На самом деле руководство фабрики даже не скрывало свою коррумпированность. Работницам было известно, что директора совершают дорогие поездки за границу за счет фабрики и ее площадь сдается магазинам, а получаемый доход не отражается ни в каких документах. На их глазах исчезало оборудование, в том числе импортные швейные машины, а также принадлежавшие фабрике легковые автомобили и грузовики; квартиры в построенных фабрикой домах, предназначенные для работниц, продавались на сторону, также без всяких записей о том, что сталось с деньгами.
В этих условиях работницы снова устроили забастовку. Все было так же, как и в прошлый раз: женщины шли к своим машинам, но отказывались работать на них.
Забастовка взбесила Бурякова, но женщины, несмотря на словесные оскорбления, не уступали.
Именно в такой обстановке Тихонова подошла к Бурякову с просьбой о помощи швее, больной лейкемией, и получила отказ. Отказ директора выплатить задолженность по зарплате даже больной лейкемией потряс женщин и укрепил их решимость. Но последующие события сломили их волю к сопротивлению.
В марте один из грузчиков, отчаявшись прокормить свою семью, повесился у себя дома, оставив жену-инвалида и двоих детей. Вскоре после этого у электрика Виктора Пурикова нашли рак легких. Людмила умоляла Бурякова выплатить Пурикову задолженность по зарплате, чтобы он мог купить лекарства, но Буряков отказался. Вскоре у Пурикова открылась язва, и он умер.
Обе смерти вселили страх в рабочих. Многие из них решили, что, если они не вернутся к работе, они не смогут рассчитывать на помощь начальства. В конце апреля забастовка была прекращена. С глубоким смирением рабочие вновь приступили к работе, надеясь, что, раз фабрика снова начала выпускать рубашки, им будут платить достаточно для того, чтобы они могли выжить.
* * *
Положение швей на текстильной фабрике "Голубая Ока" стало обычным для положения рабочих в России. Реформаторами было обещано, что благодаря приватизации, которая к 1996 году сосредоточила 80 % российских промышленных предприятий в частных руках, рабочие станут совладельцами своих фабрик и заводов, но вместо этого рабочие подверглись неслыханной в Советском Союзе эксплуатации.
В результате ликвидации государственной собственности российские фабрики и заводы вышли из-под контроля правительства, и после того, как на них распались комитеты коммунистической партии, директора, будучи последними представителями советского режима, сосредоточили в своих руках полный административный контроль. Формально последней инстанцией считались акционеры, но в действительности они были не в состоянии диктовать свою волю директору. Поскольку именно директор распоряжался наймом и увольнением рабочей силы и продвижением по служебной лестнице, а также контролировал всю информацию, он играл главную роль на собраниях акционеров, даже если ему принадлежала лишь небольшая доля акций. Именно он решал, какая информация будет доступна для акционеров, а поскольку фамилии акционеров были написаны на избирательных бюллетенях, голосование против директора грозило переводом на менее квалифицированную работу или увольнением. Характер деятельности директоров предприятий, занявших свои посты еще в советское время, быстро изменился. Те из них, которые раньше стремились к выполнению планов и часто мало разбирались в других вопросах, начали расхищать имущество своих заводов и фабрик. Один из способов грабежа заключался в невыплате необходимых платежей, в том числе заработной платы, и вкладывании денег на депозитные счета под проценты. Директор обычно устанавливал тесные личные взаимоотношения с местным банком, делая его зависимым от завода, а следовательно, и от самого себя. Доходы завода затем клались в этот банк на депозитный счет с высокими процентами, при этом директор и должностные лица банка делили между собой прибыль.
Другим способом расхищения имущества заводов было создание дочерних компаний, которые играли роль посредников, запрашивая непомерно высокие цены за незначительные услуги. Благодаря их доступу в магазины и на оптовые склады и приобретению контроля над транспортом и охраной директора крали оборудование, сырье и продукцию, которая после приватизации стала исчезать в больших количествах с российских заводов и фабрик. В первые годы реформ огромные очереди грузовиков выстраивались перед российскими пограничными пунктами, так как на грузовых машинах вывозились в иностранные порты материалы, украденные с предприятий их управляющими.
