Дело в том, что III Отделение было далеко не единственным органом наблюдения за порядком. Оно осуществляло центральное руководство; сотрудники III Отделения занимались кабинетной работой в Петербурге, но при этом его главный начальник командовал также и вооруженной силой – созданным в 1827 году Корпусом жандармов, предшественником которого была учрежденная в 1815 году особая военная полиция – жандармские части, которые обеспечивали полицейский порядок в армии, а затем стали выполнять ту же функцию в городах. Первоначально все жандармские команды (в губернских городах) и жандармские дивизионы (в Петербурге и Москве) входили в учрежденный в 1816 году Отдельный корпус внутренней стражи, а в 1827 году их подчинили главноначальствующему III Отделением Бенкендорфу, который по совместительству стал еще и шефом жандармов (это, впрочем, самое общее описание ситуации; в реальности система была намного сложнее: вначале жандармские команды подчинялись шефу жандармов не полностью, поскольку в хозяйственном отношении по-прежнему составляли часть внутренней стражи). Страну поделили на пять жандармских округов, с жандармским генералом во главе каждого. Округа в свою очередь делились на несколько отделений (включавших в себя от одной до трех губерний), возглавляемых жандармскими штаб-офицерами. В 1830-е годы система усовершенствовалась: по одному штаб-офицеру было направлено в каждую губернию; расширилась и сфера действия жандармов: жандармские округа были созданы в Сибири, Закавказье и Царстве Польском. В общей сложности на первых порах штат жандармского корпуса составил четыре с лишним тысячи человек. В задачи жандармских команд на местах входило прежде всего наблюдение за порядком на ярмарках и "торжищах", балах и маскарадах, "усмирение буйства", поимка воров и преследование разбойников и т. д., причем, хотя жандармские команды в губерниях подчинялись жандармским штаб-офицерам, местные власти, в частности губернаторы и градоначальники, имели право при необходимости использовать их по своему усмотрению (но затем непременно рапортовать об этом шефу жандармов).
Впрочем, среди жандармов имелось своеобразное разделение труда: если низшие чины жандармерии в своих повседневных обязанностях нередко совпадали с низшей (земской) полицией, подчинявшейся Министерству внутренних дел, то главной обязанностью жандармских штаб-офицеров было наблюдение за губернским обществом: губернатором и местными властями, армейскими офицерами, иностранными путешественниками и пр. – и информирование вышестоящего начальства обо всех происшествиях и злоупотреблениях. Через посредство шефа жандармов информация поступала напрямую к императору. Жандармов иногда называют исполнительным органом при III Отделении, между тем по настоянию Бенкендорфа штаб-офицеры были лишены исполнительной власти, не имели права ни приказывать местному начальству, ни чинить ему препоны, а могли лишь доносить о его ошибках в Петербург, а далее шеф жандармов докладывал о происшествиях императору и/или тому министру, которого это непосредственно касалось. Как однажды афористически заметил Бенкендорф, жандармам следовало уподобиться посланникам в иноземных державах: "по возможности все видеть, все знать и ни во что не вмешиваться". Между прочим, не всем заинтересованным лицам это нравилось. 7 февраля 1852 года Л. В. Дубельт, управляющий III Отделением, записал в дневнике с явной завистью: "Во Франции сделано новое положение для жандармов. Оно совершенно сходно с нашим, исключая того, что французским жандармам дана и власть исполнительная – они могут сами собою арестовывать каждого".
Вообще статус жандармов был определен очень неясно. С одной стороны, при создании корпуса всячески подчеркивалось, что жандармы должны действовать не таясь и открыто завоевывать доверие населения; поэтому для них была узаконена заметная форма – сюртуки и шинели светло-синего цвета (те самые "мундиры голубые", которые с ненавистью упомянул Лермонтов в стихотворении, где он прощается с "немытой Россией"). Таким образом, самим своим внешним видом жандармы открыто объявляли о том, к какому ведомству принадлежат. Между прочим, так же поступали и сотрудники французской жандармерии, которую, по-видимому, брал за образец Бенкендорф, когда обдумывал свой проект жандармского корпуса. Французские жандармы исходили из того, что, в отличие от полицейских соглядатаев, обязаны действовать гласно и открыто; какие бы то ни было переодевания с разведывательными целями были им запрещены официально. С другой стороны, отнюдь не безосновательны были подозрения в том, что российские жандармы действуют также и как сотрудники тайной политической полиции. Именно жандармские генералы и штаб-офицеры призваны были сообщать в Петербург оперативную информацию и отвечать на запросы III Отделения касательно подозрительных особ. В "Обзоре деятельности III Отделения за 25 лет" эта двойственность описана очень внятно:
Служба жандармов требует способностей, ей одной свойственных; кроме ума, ревности и знания гражданского делопроизводства дóлжно проникать в сердца людей, владеть искусством жить со всеми в согласии, уметь в тех или других случаях уклоняться от разных столкновений. Жандармы должны за всем смотреть и не быть явными полицейскими чиновниками; обо всем доносить и не заслужить названия шпионов и доносчиков; преследовать всякое преступление и не входить ни с кем ни в малейшую вражду; не укрывать злоупотреблений даже начальствующих лиц и в то же время оставаться в полном подчинении им: все это беспрерывно поставляет их в затруднительное положение, в борьбу с разными лицами и со своим долгом. Более можно найти способных людей для войны или для кабинетных занятий, нежели для службы жандармской.
