Великий князь Александр Михайлович, дядя последнего русского императора, в своих мемуарах, опубликованных в 1932 году в Париже, писал: "Ни один из сотни миллионов европейцев того времени не желал войны. Коллективно все они были способны линчевать того, кто осмелился бы в эти ответственные дни проповедовать умеренность. За попытку напомнить об ужасах грядущей войны они убили Жореса в Париже и бросили в тюрьму Либкнехта в Берлине"…
Жан Жорес действительно был убит толпой, о чём ещё будет сказано. Но ведь эту толпу надо было умело взвинтить! Да и не все европейцы, даже вне толпы, индивидуально, "не желали войны"… Сам же Александр Михайлович и напоминал, что жена английского премьера леди Асквит в ответ на свой вопрос Черчиллю: "Что же, Уинстон, это мир?" – получила весёлый ответ: "Нет, война". При этом, по свидетельству леди Асквит, глаза у улыбающегося Черчилля блестели…
Ещё бы! Это ведь была и его война, которую готовил и которой желал и он…
И только ли он один?!
В целом это была война, подготовленная наднациональной Золотой Элитой. Однако не забудем, что составляли наднациональную Элиту национальные элиты империалистических держав.
Почти за год до сараевской провокации, в разгар первой Балканской войны, Ленин писал в "Правде" за 23 мая 1913 года: "Германский канцлер пугает славянской опасностью. Изволите видеть, балканские победы усилили "славянство", которое враждебно всему "немецкому миру". Панславизм, идея объединения всех славян против немцев – вот опасность, уверяет канцлер и ссылается на шумные манифестации панславистов в Петербурге. Прекрасный довод! Фабриканты орудий, брони, пушек, пороха и прочих "культурных" потребностей желают обогащаться и в Германии, и в России, а чтобы дурачить публику, они ссылаются друг на друга. Немцев пугают русскими шовинистами, русских – немецкими"…
Сказано было великолепно! И Ленин смотрел на ситуацию с позиций истинно русского человека с выдающимся государственным разумом. Он прекрасно понимал, насколько война, вообще война, России не нужна. Тем более что Россия была не готова даже к полноценной оборонительной войне. И поэтому Ленин свою мысль о русских и немецких шовинистах закончил так: "И те, и другие играют жалкую роль в руках капиталистов, которые прекрасно знают, что о войне России против Германии смешно и думать".
Увы, у последнего Романова отсутствовали и чуткий политический разум, и чувство Родины. Он шёл к войне как баран, и даже не как баран-провокатор, а просто как глупый баран, ведомый другими. Но он же, глава России, вёл под мясницкий нож мирового Капитала и всю Россию.
Что уж говорить о промышленниках Рябушинских, Гучковых, Коновалове, Терещенко, о великом князе Николае Николаевиче? Эти, блюдя свои человечески мелкие, но отнюдь не грошовые интересы, желали скорейшей войны не менее своих собратьев по классу собственников в США, Англии, Франции, Германии, Австро-Венгрии, Италии….
Уже упоминавшийся русский монархист Марков-второй громил со страниц своей газеты "Земщина" и с думской трибуны "прогрессивный" блок, но видел далеко не все его связи, наивно считая, что "пока был франко-русский (имелось в виду – без Англии. – С. К.) союз, войны не было, войной и не пахло". Марков не знал, что через несколько дней после 17 января 1913 года, когда Пуанкаре был избран президентом Французской республики, он заявил русскому послу в Париже Извольскому: "Для французского правительства весьма важно иметь возможность заранее подготовить французское общественное мнение к участию Франции в войне, могущей возникнуть на почве балканских дел".
Это было сказано за полтора года до Сараевского покушения, читатель!
Ну можно ли более кратко и более разоблачительно показать, что скорая война и сама географическая точка её инициирования были предрешены не политикой Берлина, а соединённой политикой тех то ли "тёмных", то ли "золотых" сил, к которым примыкала и французская элита, простодушно зачисленная Марковым в миротворцы?
Первым актом президента Пуанкаре стало отозвание из Петербурга посла Жоржа Луи и назначение на его место Теофиля Делькассе – одного из "отцов" Антанты с репутацией главного врага Германии.
Академик Тарле осуждающе сообщает, что в Германии это восприняли "как обиду, угрозу, враждебную демонстрацию". Ну а чем же это было, если не откровенной, неприкрытой угрозой, не наглой, провокационной антигерманской демонстрацией?
Не приходится сомневаться, что назначение Делькассе было, как это обычно и принято, предварительно согласовано с Петербургом. И от этого выходка Пуанкаре приобретала особенно провокационный и зловещий характер.