Видя ненасытность директоров и понимая собственную уязвимость из-за краха промышленного производства, рабочие оказывались беспомощными и пассивными, что отражалось в их письмах в российские газеты. "Я работаю на машинном заводе, где нам не платят зарплату, - писала женщина из Липецка в письме в газету "Липецкие известия". - На моем иждивении находится больной сын. Моя заработная плата нищенская, и даже ее я не получаю. Не так давно нам заплатили за февраль. Я просила заплатить за март, но моя просьба так и лежит на столе у главного бухгалтера. Я устала ходить и попрошайничать, словно ни на что не имею право".
На это газета в колонке "семейный адвокат" ответила ей: "Вы можете сменить рабочее место, но едва ли вы найдете завод с вакансиями… Вы могли бы обратиться в трудовой комитет и в суд. Но поможет ли это вам получить деньги? Лучший совет, который я могу вам дать: попросите о встрече с директором, и, может быть, в виде исключения он согласится удовлетворить вашу просьбу".
Этот случай, приведенный в бюллетене телеграфного агентства "ИРА-СОК", был напечатан с кратким комментарием редактора бюллетеня: "Было бы лучше не ходить к директору, а отнестись к нему с подобострастием. Тогда вы произведете на него впечатление своей беззащитностью. В нашей стране любят покорных и послушных". Действительно, именно беззащитность российских рабочих при росте слоя директоров криминализированных заводов и фабрик и бессилии официальных профсоюзов вызвала у рабочих первые протесты. Они были безжалостно подавлены, но их тщетность показала истинное положение рабочих в постсоветский период.
* * *
…3 декабря 1998 года в Ульяновске первые провожающие выстроились у входа в дом, где еще недавно жил в квартире на четвертом этаже Юрий Моторин со своей семьей. Вскоре вся лестница заполнилась людьми. В квартире Моторина зеркала и телевизор были завешены льняной тканью, а перед иконой в серебряной раме горела свеча. На небольшом столе стояли хлеб, стопка с водкой и блюдце с солью. Их поставили там для души Моторина, которая, согласно православной вере, остается с родственниками покойного в течение сорока дней перед тем, как подняться на небеса. Открытый гроб установили посреди комнаты, и священник вел заупокойную службу, размахивая кадилом, распространявшим запах ладана. Теща Моторина склонилась над его телом и причитала: "Зачем ты оставил нас, ведь все мы так тебя любили? Видишь ли ты, сколько людей пришло проводить тебя в последний путь?"
Вдова Моторина, его сын и дочь, сидя на скамейках перед гробом, видели, как пришедшие проститься входили в квартиру и непрерывным потоком шли мимо гроба, отдавая долг уважения учителю, который умер в возрасте 42 лет в результате голодной забастовки, протестуя против невыплаты заработной платы. Из окон квартиры вдали виднелись футбольные поля, а за ними открытая ровная местность. А за тысячи километров от этой равнины тянулись горы Афганистана, где воевал Моторин и был награжден орденом Красной Звезды за проявленную доблесть.
В полдень, после того, как мимо гроба прошли сотни людей, в комнату вошли шесть десантников в военной форме с черными повязками на руках, подняли гроб, снесли его вниз по лестнице и вынесли из дома. На улице собралось почти 1500 человек, которые, несмотря на сильный холод, сняли шапки и стояли молча. Жители верхних этажей и соседних домов наблюдали со своих балконов, так как, по народной примете, нельзя смотреть на мертвого человека из окна. Многим казалось, что они присутствуют на похоронах всего российского образования.
Голодная забастовка учителей в Ульяновске, стоившая жизни Моторину, имела свои корни в гигантомании советского военно-промышленного комплекса и неспособности реструктурировать экономику после развала Советского Союза.
Ульяновск, город, в котором родился Ленин, расположен на высоком западном берегу Волги, в среднем ее течении. А на другом берегу реки к востоку до самого горизонта раньше тянулись пшеничные поля и заливные луга.
