Еще на прошлой неделе по редакции пополз слушок, что Голембиовский никак не может решить, кого бы отправить корреспондентом в Сенегал и в страны Центральной Африки.
- Я не знаю языков, понимаете? И мама у меня гипертоник.
- А что, ваша мама не любит Ельцина? - удивился Боднарук.
- Мама не любит туземцев, - твердо сказал Алешка. - Они ей категорически не нравятся!
Боднарук тяжело вздохнул:
- Я согласен, Алексей Андреевич. Но в Кремле не только туземцы, хотя дикари есть, один Полторанин чего стоит, дорогой мой, это верно. Придется потерпеть, Алексей Андреевич, ничего не поделаешь.
Алешка замер. Самое главное в журналистике - разведка трепом.
- Ну и как вы видите мою роль, - Алешка неторопливо закинул ногу на ногу, - подскажите, Николай Давыдович!
Боднарук хмыкнул:
- Вашу роль, дорогой, я не только не вижу, но даже представить себе не могу, хотя у меня богатое воображение! Я не Роза Кулешова… дорогой… чтобы видеть через кремлевский застенок. Но даже в том случае, если вы, дорогой, там действительно кому-то понадобились, это быстро закончится, уверяю вас! У самозванцев все ненадолго, вас используют - и выбросят, имейте это в виду. У них психология такая; самозванец знает, что он калиф на час, он сам себе не верит. Самое главное для него - сначала заработать деньги (или украсть, это вернее), потом - получить власть, потом - завоевать любовь народа. Вот, дорогой, типично российская схема. Мало кто понимает, что происходит сейчас в России: болтуны так заболтали народ, что народ с удовольствием отдал им власть над собой. Сначала они пустят страну по миру, ибо ни фига не умеют, потом разбегутся - либо по заграницам, либо по коммерческим структурам, связанным с заграницей. После болтунов к власти придет какой-нибудь новый Андропов. И только на следующем витке появится человек, который возьмет от прежней жизни Госплан, ибо в России слишком много земли, в том числе - и дурной земли, которая никогда себя не прокормит, а от новой жизни, если она будет, конечно, возьмет рынок и каким-то чудом свяжет это все между собой. Поэтому, дорогой, я понятия не имею, кто и как вас в Кремле употребит. Здесь, как говорится, возможны варианты.
- Больно не будет? - поинтересовался Алешка.
- Будет. Обязательно будет, не сомневайтесь, - зевнул Боднарук, - Кремль, дорогой, это камера пыток, только в коврах и в хрустале, здесь всегда больно. Нельзя, просто нельзя быть во власти и не бороться за власть, ибо власть, дорогой, это такая игрушка, которая всегда кому-то нужна. Если решитесь, не разрывайте связей с газетой. Пресс-служба Президента - контора серьезная, следить за вами будет местный Малюта Скуратов, господин Коржаков, но когда у вас появится возможность делиться информацией - наладим сотрудничество.
- Правду скажу, Николай Давыдович: о пресс-службе Президента я узнал… от вас. Клянусь!
Боднарук ухмыльнулся:
- Но вы же брали интервью у Бурбулиса! А Бурбулис, дорогой, все решает с первого взгляда.
- Что "все"?!
- Все. И - за всех.
- Я откажусь.
- Не откажетесь! От такой работы, дорогой, не отказываются.
Алешка похолодел:
- Так что, меня действительно выгнали, Николай Давыдович?
- Не выгнали, а передали из рук в руки, учитывая пожелание руководства России.
- Могу идти, Николай Давыдович?
- Можете. Вы теперь все можете, дорогой…
В коридоре, даже у окна, где курят, никого не было.
"Выгнали! - Алешка плюхнулся в кресло. - Пинком под зад с переводом в Кремль…"
Он знал, что идти к Голембиовскому бессмысленно, Боднарук был идеальным заместителем главного, то есть он действительно замещал Голембиовского, если сам Игорь Несторович не хотел мараться.
"Все равно пойду! - Алешка упрямо мотнул головой. - Хуже не будет!"
