Становясь странником, Александр I не мог не сознавать, что в этом качестве ему придется столкнуться с массой трудностей. Ведь попади он на пути своего передвижения по стране в поле зрения властей, как его тут же обвинили бы в бродяжничестве (что и произошло, как мы видели, с Федором Кузьмичом в Красноуфимске). А оно в России преследовалось и наказывалось не просто арестом, но и физическим воздействием - плетками или кнутом. Мог ли бывшей царь, человек, по уверению его близких, не способный по своему характеру переносить испытания подобного рода, обречь себя такому униженному состоянию?
Но главное даже не в этом. Если бы Александр действительно захотел скрыться от людей, то что же мешало ему? Он мог это сделать совершенно открыто, не прибегая ни к каким мистификациям. Так, к примеру, поступил в ХУI веке император Священной Римской империи Карл У, отказавшийся от короны и ставший монахом. Вместо такого простого хода Александр разыгрывает грандиозный спектакль- зачем? И зачем после двенадцати лет пребывания в полной неизвестности вновь возвращаться в мир? Какова логика таких поступков?
И, наконец, версия о возможном бегстве Александра I из Таганрога на английском судне. О ней рассказал в 1956 году на страницах русской эмигрантской газеты "Возрождение" А. Айвазовский, чьи предки по материнской линии были шотландцами и носили фамилию Гревс. С этим именем и связана еще одна таинственная история, имеющая отношение к событиям 1825 года в Таганроге. Но обо всем по порядку.
Бабка А. Айвазовского со стороны матери была одной из трех дочерей шотландца Якова Гревса, приехавшего с семьей в Россию незадолго до смерти Александра I. Пароход прибыл в Одессу, откуда Гревс должен был ехать в Петербург, но в это время на юге России началась эпидемия холеры, а потому семейство Гревсов было вынуждено несколько месяцев пробыть в карантине. Именно в это время в Таганрог и прибыл русский император.
Когда Грейс - старший получил разрешение на выезд из Одессы, он вместо того чтобы поехать в Петербург неожиданно отправился в Таганрог. Там он каким-то образом сходится с Александром I, но в день его смерти, то есть 19 ноября 1825 года, таинственным образом исчезает из города, оставив в полном неведении о себе всю свою семью.
Далее происходят не менее загадочные вещи. Семью Гревс, которая по-прежнему живет в Таганроге, неожиданно берет под опеку граф Михаил Романович Воронцов, впоследствии ставший наместником Николая I на Кавказе и князем. Он перевозит Гревсов в Крым, в свое имение "Алупка", устраивает одного из сыновей Якова Гревса в университет в Одессе, а другому сыну поручает заведование своей личной библиотекой. Никто из Гревсов не знал, чем продиктована такая забота к ним со стороны Воронцова, но мать А. Айвазовского рассказывала ему, что в семье догадались, что граф действовал по чьему-то поручению.
Сам А. Айвазовский долгое время пытался встретиться с сыновьями другого Гревса, брата исчезнувшего Якова, и в 1917 году ему удалось это. От А. П. Гревса, командира 18-го драгунского полка, он узнал, что в имении этих Гревсов, расположенного в Киевской губернии, хранились конверты с надписью: "Вскрыть в 1925 году".
Как полагал А. Айвазовский, в этих конвертах, содержались какие-то сведения, касающиеся Александра I, поскольку на это указывала сделанная на них надпись: по российским законам все сведения, имеющие отношения к какому- либо царствующему лицу, могли доводиться до широкой публики лишь через сто лет.
Но, к сожалению, эти конверты пропали во время революции, поскольку Гревсам пришлось покидать свое имение в спешном порядке. Может быть, предполагал А. Айвазовский, они и до сих пор лежат где-то и ждут своего часа.
Какова, однако же связь между исчезнувшим Яковом Гревсом и то ли умершим, то ли исчезнувшим Александром I?