Но в 1970-е годы Советский Союз начал готовиться к широкомасштабной военной экспансии. Была поставлена задача увеличить вместимость авиатранспорта, входящего в состав вооруженных сил. Советские руководители одобрили план выпуска грузового самолета Ан-124, также известного как "Руслан", который стал самым большим самолетом в мире. Для его производства советская администрация начала строительство завода "Авиастар" и жилого района для его рабочих. Новый город-спутник был построен на противоположном берегу Волги и стал называться Заволжским районом. В начале 1980-х годов, в период наибольшего размаха деятельности завода "Авиастар", на нем работали 23 000 рабочих, и он выпускал до семи самолетов Ан-124 в год. Этот комплекс также начал изготовлять пассажирские самолеты Ту-204, напоминавшие Боинг-747. Но в 1991 году, с развалом Советского Союза, становилось труднее производить Ан-124, потому что завод, выпускающий для него двигатели, находился на Украине, ставшей независимым государством. В то же время спрос на оба вида самолетов резко упал. В 1995 году завод был приватизирован; начались задержки с выплатой зарплат. В сентябре 1996 года "Авиастар" начал массовое увольнение рабочих, и те, кто мог найти другой способ заработать на жизнь, так и делали. К началу 1998 года на "Авиастаре" осталось всего 11 000 рабочих, и из них по-настоящему работали лишь 4000 человек. Когда производство на "Авиастаре" фактически остановилось, семьи многих рабочих завода жили за счет заработка своих жен, работавших в сфере образования.
Новый район притянул тысячи молодых семей из соседних деревень, потому что на заводе была высокая зарплата и у рабочих, казалось, было надежное и спокойное будущее. Эти семьи также поселились здесь, потому что в те времена, когда в стране ощущалась серьезная нехватка жилья, рабочим "Авиастара" давали квартиры в Новом городе с учетом количества детей в каждой семье. Таким образом, в семьях росло число детей, ведь благодаря этому можно было улучшить жилищные условия. Растущее число "квартирных детей" повысило спрос на учителей, который частично пополнялся за счет жен заводских рабочих. Вскоре в Новом городе открылось 49 детских садов со 150–200 детей в каждом.
Теперь, в начале 1996 года, начались задержки в выплате зарплаты и учителям. Многие семьи остались без источников дохода. Семьи начали делиться продуктами и закладывать свои ценные вещи. В марте 1997 года учителя десяти школ Нового города устроили забастовку. Она была прекращена, когда местное начальство пообещало платить зарплату вовремя, но соглашение было тут же нарушено. К маю 1998 года городские учителя уже четыре месяца не получали зарплату. Небольшая группа учителей устроила кратковременную голодную забастовку, и в результате задолженность в выплате зарплаты сократилась до двух месяцев. В июне, когда учителя не получили летние отпускные, сорок учителей разбили палатки перед зданием областной администрации и организовали четырехдневную голодную забастовку. Они получили свои летние отпускные в сентябре. В октябре им заплатили за май, но не за сентябрь и октябрь. В конце октября руководители Заволжского стачечного комитета, основу которого составляли стачечные комитеты, выбранные в школах в прошлом году, стали угрожать устроить новую забастовку.
В ответ на это городские власти заявили, что они не могут платить зарплату, потому что у них нет средств. Сколько у них денег было на самом деле, точно не известно. Бюджетные данные Ульяновской области оставались недоступными не только для обычных людей, но и для журналистов и депутатов областного парламента. Один из пунктов бюджета назывался "непредвиденные расходы", и никто не знал, что туда входило. Другой пункт назывался "поддержка средств массовой информации", и здесь также была полная неясность. Одной из крупнейших компаний области была фирма "Продовольствие", которой принадлежали магазины, автозаправочные станции и коллективные хозяйства и которая продавала продукты областным школам, больницам и детским домам. Главным акционером этой компании было областное правительство. Директор фирмы Олег Горячев был сыном губернатора Юрия Горячева. Компания оказалась очень прибыльным предприятием, но в областном бюджете не было и намека на прибыль.
Компания постоянно тратила бюджетные деньги не по назначению. В ходе обсуждения выполнения бюджета области на первую половину 1998 года было установлено, что по некоторым статьям бюджета вложение средств отсутствовало, в то время как по другим статьям финансирование превышало норму на 60 %.
* * *
Все это было известно отчаявшимся учителям, которые в 10 из 17 школ Заволжского района решили объявить забастовку. В школах, которые объявили забастовку, учителя встречались с родителями, объясняя им, что не смогут выполнять свои обязанности по отношению к детям в период забастовки, и просили родителей держать детей дома. Единственной проблемой на тот момент был вопрос, следует ли наряду с отказом от работы объявить также голодную забастовку. Учителя боялись голодной забастовки. Годы лишений для многих из них обернулись сердечными заболеваниями, гастритами, диабетом и гипертонией. Но учителя видели, что их отказ от работы может не дать серьезных результатов. Они также знали, что в связи с забастовкой 15 000 детей окажутся на улице, и не хотели, чтобы такая ситуация продолжалась бесконечно.