Он быстро спустился к себе в кабинет. Какое счастье, господи! Дверь закрыта, никого нет…
"Во-первых, звоню Бурбулису. Решили, бл…, без меня, я что, крепостной, что ли? Во-вторых, к Голембиовскому! Я писал заявление? Нет. Вот пусть и объяснит!.. В крайнем случае удовлетворит меня отказом…"
Игорь Несторович когда-то рассказывал Алешке, что в Малом театре был такой директор - Солодовников. Когда Солодовникова только-только назначили, актеры пошли к нему косяком: кто квартиру просил, кто звание, кто зарплату… Аудиенция продолжалась, как правило, одну-две минуты, и люди выходили от Солодовникова совершенно счастливые:
- Разрешил?!
- Не-а, отказал. Но как!
"Я удовлетворил его отказом", - часто повторял новый директор.
Заорал телефон. Почему в редакциях телефоны не звонят, а именно орут? Алешка протянул руку и тут же отдернул её. Нет, не до звонков, надо сосредоточиться. А телефон не унимался, он звонил так, будто хотел сказать что-то очень важное.
- Алло!
- Господин Арзамасцев? Как хорошо! Здравствуйте, Алексей! Это Недошивин, помощник Геннадия Эдуардовича… Помните меня? Радостная весть: Геннадий Эдуардович ждет вас завтра в час дня…
"Да что происходит, черт возьми!"
- Спасибо, - пробормотал Алешка. - Пропуск закажите, а то не дойду.
- Ну что вы, Алексей Андреевич, как можно! Пропуск будет у меня в руках, а я встречу вас прямо на КПП, у Спасской башни…
16
Грачев нервничал: он уговорил Ельцина лететь в Завидово вертолетом, борт должен подняться в 12.45, а в Завидово, оказывается, ветер, переходящий в бурю. Ну какого черта, - да? Кто тянул его за язык? Всякая инициатива наказуема, Грачев понял это давным-давно, ещё в Каунасе, когда он командовал взводом, но так уж устроен русский человек: все-то ему хочется сделать как лучше…
Летом, когда приезжал генерал Пауэлл, председатель объединенного комитета начальников штабов Вооруженных сил США, Грачев повез его в Тулу к генералу Лебедю, в лучшую воздушно-десантную дивизию Советского Союза. Грачев ходил гоголем. Он был самым молодым (Язов выдвинул!) командующим Воздушно-десантными войсками страны за всю их историю. В июне 91-го Язов и Ачалов, его заместитель, посетили Вашингтон, где Пауэлл (не без ехидства, конечно) демонстрировал перед ними боевую мощь Нового Света. "Вы - е…. мастерски", - хмуро заметил Ачалов. Сейчас - высокий ответный визит. Пауэлл уже въезжал на полигон, как вдруг поднялся такой ураган, будто ветер решил уничтожить всю землю сразу. Грачев смутился: "Господин генерал, рисковать людьми не будем!" Но после двух стаканов за боевую дружбу между СССР и США молодой командующий разгорячился: "Офицеры, слушать приказ! Самолеты - в воздух!" Лебедь и Пауэлл стали его отговаривать, причем Пауэлл испугался не на шутку: "Мистер главнокомандующий, зачем? Ветер стихнет, тогда…" Нет, надо знать Грачева: "Сейчас увидите, суки, как умирают русские солдаты!" Перепуганные ребятишки-десантники разбежались по самолетам. Для них приказ Грачева - это приказ Родины. В итоге: шестнадцать перебитых ног, одна сломанная спина и один труп.
Увидев, как бьются люди, Пауэлл протрезвел: "Господа, что вы делаете?! Зачем?.."
В горах Гиндукуша, где Грачев воевал целых пять лет, он - герой Афганистана - был дважды контужен, получил семь ранений (два серьезных и одно очень серьезное), прыгал с горящего вертолета и дважды подрывался на мини-ловушке.
В войсках Павел Грачев был живой легендой. Десантники его обожали, московские генералы - боялись.
