И если мы посмотрим, кого убили матросы в марте 1917 года в Гельсингфорсе и Кронштадте, то увидим, что жертвами стали в основном строевые офицеры. Там буквально один или два инженера-механика были убиты. У инженеров-механиков контакты с матросами были налажены лучше: они были покрыты маслом с ног до головы, так же как матросы, они залезали вместе с матросами в разные закутки корабля для ремонта. Их авторитет был выше, потому что матросы стали воспринимать себя как специалистов. И от офицеров начинали требовать хорошего знания специальности. Инженеры-механики действительно могли показать на деле, что они разбираются.
Со строевыми офицерами дело обстояло сложнее, потому что в то время у них не существовало специализации (штурманской, артиллерийской или торпедной, как это было введено в советское время). И молодой мичман попадал на флот, как кур в ощип. Ему зачастую приходилось учиться у матроса, как обращаться с пушкой, с торпедой, со штурманским имуществом. Потом, конечно, новичок постигал дело, однако эта беспомощность молодых офицеров запоминалась. Иногда оказывалось, что кондуктор, который оттрубил на флоте 10–15 лет, может заткнуть мичмана за пояс в знании технической специальности. И делает он это с сознанием того, что сам в строевые офицеры никогда произведен не будет.
А чувство собственного достоинства, повторюсь, у этих людей присутствовало в полной мере. Средний уровень грамотности матросов был достаточно высоким: среди новобранцев 1913 года грамотными были 76 %; 15 % были малограмотными, неграмотными всего 9 %. На флоте был относительно высок процент людей, получивших по тем временам серьезное образование, которое, правда, сейчас покажется нам смешным. Имеется в виду начальная школа (четыре года) и потом трехклассное городское училище. Таких людей было примерно 3 % новобранцев. В сухопутной армии их численность была ничтожно малой.
А в сухопутной армии основная часть состава была только с начальным образованием или вообще без образования?
По данным "Военно-статистического ежегодника за 1912 год" из 1 260 159 низших чинов армии 1480 человек имели высшее образование, 6087 - среднее, 125 494 - низшее, а вообще никакого образования не имели 1 127 098 человек. Примерно 52 %, более половины из этих людей, были неграмотными и малограмотными. Надо иметь в виду, что и грамотность в то время понималась совсем не так, как сейчас.
То есть, видимо, реально грамотными там были процентов 20–30.
Да. Грамотным считался человек (это официально было прописано), который может прочитать печатный текст и написать свое имя. А малограмотным тот, кто умеет читать короткие тексты печатными буквами типа вывесок на магазинах или объявлений, но не может писать.
Это совсем не то, что мы понимаем под словом "грамотность" сегодня.
Безусловно. К слову, образование было дорогим. Высшее образование стоило в Петербурге (с учетом платы за обучение и проживание) приблизительно 5000 рублей. Это годовое жалованье генерала. Средний рабочий получал в столице 24 рубля в месяц. Чтобы заработать на высшее образование, ему нужно было работать двадцать лет, ничего при этом не тратя. В провинции высшее образование обходилось дешевле, примерно 3000 рублей. Но все равно это крупная сумма.
Итак, матросы отличались большей грамотностью, чем солдаты сухопутной армии. Кроме того, они все время контактировали с рабочими, у которых тоже было развитое самосознание и чувство собственного достоинства. Базами флота были Петербург с Кронштадтом, Ревель, Гельсингфорс, Севастополь, Николаев, то есть города с большим числом рабочего населения. Кстати, команда назначалась на корабль еще до завершения его постройки, чтобы можно было изучить судно, где придется служить. Так что какое-то время матросы и рабочие находились бок о бок. И могли, например, обсуждать, почему "господа" называют их на "ты"…
Еще одним взрывоопасным фактором на флоте во время мировой войны была бездеятельность крупных кораблей. Если подводные лодки и эсминцы постоянно несли боевую службу, то на линкорах делать было нечего. Срочная служба длилась пять лет, и на флоте к 1917 году было довольно много матросов, которых призвали еще в 1909-м и которые остались служить в связи с войной. Среди них особенно чувствовалась усталость, а безделье ее усугубляло. При этом то, что ныне называется политработой, отсутствовало напрочь. Ее место занимала так называемая словесность, то есть матрос должен был уметь оттарабанить, кто в России государь-император, императрица, великие князья, назвать фамилии командира корабля, командира роты, командующего флотом.
Даже библиотеки, собранные на некоторых крупных кораблях в мирное время, не содержали сколь-нибудь серьезного чтива. А с началом мировой войны из них было удалено вообще все, кроме житий святых и рассказов для детей. Лев Толстой, например, был запрещен как "безбожник". А матрос, который хотел что-нибудь почитать, провести свободное время осмысленно, тянулся к любой литературе, которая была бы "про жизнь". Естественно, тут же появлялась какая-то листовка или революционная брошюра.