А. Айвазовский убежден: самая прямая. Он считает, что его прадед не случайно приехал в Россию, не случайно вместо Петербурга "завернул" в Таганрог и не случайно так быстро сошёлся там с императором - судя по всему, он был своего рода агентом, посланным теми силами (какими?), которые подготовили исчезновение Александра I. Вот как оно выглядело, по мнению А. Айвазовского.
19 ноября 1825 года в Таганроге отмечено тремя событиями: смертью Александра I, исчезновением Якова Гревса и уходом из Таганрогского порта яхты лорда Кеткарта, бывшего английского посла в России. Как считает А. Айвазовский, эти события связаны между собой прочнейшей внутренней связью. Поскольку исчезновение Александра было решено заранее, он имитировал собственную смерть, а сам тем временем тайно перебрался на яхту лорда Кеткарта, захватив с собой и Гревса. Последний должен был исчезнуть навсегда, чтобы ничем не навести любопытных на след тайны Александра.
Но куда же доставила яхта своих пассажиров? В Палестину, уверяет нас А. Айвазовский. Там Александр жил некоторое время, затем, когда его внешность достаточно изменилась, его высадили с английского же судна на северном побережье России, откуда он и начал своё продвижение в Сибирь. Что же касается Якова Гревса, то его следы утеряны безвозвратно.
В подтверждение своей версии А. Айвазовский приводит такие доказательства. Во-первых, лорд Кеткарт был не просто послом, но ещё и близким другом императора; во-вторых, когда известный российский историк, великий князь Николай Михайлович, написавший труд об Александре I, просил допустить его к бумагам из архива лорда Кеткарта, ему в этом было отказано; в-третьих, А. Айвазовский утверждает, что в архиве царской семьи имеется выписка из вахтенного журнала английского судна, ушедшего в день 19 ноября 1825 года из Таганрога, свидетельствующая о том, что лорд Кеткард приказал взять на борт какого-то пассажира, которого требовалось переправить в Палестину.
В заключении остаётся сказать лишь о том, что известно на сегодняшний день о личности старца Фёдора Кузьмича.
Сведений о его жизни очень мало, но всё-таки они есть. И кое-какие факты наталкивают историков на любопытные выводы. Многие из тех, кто знал Фёдора Кузьмича, отмечали, что в его речи не так уж редко встречались польско-малороссийские слова и выражения. Вряд ли ими мог пользоваться коренной россиянин, так что историки делают вывод: вероятно, Фёдор Кузьмич довольно долго жил на территории, где преобладало польское население. Впрочем, это не обязательно - польско-малороссийские вкрапления в речи старца могли быть обусловлены просто его частым общением с поляками. Но где было возможно такое общение?
В Киеве, отвечают историки, и при этом указывают на тот факт из биографии Федора Кузьмича, когда он, проживая под Томском, посылал в Киево-Печерскую лавру свою воспитанницу Александру Никифоровну. Посылал не просто так, не наобум, а к конкретным людям, отшельникам, живших в пещерах лавры, назвав воспитаннице их имена. Когда Александра Никифоровна прибыла по адресу, выяснялось, что старцы Киево-Печерской лавры хорошо знали Федора Кузьмича, и, таким образом, его связь с Киевом подтверждалась самым непосредственным образом.
На связь с Киевом же указывают и книги, обнаруженные в келье старца после его смерти, в частности, Киево-Печерский молитвенник.
Федор Кузьмич знал иностранные языки, и этот факт обычно приводят в пример, когда говорят о дворянском происхождении старца. Однако некоторые исследователи, например, кандидат исторических наук А. Серков, высказали противоположное мнение. На их взгляд, Федор Кузьмич мог и не происходить из дворян, выучившись иностранным языкам в Киевской Духовной Академии. Но пока это только предположение.
Ничто не мешает признать, что перечисленные факты в большой степени подтверждают существование у Федора Кузьмича давних связей с Киевом, однако тут возникает правомерный вопрос: если это так, то почему старец оказался в Сибири и почему никому не открыл свое подлинное имя?