А тут ещё Николай II с подачи Извольского и министра иностранных дел Сазонова – в отступление от обычая даровать главам иностранных государств высшую в империи награду лишь по особым случаям – тут же наградил Пуанкаре лентой Андрея Первозванного.
Всё это выглядело так, что на передний край антигерманского фронта выдвигалась Франция.
Россия при этом составляла второй его эшелон.
А что же Англия?
В КОНЦЕ концов непосредственная европейская ситуация зависела от позиции Англии, хотя сама позиция Англии была уже не самостоятельной, а согласовывалась без афиширования с чиновными кабинетами Вашингтона и с биржей Нью-Йорка…
Да, внешне могло показаться, что ситуация от Англии только и зависела, и очень многие историки даже после войны так и не смогли избавиться от поверхностной уверенности в том, что всё определялось неизбежностью "пробы сил" между Германией и Англией.
Ну ещё бы! Именно эти две страны были тогда индустриализованы в наибольшей мере. В 1907 году процент рабочих и служащих в торговле, транспорте и промышленности по отношению ко всему самодеятельному населению составил для Англии 45,8 %, для Германии – 40 %, а для США – всего 24,1 %. Поэтому фактор США считал второстепенным даже такой историк-энциклопедист, как Евгений Викторович Тарле. В своих работах по этому периоду он дал нам отличный фактический материал, а тенденцию так и не увидел, как не увидела её почему-то и вообще вся советская историография.
В действительности растущее соперничество Англии и Германии было не столько причиной, сколько удобным "приводным ремнём" для механизма раскрутки войны в интересах США. И, собственно, даже не США, как государства американской нации, а США, как новой и окончательной резиденции Золотого Капитала. Именно наднациональный Капитал заказывал теперь политические сценарии, расписывал роли и подбирал исполнителей и режиссёров.
Что же касается Англии, то английская сторона провела свою предвоенную партию блестяще. Она сумела полностью подчинить себе французскую и русскую внешнюю политику так, что внешне это даже не замечалось. А при этом Англия умело водила за нос и Германию, создавая у той впечатление, что Англия в любой момент может и готова с немцами договориться…
За год до войны, во время Балканских войн, Англия политически поддержала Австро-Венгрию и Германию против России, с которой была связана "сердечным согласием" Антанты. И внутри Антанты это вполне сошло ей с рук. Более того, сама Антанта до самого сентября 1914 года была вот уж воистину лишь "сердечным согласием", потому что документально, специальным договором до начала Первой мировой войны оформлена не была.
Трюк со стороны Альбиона, надо признать, ловкий.
Не менее ловко при посредстве Англии были своевременно устранены "японские опасения" России. Россия могла резонно опасаться выступления Японии против неё, если русская армия будет связана войной в Европе. И такие сомнения устранил союз, заключённый с Японией одной из стран Антанты – Англией. И, конечно, англо-японский союз был одним из дополнительных факторов, гарантировавших участие России в будущей европейской войне.
А как умело была поставлена Англией "дымовая завеса" чуть ли не германофильства! Видя только её, Германия была уверена, что Англия в её конфликт с Францией и повязанной Францией Россией не ввяжется.
Кайзер был воякой бравым, но обвели его англичане вокруг пальца, как безусого фенриха…
Впрочем, "англичане" – понятие собирательное. В жизни это были конкретные люди. И нам очень не мешает присмотреться к тому, кто, в отличие от германского Гольштейна, вполне официально руководил внешней политикой Англии с 1905 по 1916 годы…
Сэр Эдуард Грей (позднее – виконт Фаллодон) стал министром иностранных дел в сорок три года. Прекрасно воспитанный, старинного вигского (то есть либерального) аристократического рода… Сдержанные черты худощавого и даже измождённого лица, тонкие, плотно сжатые губы, тихий (по определению Черчилля – "замогильный") голос.
Убеждённый элитарный антисоветчик, умер Грей в год прихода Гитлера к власти – в 1933 году. И, по мнению хорошо знавших его людей, был он классическим, изощрённым лицемером, имея одну искреннюю страсть – изучение английских певчих птиц, которым даже посвятил специальный труд.
Вот очень живая его характеристика: "Сэр Эдуард не любил говорить много; то же немногое, что он говорил, он частенько предпочитал выражать неясно. Собеседник Грея часто не знал, как, собственно, надо понимать речи британского министра: усматривать ли в них многозначительный намёк либо же полную бессодержательность, то есть желание уклониться от выражения собственных мыслей".
Бездетный вдовец, чаще всего необщительный, не знавший иностранных языков, он, по утверждению некоторых, "не любил внешнюю политику".