А до начала 1917 года случались какие-нибудь эксцессы на флотах?
Наиболее известна история, случившаяся на линкоре "Гангут" в 1915 году. Шла угольная погрузка: требовалось вручную грузить тысячи тонн угля корзинами и мешками и потом засыпать его в узкие горловины на палубе. Все вокруг покрывается угольной пылью, после этого нужно отмывать корабль, отмываться самим… Причем необходимо работать быстро: офицеры с секундомером стояли над матросами, отсчитывая, за сколько секунд они с мешком взбегут по сходням и засыпят его содержимое в горловину.
После угольной погрузки полагалось что-нибудь вкусное на обед. В качестве такого блюда были макароны по-флотски. Такова многолетняя традиция. А на "Гангуте" сварили гречневую кашу, и матросы начали возмущаться… Командование не вникло в ситуацию и решило приструнить матросов - заставить съесть обед. В итоге чуть не дошло до восстания. Впоследствии 24 матроса были обвинены в попытке оскорбить офицеров действием и приговорены к каторжным работам. Кстати, уголовная ответственность для матросов и офицеров за одно и то же преступление тоже была разная.
Это явная сословная сегрегация.
Совершенно верно. Например, офицер мог быть уволен со службы без мундира - с лишением чина, а матрос за то же преступление на каторгу попадал. Это тоже вызывало, конечно, недовольство.
После истории на "Гангуте" на флоте провели чистку, и всех матросов, которые были заподозрены в какой-либо политической деятельности, списали на берег. Так Дыбенко попал в тот самый морской батальон под Ригу. Но сказать, что на флоте разгорались восстания, что-то вроде событий на броненосце "Потемкин", нельзя. И мартовские трагедии 1917 года - расправы в Гельсингфорсе и Кронштадте - были неожиданностью для офицеров. Оказалось, что взрыв возмущения в вооруженных силах происходит мгновенно. Это естественно, потому что в гражданском обществе есть формы проявления недовольства, которые еще не являются восстанием, но которые заметны: митинги, демонстрации, пикеты…
Статьи в журналах и газетах.
Да. А в армии может быть либо дисциплина и субординация, либо откровенное восстание. Потому что солдат или матрос никак не может проявить недовольство так, чтобы это было очевидно. Если командир наблюдателен, он заметит тревожные симптомы, скажем, насколько дружно отвечают на приветствие. Но если вы не хотите ничего замечать, то спустя какое-то время столкнетесь с восстанием. Причем оно сразу же принимает острые формы, потому что матросы понимают: если бунт начался, каторгу ты уже себе обеспечил, значит, назад дороги нет. Отсюда быстрые революционные расправы с офицерами.
Для меня совершенно очевидно, что за годы войны на флоте накопилось много "горючего материала", поэтому взрыв был обусловлен не интригами иностранных держав, а объективными обстоятельствами.
Замечу, что и в Германии революция началась на флоте. 9 ноября 1918 года именно восстание моряков в Вильгельмсхафене и затем в Киле вызвало лавину немецкой революции. Флот оказался идеальным "инкубатором" революции и у нас, и у немцев. В Австро-Венгрии происходит то же самое. Я бы сказал, что мы с этим сталкиваемся и в 1919 году, когда интервенты привели французскую эскадру в Черное море, а французские моряки там подняли восстание. Можно вспомнить и Бомбей 1946-го, восстание на индийском флоте…
Можно смело утверждать, что флот, особенно большие корабли, это типичный рассадник возмущений. Назову еще раз причины: замкнутое пространство, возможность достаточно легко спрятать нелегальную литературу, плохое знание офицерами экипажа, бездействие во время боевых действий, сословные различия.
Как бы вы охарактеризовали роль флота в февральских событиях?
В Феврале флот играл второстепенную роль, а основную - Петроград: движущей силой революции были рабочие столицы и солдаты Петроградского гарнизона. Флот же находился на периферии, хотя он, безусловно, поддержал Февраль. Для этого были две причины: с одной стороны, среди матросов уже сложились соответствующие настроения, с другой - офицерство Балтийского флота, прежде всего штаб, по большей части находилось на позициях военного заговора.
Вопрос о заговоре как одной из движущих сил Февральской революции достаточно любопытен, но тут есть ряд нюансов. Часто указывают на то, что, к примеру, командующий Балтфлотом адмирал Адриан Непенин был монархистом, а значит, никак не мог одобрить свержение Николая II. Но Павла I тоже убили монархисты, а не якобинцы.
Монархисты буквально накануне Февраля убили Распутина.