Есть несколько догадок на этот счет, но, по мнению автора, самая правдоподобная из них та, которая предполагает в старце церковного еретика. Собственно, это даже и не догадка, поскольку многие современники Федора Кузьмича отмечали у него отклонения от православных догм. Он, например, нерегулярно ходил в церковь, отказывался от исповеди, а самое главное - признавал Богородицу в качестве четвертой божественной ипостаси, то есть почитал ее наравне с Богом Отцом, Богом Сыном и Святым Духом, что расценивалось как ересь.
В пользу такого поворота говорит и то обстоятельство, что в келье Федора Кузьмича обнаружили икону Почаевской Божьей Матери, долгое время являвшейся одной из главных ценностей униатских священнослужителей, то есть тех православных священников, которые вошли в унию с западной католической церковью. Икону вернули православию лишь после польского восстания 1830-31 годов, а до этого она находилась в Почаево - Успенском монастыре на Тернопольщине, принадлежавшему униатам с 1713 года.
Таким образом, есть основания предполагать, что, кроме Киево - Печерской лавры, Федор Кузьмич некоторое время обитал и в Почаево - Успенском монастыре. По каким причинам он оказался позднее в Киеве - неизвестно, но, видимо, именно там он проявился как еретик и был, по всей вероятности, изгнан из лавры. Так началась его странническая жизнь, кончившаяся высылкой старца в Сибирь.
Можно ли все-таки узнать, кто в действительности скрывался под именем Федора Кузьмича? Думается, что да, но для этого следует провести обширные архивные розыски и определить:
- имена тех, кто жил в Почаево-Успенском монастыре до 1831 г;
- кто из братии покинул его после возвращения монастыря в лоно православной церкви;
- кто из монахов монастыря участвовал в польском восстании 1830-1831годов;
- кто из них был наказан за это (либо ссылкой, либо кнутом - вспомним, что у Федора Кузьмича на спине имелись следы, очень схожие со следами ременной плети или кнута).
Выяснив все это, вероятно, можно будет приблизиться к разгадке тайны Федора Кузьмича.
Но, с другой стороны, имеются факты, связанные с пребыванием старца в Сибири и входящие в явное противоречие с тем, о чем мы только что поведали. Так, очевидцы, описывая жилище Федора Кузьмича в Зерцалах, свидетельствуют, что в нем рядом с иконами висел образок с портретом Александра Невского. Князь, как известно, давно причислен русской православной церковью к лику святых, и мы помним, что именно в его честь Александр I получил свое имя, так что образок, имевшийся у старца, наводит на определенные умозаключения.
Однако дело не ограничивалось одним образком. Оказывается, в день Александра Невского в келье Федора Кузьмича обязательно появлялись пироги и собирались гости, коим старец рассказывал о петербургской жизни, причем эти рассказы отличались достоверностью и наличием таких деталей, которые может привести или их очевидец или сопережеватель, или крайне умелый мистификатор.
Удивительны еще два обстоятельства, заставляющие нас снова и снова спрашивать самих себя: так кто же, в конце концов, скрывался под маской сибирского отшельника?
Первое такое обстоятельство - исключительно заботливое, можно сказать, нежнейшее отношение Федора Кузьмича к детям, и особенно к девочкам. Если вспомнить, что двух своих дочерей Александр I потерял, когда они были еще малолетними, то указанная черта характера старца странным образом роднит его с российским императором - известно, что Александр I так же нежно относился к детям.
Второе обстоятельство - фраза, сказанная однажды Федором Кузьмичом. Вспоминая как-то день, в который он расстался с обществом, старец заметил, что это случилось в хорошую солнечную погоду. Быть может это простое совпадение, однако день 19 ноября 1825 г (когда Александр I, как считается, "ушел из мира") был тоже теплым и солнечным. В дневнике императрицы Елизаветы Алексеевны отмечена даже температура дня - плюс 15 градусов по Цельсию.
