональным провокатором, поскольку такой человек больше просто ни на что не способен.
Это увидело и командование. В итоге, в ноябре 1992 года Терехов, приказом министра обороны, был уволен в запас по причине "полного служебного несоответствия", хотя никто ему не объяснил, что он, с его образованием и подготовкой, должен делать, чтобы "соответствовать"? Учить солдат основам православия? Прививать им любовь к так называемым "общечеловеческим ценностям", которых он не знал и не желал знать? От одного этого слова с явным сионистским душком тянуло блевать…
Казалось бы, Терехову следовало плюнуть в министерский приказ и уйти в профессиональные народные вожди. Тем более, что бывшие структуры ГЛАВПУРа без денег не сидели, получив солидный куш от покойной КПСС и с готовностью финансируя любую нестабильность в стране.
Ан, нет. Увольняться со службы лихой политрук не желал. Тоскуя по старым временам, когда его и за меньшие шалости сгноили бы в какой-нибудь отдаленной зоне вместе с семьей, Терехов, отлично понимая, что старые времена ушли, просто рисуясь своей наглостью и безнаказанностью, подал в суд на министра обороны Грачева с иском о "незаконности его приказа", увольняющего его, Терехова, из армии. Терехов обратился в суд Московского гарнизона и, поскольку формулировки приказа министра были, как водится, расплывчатыми и неубедительными, суд, в условиях демократии, признал увольнение Терехова незаконным, и в апреле 1993 года генерал армии Грачев был вынужден отменить свой приказ.
Победа над министром обороны принесла Терехову новую волну скандальной известности и избыток уверенности в собственных силах. Он немедленно подал новый иск на министра обороны, требуя возместить ему моральные и материальные издержки, связанные с увольнением, которые лихой политрук определил в миллион рублей наличными по ценам 1992 года, а также путевки себе и семье в правительственный санаторий "с целью восстановления здоровья".
Если юридическое наступление на запуганное демократией военное ведомство в целом развивалось успешно, то с "Союзом офицеров" дела шли плохо. Контингент состоял из пенсионеров (что, в принципе, приятно, но не в таком количестве!) и, как следовало ожидать, из таких же бывших политработников, как и сам Терехов. Даже еще хуже.
В основном, это были выпускники знаменитого на всю армию Львовского политического училища, кующего кадры политпросветработы в частях: начальников клубов и редакторов армейских многотиражек. Все были лихими говорунами, но "боевики", конечно, из них были никудышные. Были, разумеется, и другие, готовые к уличным боям и вроде бы умевшие их вести, но было их до смешного мало.
В целях консолидации сил Терехов, как истый политработник, придумал для членов своего "Союза" нагрудный знак, в рисунке которого была отдана дань новым веяниям: на переднем плане восседал орел, а пятиконечная звезда непонятного цвета была оттерта на задний план. Причем орел был не имперско-православным, двухглавым, а одноголовым, удивительно напоминающим американского орлана-белохвоста, важно восседающего на всей символике Соединенных Штатов.
Так что "Орел и звезда" тереховского "Союза офицеров" удивительно напоминали знак американских волонтеров времен войны США и Испании. Какой агент международного сионизма подсунул не шибко грамотному политработнику этот эскиз - неизвестно, ибо американский империализм Терехов, как его и учили в училище и академии, естественно, не мог терпеть, видя, возможно, и не без оснований, именно в нем источник всех бед, так неожиданно свалившихся на СССР и родную партию.
Желая показать международному империализму, дабы он не возомнил о себе, что с ним еще есть кому бороться, Терехов, собрав в январе 93-го года Всеармейское офицерское собрание, объявил о создании "структур управления армии народного спасения" вместе с "предостережением правительствам недружественных стран и претендентам на мировое господство". Чтобы все выглядело яснее и конкретнее, Терехов, краснея, как девушка (видимо, от своего незначительного звания), подбодрил сидящих в зале отставных генералов (служивших, естественно, не было) боевой тирадой: "Мы не станем мириться с теми, кто тянет свои руки к нашим богатствам. Эти руки мы отобьем! Мы знаем о ваших планах. Всей авиации мира не хватит, чтобы вывозить с нашей земли трупы ваших солдат".
Картина вереницы огромных американских транспортных самолетов, которые, доставив в Россию гуманитарную помощь, активно потребляемую почти всеми сидящими в зале отставниками, грузит на обратный рейс трупы своих солдат, штабелями сложенных у взлетных полос, была столь грандиозной и так подействовала на упитанных старичков, что они устроили Терехову бурную овацию, которую сменили торжественные аккорды гимна Советского Союза. "Мы в битвах решали судьбу поколений, захватчиков подлых с дороги сметем!" Естественно, что участники Всеармейского собрания обвинили генерала Грачева в измене Родине, потребовали его отдачи под суд по подрасстрельной, 64-й статье уголовного кодекса, а на его место постановили назначить генерал-полковника Ачалова.
Надо сказать, что сам Ачалов смотрел на все эти сборища все с меньшим и меньшим удовольствием, хотя и числился в "Союзе офицеров". Он видел, что с этим "Союзом" далеко не уедешь. Как всякий строевой офицер, а тем более - десантник, Ачалов имел собственное мнение об огромной когорте бывших политработников. И мнение это было не очень высоким, чтобы не сказать большего. Если ему когда-нибудь и приходилось пользоваться связями своего тестя, то только раз, когда в него, тогда командовавшего дивизией, вцепился армейский политотдел, усмотревший в ачаловской дивизии нехватку наглядной агитации на тему "Ленин жил, Ленин жив, Ленин вечно будет жить!"