В декабре 86-го разведотряд Грачева попал в засаду. "Духи" подстерегли десантников в скальном разломе возле селения Баях. Погибли пять человек, Грачев знал их поименно: Алексей Кастырной, Иван Поташов, Сергей Осадчий, Владимир Токарев и Борис Местечкин. Грачев тут же поднял дивизию, "духов" поймали, и Грачев лично перед строем расстрелял их из своего автомата…
Все войны в конце XX века - бандитские, где подвиг ничем не отличается от преступления. Афганистан стал звездным часом молодого генерала Павла Грачева. Но когда человек, превратившийся (за пять лет войны) в головореза, вдруг, буквально в одночасье, становится министром обороны России, это все-таки слишком смелая кадровая политика.
Если бы министр обороны России не был бы головорезом, не было б и Чечни. Кровь в Грозном - это его тоска по Афганистану. И - водка. Грачев пил много, постоянно, причем пил (если он был не один) из своей старой командирской кружки, то есть - без меры…
- Соедините меня с Коржаковым, - распорядился Грачев.
Он кругами ходил вокруг старого дачного дома. Каждые пятнадцать минут дежурный адъютант докладывал метеосводку. Ничего хорошего: шквал.
- Это я, Саша, - тихо сказал Грачев. - Знаешь, тут докладывают… над лесом буря, лететь нельзя…
- Над каким ещё лесом? - насторожился Коржаков.
- В Твери, Саша.
- А, в Твери… - протянул Коржаков. - В Твери, значит? Над полями да над чистыми?
- Над ними. Санек… а, Санек… доложи Борису Николаевичу, пожалуйста…
- А ты, командир, сам позвони. Не стесняйся, командир! Так, мол, и так, товарищ Президент Российской Федерации, я, боевой генерал Грачев, хотел вые…… я перед вами, но неувязочка вышла, в сводку не заглянул…
Грачев не любил Коржакова: он злой, а злые люди - кусачие…
- Ты, командир, че раньше думал? Ты где раньше был, командир?
- Где?! В гнезде! Буря только что началась, понял?!
- Вот и докладывай!
- Саша!
- Да пошел ты…
Телефон поперхнулся лихорадочным тиком. Сволочь! Почему вокруг Ельцина столько сволочей?
- Товарищ Председатель Государственного комитета РСФСР по оборонным вопросам! - Адъютант вытягивался перед Грачевым так, будто хотел стать выше берез. - Министр обороны товарищ Шапошников просит взять трубку!
- Просит, значит, давай, - буркнул Грачев.
Черный "кейс" с телефоном стоял рядом, на лавочке.
- Генерал-полковник Грачев! Слушаю!
- Приветствую, Пал Сергеич, - пророкотал Шапошников. По натуре Шапошников был оптимист, а оптимисты всегда действуют на нервы своей бодростью. - Ты скажи, мы летим или не летим?
- Видимость - тысяча, облачность - сто, ветер - тридцать. Вот так, Евгений Иванович.
- Понял тебя, - Шапошников задумался. - Значит, по асфальту?
- А это не я решаю, Евгений Иванович. Я не Коржаков!
С некоторых пор Грачев откровенно хамил министру обороны страны, но маршал этого как бы не замечал.
- Я… думаю так, Пал Сергеич: может… в моем "членовозе" поедем? Я б за тобой заехал, тем более разговор есть…
Шапошников - министр, Грачев (по статусу) его первый заместитель. Кому за кем заезжать?
"Новое мышление", - догадался Грачев.
- А что, Евгений Иванович, есть вопросы?
- Есть, Паша. Возникли.
- Тогда, может, я подъеду?
- А в кабинете, Паша, не поговоришь…
Для Грачева не было секретом, что Шапошников боится собственной тени.
- Буду рад, товарищ министр обороны! И жена будет очень рада.
- Паша, сейчас не до жены, сам знаешь.
- Не-е, я к тому, что перекусим…
- Ну, жди!
На самом деле Грачев относился к новому министру обороны вполне спокойно: Шапошников - мужик компанейский, не вредный, в генеральском застолье откровенен, хотя сам - почти не пьет.