17 ноября 465 учителей договорились на следующий день начать бессрочную голодовку.
Вечером 17 ноября Моторин был дома со своей семьей, готовясь участвовать в этой акции. Про себя он считал, что голодная забастовка была бессмысленной, но, как бывший военный и член стачечного комитета, он не мог оставаться в стороне, в то время как его коллеги-женщины собирались рисковать своими жизнями. Утром 18 ноября бастующие учителя собрались в десяти участвующих в забастовке школах. Они принесли с собой раскладушки, матрацы, простыни, а также бутылки минеральной воды и витамины. Моторин отправился в школу № 20, где он преподавал ОБЖ (основы безопасности жизнедеятельности) и был избран членом стачечного комитета. В здании было холодно, так как школа № 20, как и любая другая школа, пыталась сэкономить деньги на топливе. Тепло одетые учителя устраивались в самых теплых классах на третьем этаже. Моторин и другие учителя-мужчины собирались спать в одном классе, а женщины - в двух других.
Опираясь на свой военный опыт, Моторин предупредил учителей, чего можно ожидать. Он сказал, что на третий день голодания организм в поисках пищи начинает отравлять себя и самый лучший способ выжить - это спокойно лежать, не двигаясь.
Моторин, однако, не последовал собственному совету. Штаб забастовки находился в школе № 72, в другом конце Нового города, и Моторин отправлялся туда вместе с Галиной Мухиной, еще одним членом стачечного комитета, не реже одного раза в день. Это означало подъем на три лестничных пролета в обоих концах. Поход занимал полчаса в один конец, и Моторин продолжал курить.
Зрелище почти 500 учителей, устроивших голодную забастовку, и поразило, и испугало городские власти. Представители районного управления образования ходили из одной школы в другую, пытаясь отговорить учителей от голодовки. Они говорили: "Женщины, пожалейте себя, у вас и так хронические заболевания. Вы заболеете. Кто позаботится о ваших детях?"
Когда учителя спрашивали, когда они получат свою зарплату, официальные представители отвечали, что им заплатят, как только появятся деньги.
Весть о голодной забастовке поразила Ульяновскую область. Местное радио и телевидение подробно освещали происходящее, журналисты брали интервью у школьников, их родителей, у бастующих учителей, и по всему городу люди доказывали, что при коммунистах жизнь была лучше. В то же время по каналу ОРТ стали рассказывать об этих событиях всей стране.
Учителя надеялись, что голодная забастовка заставит изменить отношение местных властей, но, несмотря на гласность, местные политические лидеры, включая губернатора, отказались встречаться с учителями, очевидно рассчитывая на то, что те вскоре обессилят. На второй и третий день голодной забастовки к учителям часто приходили ученики. Учителя шутили и пытались улыбаться, но дети, глядя на ослабленных учителей, были подавлены. Одна группа школьников написала городским властям, угрожая также устроить голодную забастовку.
В это время учителя школы № 20 измеряли друг другу давление. Первые данные показали, что давление Моторина заметно повысилось. Когда у некоторых учителей появились опасные симптомы, они были освобождены от забастовки. В школе № 20 Нахиль Прокуров, учитель географии, отправился домой после того, как у него открылась язва. Несмотря на то, что он срочно нуждался в медицинском лечении, у него не было 800 рублей, чтобы заплатить за лекарства, поэтому он не поехал в больницу. В школе № 63 у Людмилы Абрамченко, одного из лидеров забастовки, резко повысилось давление. Она не могла разговаривать и страдала от сильнейших головных болей. "Скорая помощь" отвезла ее домой, где она постепенно начала принимать пищу. В субботу, 21 ноября, учителя написали жалобу в Красный Крест и в Комитет ООН по защите прав человека; родители, у которых были дома компьютеры, отослали ее. После этого в школы стали поступать звонки из этих организаций, которые поддерживали боевой дух голодающих учителей.
Учителя неоднократно звонили в офисы мэра и губернатора из центра забастовки в школе № 72. Оба чиновника отказались встречаться с ними. На пресс-конференции в здании областной администрации Юрий Горячев сказал: "Если я заплачу учителям, вся область устроит голодную забастовку". Представители Министерства образования сообщали учителям, что денег нет.