Вот и все, что известно на сегодняшний день о таинственной связи между императором Александром I и старцем Федором Кузьмичом. И напоследок остается лишь добавить, что 10 июля 1903 г. состоялось вскрытие могилы старца. В присутствии свидетелей подняли крышку гроба и увидели в нем "остов старца, голова которого покоилась на истлевшей подушке. Волосы на голове и борода сохранились в целости, цвета они белого, т. е. седые. Борода волнистая - протянулась широко на правую сторону".
Но вскрытие могилы не пролило никакого света на выявление личности Федора Кузьмича. Кто он? - на этот счет по-прежнему можно строить какие угодно догадки.
Глава II
Капризы Клио
Пояс Дмитрия Донского
Едва ли найдется человек, который не слыхал бы о так называемой шапке Мономаха - оригинальном венце московских князей; ее возлагали на них, когда они занимали великокняжеский стол. Менее известна другая подобная реликвия - золотой пояс Дмитрия Донского. Вероятно, по той простой причине, что его нет ни среди экспонатов Исторического музея, ни среди собрания московского Кремля. Как нет его и вообще в России, из которой он исчез несколько веков назад.
Какие обстоятельства сопутствовали пропаже - об этом мы расскажем ниже; а пока лишь заметим: несмотря на то, что упомянутая шапка Мономаха не раз демонстрировалась на разных выставках, среди некоторых ученых бытует мнение, что знаменитый венец - всего-навсего копия. Впервые эту мысль высказал археолог Федор Солнцев (1801–1892), а его приверженцы пошли дальше, назвав время появления дубликата - 1613 г. Новую шапку, будто бы, изготовили ко дню коронации царя Михаила Романова; что же касается оригинала, то он, опять же по мнению последователей Солнцева, был подарен Лжедмитрием I в 1605 г. родственникам жены - польским магнатам Мнишкам.
С именем первого самозванца многие исследователи связывают и исчезновение пояса Дмитрия Донского - исчезновение, так сказать, окончательное, ибо история пропажи уникального творения древнерусских златокузнецов началась значительно раньше, в 60-Х гг. XIV в. Именно оттуда берет свое начало запутаннейший исторический детектив, разгадку которого не могут найти и по сей день.
18 января 1366 г. в Коломне, в Воскресенской церкви, состоялось венчание великого князя московского Дмитрия Ивановича (будущего героя Куликовской битвы) с дочерью Дмитрия нижегородского Евдокией.
Почему, спрашивается, столь важное событие происходило в Коломне, а не в Москве? По одной простой причине: на тот период времени Москвы как таковой не существовало. Она сгорела дотла до венчания в Коломне - летом 1365 г.
Из церкви молодые, как водится, отправились за свадебный стол, и там, за чередой хмельных кубков и всевозможных яств, новобрачным были показаны подарки от родных и близких. Все они произвели на гостей большое впечатление, но подлинное восхищение вызвал подарок тестя - золотой княжеский пояс. В те времена эта принадлежность одеяния знатных людей играла такую же важную роль, как ныне, скажем, смокинг для дипломата или фрак для дирижера, и изготавливалась с особым тщанием.
К сожалению, нам не известно имя мастера, сработавшего пояс; нет в летописи и описания изделия, однако на основании сведений, собранных в разного рода исторических документах, удалось воссоздать его "портрет". Подробный рассказ занял бы много места, поэтому остановимся лишь на главных деталях.
Пояс был четырехконцовый (изготавливались и трехконцовые) - два конца предназначались для застегивания, два - для подвешивания к ним меча и лука со стрелами. Обильно украшенный тончайшей золотой чеканкой и самоцветными камнями, он представлял собой настоящее произведение искусства. Работа златокузнеца была поистине филигранной, что особенно подчеркивал подбор самоцветов. Они украшали пояс не просто так, а в соответствии с символикой драгоценных камней, где каждый обозначал определенные качества и свойства. Так, агат символизировал здоровье и долголетие, карбункул - дар предвидения, яспис - мужество и скромность. Помимо золота и самоцветов, пояс украшало изображение популярного на Руси святого - Дмитрия Солунского, выполненное методом перегородчатой трехцветной эмали.