Год назад, в 90-м, Язов убедил Горбачева: если страна не хочет, чтобы её солдаты и офицеры погибали от голода, армия сама должна зарабатывать деньги; крайне выгодно сдавать под коммерческие рейсы боевые самолеты и корабли. Президент СССР почему-то не сообразил, что на коммерческих рейсах будут зарабатывать не солдаты, а генералы. Грачев знал, что Дейнекин, главком ВВС, лично контролирует (с подачи Шапошникова?) всю коммерцию военного аэропорта Чкаловский. Честно говоря, Грачев тоже хотел попробовать себя в бизнесе, но он, во-первых, не знал, как это делается, а во-вторых, был - пока - полководцем без армии, она подчинялась Горбачеву и Шапошникову, то есть что-то спереть ему было просто негде.
Подошел адъютант: опять Коржаков.
"Замучил, гад", - поморщился Грачев.
- Чего, генерал?
- А ничего, Паша. Нич-чё хорошего. Позвони, говорю, шефу, он ждет.
- Ветер тихнет, слышишь? Сейчас будет хорошая сводка.
- Позвони, бл…, - Коржаков кинул трубку.
Борис Николаевич был на даче.
- Алло, у телефона генерал-полковник Грачев. Соедините с Президентом… Пожалуйста.
Ельцин тут же снял трубку.
- Товарищ Президент Российской Федерации! В военных округах на территории России все в порядке! Докладывал Председатель Государственного комитета РСФСР по оборонным вопросам, генерал-полковник Грачев!
- Ишь ты… - хмыкнул Ельцин.
- Теперь, товарищ Президент, разрешите доложить по вылету на объект…
- А што-о тут докладывать?.. - Ельцин не произносил, а как бы отрыгивал из себя слова. - Замутили, понимаешь, всех, напредлагали Президенту, а теперь прячетесь…
- Я не прячусь, - доложил Грачев. - Я на даче, Борис Николаевич!
Ельцин был пьян.
- Бо-орис Николаевич…
- Шта? Я - Борис Николаевич, и шта?! Значит, так. Вы - на вертолет, мы - в машины. Мы… на машинах поедем, вы - по небу. Вопросы есть?
- Никак нет, товарищ Президент! Буду с гордостью встречать вас на объекте!
- Тогда вот давайте, летите, - смягчился Ельцин. - Ну и… поаккуратней там, понимашь.
- Есть, товарищ Президент, быть аккуратнее!
- Хорошо. Если получится - свидимся… еще.
Ельцин повесил трубку.
Любые ситуации Грачев оценивал по принципу "дважды два - четыре" и не имел привычки терпеть непонятное.
Судя по всему, это действительно нравилось Ельцину. В чем-то главном Ельцин был на редкость примитивен, а примитивный человек не любит непонятных людей, он быстро от них устает.
Грачев нервно ходил по дорожкам леса, похожего на парк. Еще больше, чем хамство Ельцина, ему не нравилась предстоящая встреча с Шапошниковым.
Он знал, что начальство, которое в личном общении (с подчиненными, пусть даже высшими генералами) хочет, чтобы его не воспринимали как начальство, самое плохое начальство на свете. Новый министр обороны с удовольствием дружил бы абсолютно со всеми, но как только главнокомандующий Горбачев проявлял волю, Шапошников безропотно рубил любые головы - направо и налево.
Известив войска о своем вступлении в должность, Шапошников почти месяц чистил армейские ряды от влияния ГКЧП. Сразу, приказом № 2, из армии был уволен космонавт Алексей Архипович Леонов, дважды Герой Советского Союза. Утром 18 августа генерал-майор Леонов, возглавивший отряд космонавтов после Юрия Гагарина, имел неосторожность подписать у Бакланова, главы ВПК, какую-то служебную бумагу. Вроде бы Бакланов что-то говорил ему о ГКЧП… И понеслось! Грачев хорошо знал Леонова. Полет космонавтов Беляева и Леонова на аварийном "Восходе", выход Леонова в космос, чуть было не закончившийся трагически, и аварийная посадка (Беляев вручную посадил корабль) в снегах под Мурманском были легендой среди летчиков. Через неделю после отставки Алексей Архипович, любимый гость на всевозможных презентациях, столкнулся - на глазах Грачева - с Шапошниковым.
- Что вы сделали со мной, Евгений Иванович? Лучше б убили, честное слово…
- Слушай, Алексей, должность такая… ты пойми… в конце концов! Давай выпьем, хочешь?..