Специфика жандармских штаб-офицеров заключалась еще и в том, что действия их определялись лишь краткой инструкцией самого общего порядка, которую Бенкендорф (возможно, при участии управляющего III Отделением фон Фока) составил еще в 1826 году, то есть более чем за полгода до указа об учреждении корпуса жандармов. Суть ее сводилась к тому, что жандармы должны бороться "против всякого зла". В феврале 1827 года к этой инструкции было выпущено дополнение, чуть более конкретное, но тоже упиравшее в основном на самостоятельность жандармских офицеров и "негласность" их действий – впрочем, вполне легальных. Если низшие жандармские чины получили более точное описание своих обязанностей и своего статуса в июле 1836 года, когда было издано "Высочайше утвержденное положение о Корпусе жандармов", то о высших чинах в этом положении сообщалось, что "обязанности губернских жандармских штаб-офицеров определяются особыми инструкциями шефа жандармов", подробные же "Правила о порядке действий" они получили лишь в 1871 году. Это положение дел отразилось в известной легенде о том, как сразу после создания III Отделения Николай I якобы протянул Бенкендорфу платок, чтобы "утирать слезы несчастных", и сказал, что это и есть его инструкция.
Хотя, как уже было сказано, жандармским штаб-офицерам предписывалось действовать самостоятельно и не вмешиваться в деятельность губернских властей и обычной полиции, отсутствие конкретных рекомендаций по разграничению сфер влияния усиливало элемент соперничества и вызывало сильную ревность среди губернского начальства. Соперничество это возникло сразу после создания III Отделения (его первый управляющий фон Фок жаловался на то, что полиция мешает "надзору"), но не прекратилось и в более поздние годы, когда в Петербурге, например, по свидетельству члена Государственного совета М. А. Корфа, вместо одной полиции действовало целых три: "прежняя, обыкновенная, полиция Бенкендорфа и контр-полиция Перовского [министра внутренних дел]". В главе третьей будет рассказано о том, к каким неприятным последствиям приводило это соперничество разных полиций в одном и том же городе.
Пограничный контроль и тайный надзор
Вернемся к участию III Отделения и жандармов в судьбе иностранцев. Выше уже говорилось, что в число тех сведений, какие должны были поставлять в Петербург жандармские офицеры, входили и сведения об иностранных подданных. В "Обзоре деятельности III Отделения за 25 лет" представители высшей полиции докладывали:
С такою же неустанностью III Отделение наблюдает за иностранцами, во множестве приезжающими в Россию. Оно старается узнавать характер этих людей, при самом прибытии их из-за границы. За теми из них, которые предварительно были мало известны или сомнительны, учреждается секретное наблюдение; видимо же подозрительных тотчас высылают за границу.
Контроль велся не только за теми, кто уже въехал в Россию, но и за теми, кто лишь собирался это сделать. Жандармы – порой не объявляя себя в качестве таковых – контролировали приезжающих иностранцев совместно с официальными стражами границы. В том же обзоре сообщается, например, что "в Одессе и Бессарабии учреждена постоянная секретная полиция, соединенная с карантинным управлением и с почтовою частию, под непосредственным наблюдением новороссийского генерал-губернатора. Эта секретная полиция, существующая доселе, имеет строжайший надзор за лицами, приезжающими из-за границы, и за иностранною корреспонденцией. С 1838 года в Юрбурге находится, из штаб-офицеров корпуса жандармов, пограничный комиссар. Прямая обязанность его состоит в прекращении пограничных беспорядков, особенно по торговле; но он, состоя в беспрерывных сношениях с прусским комиссаром, весьма много способствует к сохранению вообще спокойствия на границе".
Впрочем, в контроле въезжающих иностранцев принимали участие сразу несколько государственных структур, и к помощи жандармов III Отделение в этой сфере прибегало далеко не всегда.