Скептическая ухмылка, постоянно блуждающая на широком красивом лице генерала Ачалова, от которой он никак не мог избавиться, заседая на собраниях "Союза офицеров", членом которого он имел честь состоять, не давала Терехову покоя. Генералы вообще говорят мало, и младшие офицеры отлично умеют понять все, что нужно, по движению генеральских губ. В данном случае было совершенно очевидно, что Ачалов не очень доволен тереховским воинством, состоявшим из пенсионеров и "балалаечников", как называли в армии выпускников Львовского политического училища.
Чтобы немного поднять боевую подготовку своего "Союза", Ачалов передал Терехову свой, если так можно выразиться, стратегический резерв: 15 лично ему преданных офицеров-десантников, в число которых, главным образом, входили капитаны и майоры из экспериментальной части по испытанию десантного вооружения.
Нечего и говорить, насколько это были лихие ребята, презирающие любую опасность и саму смерть. Ачалов набирал в свое время команду испытателей из курсантов-добровольцев и с гордостью мог сказать, что практически не ошибся ни в одном кандидате. Но и как всякие военные профессионалы, а тем более, столь молодые (самому старшему едва минуло 30 лет), они слабо разбирались в политике, но привыкли доверять своему генералу и идти за ним, куда бы он ни приказал.
На этот раз он приказал идти в "Союз офицеров". Будучи представителями очень элитарной части, эти офицеры с презрением смотрели на трусливых львовских "балалаечников", снисходительно - на старичков в старомодных мундирах, и без всякого восторга - на самого Терехова.
От их взглядов у Терехова развился острый комплекс неполноценности. Ему очень хотелось доказать этим молчаливым людям, что он тоже кое-что может, кроме как болтать речи-лозунги на патриотических митингах.
Комплекс неполноценности, особенно испытываемый постоянно, - очень опасная штука. В свое время он погубил Гитлера - простого солдата, пытавшегося доказать чванливым кайзеровским генералам, что он тоже кое-чего стоит. Чем это кончилось - известно. Так же трудно было Терехову доказать боевым офицерам, прошедшим и Афганистан, и чертовы трубы, что он достоин ими руководить…
Первомай 1993 года предоставил "жаждущему действий" подполковнику Терехову возможность продемонстрировать свою удаль. Поскольку власть никак не реагировала на любые слова в свой адрес, настала пора "прощупать эту власть штыком", как любил говаривать Ленин. Было решено организовать уличные беспорядки, которые, по замыслу Терехова и Анпилова, должны охватить весь город, привести к общенародному восстанию с последующим взятием Кремля и захватом "оккупационного правительства". И его свержением, разумеется.
Ачалову этот план не понравился. Он хорошо знал, что из хаоса уличных беспорядков может родиться чудовище, которое пожрет всех: и правых, и виноватых. Он еще хорошо помнил Вильнюс в январе 1991 года, когда одержанная им военная победа над местным телеинформационным комплексом как раз и явилась тем поводом, который фактически навсегда вырвал Прибалтику из двухсотлетнего, относительно спокойного, сожительства с Россией и бросил ее в неохотные объятия Запада.
Генерал пожал плечами. Только не переусердствуйте. Но своим десантникам приказал держаться на втором плане, за спинами анпиловских бомжей и разных "идейных" волонтеров и больше пока присматриваться, чем действовать.
Как обычно, накануне праздника различные "общественные группы" подали в правительство Москвы, как важно называлась столичная мэрия, заявки на проведение митингов и шествий. Правительство, уже наученное горьким предыдущим опытом, когда после патриотических митингов и шествий приходилось месяц приводить эти районы города в жилой вид, выгребая мусор и разбитые стекла, спиливая сломанные от ненависти к жидам деревья и заново застилая асфальт, отчаянно пыталось выделить на эти сборища места подальше от центра, чтобы не перекрывать уличное движение. Оно разрешило первомайский митинг непримиримой оппозиции, четко указав место сбора и маршрут шествия.
1 Мая 1993 года колонны, составленные из "трудовиков" Анпилова, "балалаечников" Терехова и разного сброда Ильи Константинова, подогрев себя на митинге захватывающими речами своих "вождей", неожиданно сменили маршрут и пошли к станции "Аэрофлот", где высились кварталы домов так называемой "улучшенной планировки", служившие годами местом проживания номенклатуры среднего пошиба, то есть самой многочисленной, а следовательно, и могущественной.
Поскольку запрудившая проспект толпа уже в течение нескольких лет подстрекалась к грандиозному еврейскому погрому, а за неимением в городе еврейского квартала постоянно натаскивалась на дома номенклатуры, на которых чья-то многоопытная рука время от времени рисовала шестиконечные звезды Давида с незатейливым призывом "Смерть жидам!", то неудивительно, что пройдя несколько сот метров в этом направлении, толпа наткнулась на выстроенную поперек проспекта милицейскую цепь.
Милиция была без оружия, но в полной экипировке: в касках, бронежилетах, со щитами и дубинками. В старые времена при виде столь грозной демонстрации властями своего недовольства толпа обычно останавливалась, агрессивно выслушивала увещевания, которые через громкоговоритель на нее изливал какой-нибудь милицейский полковник, а в конце концов расходилась, в глубине души радуясь, что обошлось без столкновения.