Казалось бы, не лучший кандидат на пост главы внешнеполитического ведомства сáмой, так сказать, "внешнеполитической" державы тогдашнего мира. Но в своём кресле Грей сидел долго, уверенно, и в годы, что называется, "роковые". А дела держал в руках крепко.
Короче, виконт Фаллодон выглядел личностью хотя и не такой эксцентрической, как барон Гольштейн, но тоже достаточно своеобразной. И с теми же "родовыми" признаками поверенного могучих сил, которые, однако, предпочитали властвовать через посредников типа сэра Эдуарда. Лидер "либералов-империалистов", он был близок к лорду Розбери, тому самому, родне Ротшильдов.
Соответственно, и основными задачами этого "английского Гольштейна" были: 1) пристёгивание к Англии (то есть в перспективе и к Америке) Франции и России; 2) проведение по отношению к Германии такой видимой линии, когда немцы не опасались бы в случае войны с Европейским континентом получить одновременно и войну с Английским Островом.
Последнее ещё называют "усыпить бдительность", чем Грей по отношению к Германии и занимался. Грей прежде всего и подготовил Первую мировую войну с англосаксонской стороны.
Позднее он утверждал, что "десять дней подряд" делал всё, чтобы сохранить мир в июле 1914 года. И Грею на такое заявление резонно отвечали: "Да, вы десять дней подряд делали всё, чтобы сохранить мир, но перед этим вы десять лет подряд делали всё, чтобы вызвать войну".
Между прочим, бывший Генерального штаба полковник русской армии, будущий Маршал Советского Союза Борис Михайлович Шапошников писал о "свойственных ханжам мазках Грея в обрисовке характера будущей мировой войны".
Вот уж сказано, как припечатано.
Обманывал Грей (точнее, обманывали Греем) Германию и впрямь с ханжеским размахом, не скупясь на авансы и посулы. Скажем, в предвоенные годы Англия якобы шла на заключение конвенции с Рейхом по сотрудничеству на Ближнем Востоке… Шла и на соглашение о разделе португальских колониальных владений в пользу Рейха.
"Иракская" конвенция должна была быть подписана 15 июня 1914 года, но потом акт подписания… "несколько отложили". Начавшаяся через пару месяцев война превратила конвенцию в бумажку.
"Португальское" соглашение было готово в мае 1913 года, в августе парафировано. Однако Грей затягивал и затягивал его обнародование, а подписание назначил на… конец июля 1914 года.
Именно неоправданное согласие посла Лихновски отложить опубликование договора по португальским колониям статс-секретарь фон Ягов ставил потом ему в вину как главный лондонский просчёт германской дипломатии. Хотя мог ли англофил Лихновски отказать "лучшему другу немцев" сэру Эдуарду в его просьбе о "небольшой" (всего лишь до начала мировой войны!) отсрочке?
Война подоспела так вовремя и так "удачно" избавила будущего виконта Фаллодона от необходимости подписывать усиливающие Германию документы, что провокационная линия Лондона выявляется на одном этом с полной прозрачностью. Кроме того, эти факты дополнительно доказывают, что далеко не кайзер горел желанием начать войну летом 1914 года.
Зато коллега Грея, первый лорд адмиралтейства Уинстон Черчилль (которого у нас будет повод не раз помянуть недобрым словом позже), с присущей ему энергией бодро заявлял: "Ни разу в течение трёх последних лет мы не были так хорошо подготовлены". Фон Ягов считал, что Англия небоеспособна, однако Черчилль представлял себе состояние английских вооружённых сил и промышленности получше фон Ягова. И уверенность немецкого статс-секретаря в неготовности Англии доказывает одно: англичане обманывали и обманули немцев.
В дополнение к моральному портрету английского министра иностранных дел сообщу, что, когда творец Шерлока Холмса Артур Конан Дойл в 1900-е годы выступил с гневным протестом против конголезской политики бельгийского короля Леопольда, заливавшего Конго кровью и слезами, сэр Эдуард заявил, что шумиха вокруг Конго угрожает европейскому миру.
Да оно и понятно!.. Оттолкнёшь от Антанты Бельгию, а та, не дай бог, разрешит Германии транзит войск через свою территорию для удара по Франции. И как же тогда с удобным поводом для Англии "вступиться" за "поруганную" Бельгию и вступить в войну?
Сэр Артур смотрел далеко вперёд…
Сразу после Сараевских выстрелов он в очередной раз демонстративно подчеркнул незаинтересованность-де Англии в развитии напряжённости и сумел создать у немцев полную иллюзию того, что Англия в войне против Германии участвовать не будет. Это было подстрекательство не столько тонкое, сколько совсем уж бесчестное.