Распутин не был монархом все-таки.
Но он был другом царской семьи. Понятно, что его убийство было выпадом против политики Николая.
Очевидно, что идея спасти монархию от монарха легко может возникнуть в голове любого монархиста. Иван Иванович Ренгартен, капитан 2-го ранга, один из влиятельных офицеров Балтфлота, описывает в своем дневнике ситуацию в штабе, мол, больше всего у нас боялись того, что государю удастся овладеть положением и остаться на престоле. Когда стало известно, что Николай отрекся и царем станет его брат Михаил, они кричали "ура!". Но дальнейшее развитие революции совершенно не входило в планы офицерства.
Почему штабисты боялись, что Николай удержится на троне? Его авторитет настолько упал?
Да. Николай II за время царствования полностью утратил авторитет, которым любой монарх пользовался по умолчанию. Последнее, кстати, было важным фактором политической жизни России. К примеру, стенограммы совещаний Совета министров описывают споры между военными и Министерством финансов. Подоплека их проста: военные хотят денег, а финансисты, понятно, не дают. Идут жаркие дискуссии, но как только кто-то из министров вспоминает фразу или резолюцию царя, которую можно интерпретировать как высочайшую волю, препирательства тут же прекращаются. Спорить с выраженной волей монарха было недопустимо, даже если монарх не был Петром I или Екатериной II. А ведь светила бюрократии - это не какие-то романтики, испытывающее детское восхищение перед государем, но магия царского звания действовала и на них. И обладая таким авторитетом, доставшимся ему от предков, Николай II умудрился полностью его растратить. Характерна фраза, которую он записал в дневнике после отречения: "Кругом измена, трусость и обман". Все это было верно. Но кто же назначил на свои должности неверных, трусливых и подлых генералов и министров? Сам Николай II.
Вернемся к флоту. Там в феврале-марте 1917 года прокатилась вспышка убийств офицеров. Почему это произошло?
Да, убийства на флоте стали одним из самых трагических эпизодов Февральской революции. Количество жертв Февраля было очень невелико по историческим меркам. Понятно, что оно не идет ни в какое сравнение с числом жертв Гражданской войны, например. Назревшая революция, как правило, начинается довольно мирно в том смысле, что у режима, который уже прогнил и исчерпал свои ресурсы, не оказывается защитников, готовых жертвовать ради него жизнью. И в этом смысле февральские события 1917 года в Петрограде очень характерны. Людей, готовых защищать царское правительство до последней капли крови, практически не нашлось. В 1905 году их было значительно больше. Поэтому и ход первой русской революции был другим, и исход тоже.
А теперь авторитет Николая упал еще ниже, как и авторитет монархии, потому что если бы в России были сильны монархические настроения, то, безусловно, или брат царя Михаил Александрович, или кто-нибудь другой вступил на престол. А так монархия была, что называется, битой исторической картой в тех условиях.
Тем не менее массовые убийства офицеров на флоте вызвали широкий резонанс. Почему? Потому что русский флот в Первую мировую войну понес небольшие потери. До конца 1917 года на Черноморском и Балтийском флотах во время боевых действий погибли 164 офицера. Это составляло 2–4 % офицерского корпуса (считая от его численности в разные периоды войны). Во время революционных событий в Кронштадте, Петрограде и Гельсингфорсе были убиты 64 флотских офицеров, то есть чуть меньше половины числа жертв войны. На фоне первой цифры вторая выглядит исключительно большой.
Хочется предостеречь читателей от излишнего доверия к мемуаристике, описывающей эти события. Одни авторы пытались обелить матросов и намекали, что убивали офицеров не они, а люди, переодетые в матросскую одежду, например немецкие шпионы. Это, конечно, не соответствует истине. Вторая тенденция заключается в демонизации происходящего. Мемуаристы, которые относились к этому течению, живописали жестокость матросских расправ. В этом также присутствует изрядная доля преувеличений.
Если мы посмотрим, кто стал жертвой этих событий, то увидим, что в эти дни было убито чуть больше 3 % от общей численности генералов и адмиралов, тогда как штаб-офицеров и обер-офицеров 1 % от общей численности. Кроме того, основными жертвами стали строевые офицеры, на втором месте офицеры по Адмиралтейству. Инженеры-механики практически не пострадали. По занимаемым должностям жертвами стали командиры кораблей, командиры рот и вообще командиры частей и соединений, как корабельных, так и береговых. То есть люди, в чьих руках находилась вся полнота дисциплинарной власти. Те, кто своей дисциплинарной практикой мог вызвать неприязнь со стороны матросов.
А что стало толчком к массовым убийствам флотских офицеров?