Словом, пояс был поистине княжеским, и когда гости насладились его видом, ключнику был дан приказ отнести дар в княжескую скарбницу, что и было сделано. А утром княжеские хоромы облетела невероятная весть: пояс пропал! Точнее - оказался подменённым. Вместо шедевра, которым еще вчера любовались пирующие, в скарбнице оказалось совсем другое.
Розыск ни к чему не привел, и мало-помалу Дмитрий Иванович и его близкие смирились с пропажей. Великий князь так никогда и не узнал, кто произвел подмену. Это выяснилось лишь после его смерти и произвело настоящее потрясение, поскольку подменщиком оказался главный распорядитель на свадьбе Дмитрия, его дядя и один из самых влиятельных людей в Москве, тысяцкий Василий Вельяминов!
Каким расчетом, какой корыстью он руководствовался - никто не ведает, зато доподлинно известно: Вельяминов подарил украденный пояс своему сыну Микуле (командовавшему в Куликовской битве коломенским полком и павшему на поле), который, в свою очередь, отдал его своему зятю, а тот - в приданое дочери. Истины ради поясним: никто из этих людей не знал, что пояс ворованный, и вся вина за содеянное лежит только на тысяцком Вельяминове.
Прошло 67 лет, и 8 февраля 1433 г. в Москве справляли другую свадьбу. Женился внук Дмитрия Донского князь Василий Васильевич, вошедший в историю под именем Тёмного. На торжество съехалось немало гостей, и среди них - его двоюродные братья Василий Косой и Дмитрий Шемяка.
Пир был в разгаре, когда произошла одна из тех роковых случайностей, которые изменяют ход не только каких-то частных, локальных событий, но и ход истории: 90-летний боярин, присутствовавший в свое время на свадьбе Дмитрия Донского, вдруг заявил: пояс, коим опоясан князь Василий Косой, не его, а тот самый, что пропал тогда!
Заявление было грому подобно и вызвало немедленную реакцию: мать жениха, великая княгиня Софья Витовтовна, женщина резкая и решительная, тут же, при всех, сорвала пояс с Василия Косого.
Оскорбленный Василий, а за ним и Дмитрий Шемяка, покинули свадьбу и уехали в свой удельный Галич (не путать с Галичем-Волынским! Город, о котором идет речь, входил в состав Ростово-Суздальской земли.). Никто и представить не мог, чем обернется инцидент. А обернулся он 20-летней жестокой распрей между московским князем и его двоюродными братьями. За эти годы враждующие стороны неоднократно разоряли земли друг друга (Москва несколько раз была взята противниками Василия Васильевича), грабили и убивали ни в чем не повинный народ. Жестоко поплатились и главные действующие лица междуусобного раздора: были сначала Василий Косой, а затем и захваченный в Троице-Сергиевой лавре великий князь Василий Васильевич (отсюда и прозвище - Тёмный). Итогом же бесславной войны стала смерть Дмитрия Шемяки от яда в Новгороде в 1453 г.
Итак, обоюдное разорение кончилось, и пояс вернулся к исконным владельцам, в скарбнице которых и сохранялся до начала XVII в., до времён общерусской Смуты. По прошествии лет вещи, собранные в скарбнице, стали называться "Большой казной". По сути, она представляла собой наследственные сокровища московских великих князей, и в распоряжении историков имеются их духовные грамоты, из коих видно, что "Большая казна" переходила без потерь от одного властителя к другому до 1605 г., то есть до занятия московского трона Лжедмитрием I.
Мы уже говорили, что у некоторых ученых есть подозрения относительно подлинности шапки Мономаха. Но если это мнение часть исследователей категорично отметает, то насчет пояса Дмитрия Донского все единодушны - самозванец подарил его кому-то из родственников своей жены, небезызвестной Марины Мнишек.