Шапошников улыбался широко, как голливудская звезда.
Подошел адъютант:
- Товарищ генерал-полковник! Министр обороны Советского Союза подъезжает к воротам. Прикажете отворять?
Грачев терпеть не мог адъютантов. Они смотрели не в глаза, а в рот.
- Отворяй!
Огромные ЗИЛы Шапошникова тяжело въехали во двор. Головной ЗИЛ в обиходе именовался "лидер", второй - машина спецсвязи. Ядерный "чемоданчик" был не только у Горбачева, но и, разумеется, у министра обороны, у начальника Генерального штаба; голосование происходило несколькими кнопками, то есть один Горбачев или один Шапошников ничего (в этом смысле) сделать не могли. Следом за ЗИЛами юркнула "Волга" с охраной, а машины ГАИ деликатно остались за забором: им здесь не место.
- Павлик, я тут! - Шапошников открыл дверцу и, не вставая, свесил ноги на землю.
- Здравия желаю, товарищ министр обороны! - прищурился Грачев, но честь не отдал.
- Здравствуй, Паша. - Шапошников протянул Грачеву руку. - Угостишь чем-нибудь старого летчика?
- У… а то! Выпускай шасси!
Грачев полуобнял Шапошникова и повлек его к беседке, где по-походному, без скатерти, был накрыт стол.
- Слышишь, как птицы орут? - спросил Шапошников.
- Я в природе не разбираюсь, - мрачно ответил Грачев.
Странно все-таки устроены госдачи: асфальтовые дорожки постоянно напоминают, что ты - чиновник, а фонари и зеленые скамейки, напиханные среди деревьев, отбивают всякую охоту к уединению.
- Подскажи, Павлик, что делать будем, - начал Шапошников.
- Сначала пива холодного, и тут же - на коньяк!
- Я не об этом. Ты знаешь, что в Завидово?
- Охота.
- Нет, Паша. Охоты не будет.
- Тогда что туда переться?
Шапошников улыбнулся:
- А это, Паша, вопрос философский.
- Какой-какой, Евгений Иванович?
- Философский.
- Наливаю…
- Мне коньяк. Хватит, хватит…
- Н-ну, где моя командирская кружка?!
Кривое пузатое чудище из белого алюминия находилось тут же, среди бутылок.
- В Завидово, Паша, будет принято решение отделить Россию от Советского Союза. Твое здоровье!
- А на кой хер, Евгений Иванович, ей отделяться?
- Вот это, Паша, я и сам не пойму.
- Значит, озаримся!
Грачев по-гусарски согнул локоть и припал к кружке.
- Меня с утра вызвал Бурбулис, - продолжал Шапошников, - ввел в курс. И попросил меня… как министра… переговорить с тобой. Упредить, значит.
- Ишь как… - сморщился Грачев. - А Бурбулис, между прочим, мог бы и сам жопу поднять!
- Ну, генерал, какое настроение?
- Сказать "хреновое" - значит ничего не сказать.
- И у меня, Паша, хреновое.
Где-то там, наверху, гаркнула ворона, напугала воробьев и притаилась, подлая, оторавшись.
- ГКЧП тоже так начинался, - сказал Грачев. - Придумают черт-те что, а нас потом - к стенке.
- Лучше к стенке, чем в отставку, - пошутил Шапошников.
- Да это как сказать…
Помолчали. В беседку ползла осенняя хмурь, небо как могло прижималось к земле, будто от холода.
- Зачем все-таки Союз рушить… а, Евгений Иванович?
- Михаил Сергеевич остое….л, - объяснил Шапошников.
- Ну и что теперь?
- А как ты от него избавишься? Убивать - жалко, вот и приняли, значит, другое решение.
Шапошников отвернулся. "Как же он их ненавидит…" - вдруг понял Грачев.
- А с армией что будет, Евгений Иванович?
- Бурбулис говорит, все вроде бы остается как есть; Генштаб в Москве, на месте, в республиках Москва руководит по общей линии, а по продовольствию, соцкультбыту и т.д. - местные.
- Двойное подчинение?
- Ну, вроде как.
- Все ясно.
- Что тебе ясно?
- Офонарели, что…