Два офицера, убитых в Петрограде в первые дни Февральской революции, пытались остановить матросов от присоединения к революции. Одним из них был командир крейсера "Аврора" Михаил Никольский.
Особая ситуация сложилась в Кронштадте. Туда списывали, во-первых, наиболее беспокойных матросов, а во-вторых, офицеров, которые в боевом деле были не очень хороши, но могли железной рукой поддерживать дисциплину среди личного состава. В мемуарах матросов-кронштадтцев часто звучит словосочетание "каторжный или штрафной корабль". Видимо, матросы между собой говорили о том, что там-то установлен каторжный режим. Действительно, командир корабля был способен превратить службу матросов в ад. Некоторые командиры считали, что в Кронштадте собрался такой контингент, который необходимо держать в ежовых рукавицах. Понятно, что с началом революции всплеск матросской ярости был направлен на этих офицеров. Жертвами матросов пали адмирал Роберт Вирен, несколько других адмиралов и генералов, ряд командиров кораблей и старших офицеров.
В Ревеле жертв не было. Там адмирал Пилкин 3 марта во всеуслышание объявил о произошедшей революции и вопреки запрету командующего флотом приказал отпустить матросов на берег. Они сошли на сушу, поучаствовали в митингах, выпустили пар и вернулись на корабли.
Без кровавых эксцессов можно было обойтись и в Гельсингфорсе, но помешало роковое стечение обстоятельств. Восстание началось на линкоре "Павел I", где командир корабля по собственной инициативе отложил оглашение приказа командующего флотом Непенина с описанием революционных событий в Петрограде. Везде этот приказ зачитали команде между 15 и 16 часами, а на "Павле I" решили повременить до вечера. Однако корабли стояли в гавани вмерзшими в лед, и матросы начали переговариваться с моряками соседних судов. Старший офицер "Павла I" Яновский бросился их разгонять, видимо, это и вызвало взрыв недовольства, потому что, с точки зрения матросов, события вроде бы укладывались в логическую картину. Всем объявили, что произошла революция, а на "Павле I" нет, к тому же запрещают узнавать об этом у матросов с других кораблей.
Контрреволюционеры!
Совершенно очевидно, что командир корабля и старшие офицеры что-то замыслили против революции. Нельзя им позволить реализовать свои замыслы. Ну а корабль - тесный мирок, и когда градус взаимоотношений между людьми зашкаливает, может произойти выплеск насилия. Яновский, которого матросы не любили за дурной нрав, был убит. Одним из первых на "Павле I" погиб мичман Булич, который стоял на вахте. Он был молодой, только что выпустился из Морского корпуса. По воспоминаниям очевидца, Булич бросился навстречу матросам, которые побежали за оружием, с криком: "Куда вы, сволочи?" Это, конечно, было не самое правильное поведение в той ситуации. Штурмана корабля Ланге подозревали в том, что он агент полиции. Он вернулся с берега на корабль в разгар восстания: его схватили и стали допрашивать, кто является его агентами среди матросов. Штурман вроде бы пообещал все рассказать, и в этот момент кто-то ударил его прикладом по голове, причем матрос Ховрин пишет, что, скорее всего, это и был один из осведомителей Ланге, решивший заткнуть рот офицеру. Ховрин, который стал потом активным большевиком, членом Центробалта и участником Гражданской войны, признает, что на флоте убивали и тех, кто попадал под горячую руку, как Булич, и просто сводили счеты.
После первых убийств волна насилия только усилилась, потому что матросы уже натворили дел на несколько смертных приговоров каждому. Вообще для расстрела в военное время было достаточно поднять руку на офицера, то есть просто замахнуться для удара. Если же матрос хватал офицера и срывал погон, этим он подписывал себе смертный приговор, не подлежащий обжалованию. А тут бунт, убийства!
А случаи расстрела за сорванный погон реально были?
В 1905 году матросов расстреливали за сорванный с офицера погон, и память об этом была жива. Поэтому с самого начала восстания матросы почувствовали, что перешли грань. Это, видимо, многих подстегнуло к тому, что нужно еще кого-нибудь убить, чтобы окончательно закрепить результаты революции.
Соответственно, эпидемия убийств перекинулась на соседние корабли.
Группы разъяренных матросов переходили с корабля на корабль и пытались расправиться с офицерами. На небольших судах, на миноносцах, скажем, где отношения между матросами и командованием были сравнительно приличными, команда очень часто защищала своих офицеров. Вахтенный просто не пускал на судно посторонних, собственно, на этом дело и заканчивалось. Вооруженным матросам говорили, что мы, мол, с нашими офицерами сами разберемся, а вы идите своей дорогой. Но если жаждущим крови удавалось проникнуть на корабль, они убивали всех офицеров, сидевших в кают-компании.