Потом историки будут объяснять поведение Англии её якобы тревогами по поводу растущей-де германской морской мощи, но вот как соотносились военно-морские силы на основном морском театре в Северном море. Англия имела в "Гранд-Флит" ("Большом флоте") и "Флоте Канала" 20 дредноутов, 38 додредноутов (линкоров), 5 линейных крейсеров, 67 крейсеров, 192 эсминца и 68 подводных лодок.
Флот открытого моря Германии включал в себя 15 дредноутов, 22 додредноута, 3 линейных крейсера, 25 крейсеров, 137 эсминцев и 24 подлодки.
Общее же число наиболее тяжёлых кораблей сверхдредноутного, дредноутного и додредноутного типа у Англии выглядело ещё внушительнее: 66 против 37 немецких. То есть за англичанами оказывалось явное преимущество, особенно с учётом французского флота (правда, слабого), а также отличной береговой обороны и хорошо защищённых морских баз. Англичане и более интенсивно, чем немцы, наращивали свою флотскую мощь.
К тому же на Балтийском море русский Балтийский флот подавляющее превосходил немецкие силы, и немцы оказывались перед необходимостью перебрасывать часть кораблей из Северного моря на Балтику через Кильский канал (что они потом и делали).
Нет, дело было не во флоте.
Во-первых, Англия желала войны лишь чуть менее, чем США. Да, Америке война сулила только многочисленные выгоды: подъём производства, снижение безработицы и социальной напряжённости, финансовое закабаление Европы, усиление своего политического влияния и создание массовой армии.
И всё это – без малейшего риска для своей территории, без риска проиграть войну.
Однако и Англия рассчитывала отбояриться лишь экспедицией на континент без ущерба для собственно Острова. А одновременно она предполагала разбить опасного германского конкурента, чьи товары вытесняли английские на мировом рынке.
Впрочем, все эти соображения могли заботить и заботили английскую элиту. Что касается рядового англичанина, то он воевать на суше с себе подобными (то есть с европейцами) не умел и не любил. Недаром Бисмарк в своё время похохатывал: "Если бы Англия высадила на берега Германии десант, то я просто приказал бы полиции его арестовать".
Двинуть запроливные массы англичан "на континент", в окопы, было не немного легче, чем подвигнуть на это же заокеанских "янки". О том, как с навешиванием "бубенцов воинственности" на рядового американца справилась элита США, мы в своём месте узнаем. Но технология в Америке была применена, в общем-то, та же, что за три года до этого в Англии. Способы её хорошо описал генерал Фёдоров, посетивший "Остров" в 1915 году с миссией адмирала Русина: "Газеты и журналы, плакаты и листовки, публичные доклады, патриотические манифестации, кино, театр"…
У Трафальгарской колонны Нельсона непрерывно шёл поставленный с размахом балаган по записи добровольцев на фронт. В результате так называемая "китченеровская" армия (по имени военного министра Китченера) вырастала на глазах: за год с 200 тысяч до 1 миллиона.
Соответственно росло и английское военное производство, чему очень способствовал принятый сразу после начала войны "Декрет о защите государства".
Возрастали и централизация, и контроль капитала за жизнью страны. И всё это были приметы новой империалистической эпохи. Ранее хоть умирать можно было по своему выбору. Теперь и этой "демократической свободы" европейца лишали: фронт и тыл приобретали черты тотальности. А в итоге росли прибыли элиты, то есть то, ради чего весь сыр-бор усиленно и разжигали.
В списке акционеров только одного оружейного концерна Армстронга, который с начала XX века не выплачивал дивиденды менее 10, а то и 15 процентов, были имена шестидесяти представителей знати или их жён, сыновей, дочерей; пятнадцати баронетов, двадцати рыцарей с титулом "сэр", восьми членов парламента, пяти епископов, двадцати крупных офицеров и восьми журналистов. Война этой компании могла принести одно – повышение годовых доходов в три, пять, а то и в десять раз.
Было из-за чего стараться.
Английский журнал "Экономист" уже во время войны в испуге проговорился однажды – в номере от 13 февраля 1915 года: "Филантропы выражают надежду, что мир принесёт международное ограничение вооружений. Но те, кто знают, какие силы фактически направляют европейскую дипломатию, не увлекаются никакими утопиями"…
Сэр Эдуард Грей утопиями не увлекался. Он и его патроны прекрасно понимали, что начинать войну имеет смысл только тогда, когда в ней против Германии (и Австро-Венгрии как вспомогательной единицы) будет воевать Россия. Россию к этому готовили более десяти лет, и теперь приходило время окончательно её "дожать" и поджечь тщательно обдуманный военный европейский пожар…