Статья 298 Устава о паспортах (в издании 1836 года) гласила:
Все приезжающие из-за границы должны записать в таможнях (на рогатке) свое имя, состояние, откуда и куда едут. В одних токмо особенных случаях, когда признается то нужным, посылается от пограничных рогаток для надзора за приезжающим провожатый, но без всякой, однако же, ему задержки.
Продолжение содержится в статье 299:
Паспорта приезжающих должны быть явлены на пограничных заставах; и если они выданы сообразно правилам выше установленным, то предъявители их пропускаются во всякое время без задержания, исключая того, когда о невпуске кого-либо предписано будет.
Относительно пассажиров, прибывающих морским путем, Устав в статье 300 извещал, что их паспорта свидетельствуются "офицером брандвахты", то есть военного сторожевого корабля, несущего караул в акватории порта. Статья 308, повторяющая соответствующий пункт из правил, "Высочайше утвержденных" в январе 1826 года, поясняла, на ком лежит ответственность за впуск в Россию исключительно тех иностранцев, которые запаслись правильными документами и не скомпрометированы неблагонадежным образом мысли: "Начальники губерний и пограничные начальства обязаны наблюдать за точным исполнением всех распоряжений касательно впуска приезжающих в пределы Империи, под личною их ответственностью". Заметим, что ни III Отделение, ни Корпус жандармов здесь не упомянуты; речь идет о губернском и пограничном начальстве. Правило, согласно которому на время навигации в Кронштадт отправлялся чиновник III Отделения, было официально введено лишь в 1857 году, но и этому чиновнику "в помощь назначался со стороны кронштадтского военного губернатора флотский офицер с внутренней брандвахты" (приложение к статье 1320 Устава таможенного по европейской торговле). Однако пограничная стража была обязана еженедельно представлять в III Отделение ведомости о прибывших иностранцах, которые затем просматривал сам император.
Именно от пограничной стражи и губернского начальства поступали в III Отделение сигналы о подозрительных иностранцах, а III Отделение, проинформировав императора и узнав высочайшую волю на этот счет, сообщало губернаторам, как им следует действовать: высылать иностранца или пропускать (возможно, учредив за ним негласный надзор). Вот один из многочисленных примеров.
В мае 1831 года генерал-губернатор Финляндии граф А. А. Закревский получил от местной финской администрации донесение о том, что в Финляндию прибыли – с намерением продолжить путь до Петербурга – два французских подданных, помещики Делиот и Кастелен де Лепре, утверждающие, что путешествуют они для своего собственного удовольствия, и снабженные паспортами от российского посланника в Швеции графа Сухтелена. Закревский немедленно предписал местной администрации устроить за "поведением и всеми поступками" французов "неприметный полицейский надзор" и известил о появлении французов главу III Отделения и шефа жандармов графа Бенкендорфа. Тот в свою очередь уведомил о путешественниках министра иностранных дел вице-канцлера графа К. В. Нессельроде и генерал-губернатора Санкт-Петербурга П. К. Эссена, которому дал распоряжение продолжать надзор за двумя французами по прибытии их в столицу. Эссен отдает соответствующее приказание петербургскому обер-полицмейстеру и докладывает об этом Бенкендорфу. Между тем об учрежденном за двумя иностранцами секретном надзоре поступает от Бенкендорфа доклад императору, и тот высочайше повелевает "принять надлежащие меры к неослабному наблюдению за сими иностранцами". Нессельроде, со своей стороны, извещает Бенкендорфа, что "до Министерства иностранных дел не дошло никаких предосудительных сведений насчет французских подданных виконта Гипполита Адольфа Делиота и Альберика Луи Кастеленя де Лепре, и как они снабжены паспортами инженер-генерала графа Сухтелена, то я полагаю, что им можно позволить прибыть в Санкт-Петербург". И наконец, заканчивается дело двух французов докладом Эссена Бенкендорфу о том, что, по донесению петербургского обер-полицмейстера, за ту неделю, что они находились в столице, ничего предосудительного за ними не замечено, поэтому им выданы "билеты" (от французского слова billet – записка) на проезд в Москву, а "о продолжении за ними надзора сообщено г-ну московскому военному генерал-губернатору".
В рассмотренном случае чиновники III Отделения сами не занимаются ни выявлением нежелательных приезжих, ни слежкой за ними; они собирают соответствующую информацию и, доложив о случившемся императору и получив от него ответ, сообщают генерал-губернаторам или губернаторам о том, что следует предпринять, а те в свою очередь отдают приказания обычной полиции. Как осуществлялся контроль, видно на примере французского торговца духами Мориса Морена: он был взят под тайный надзор в 1824 году, то есть еще при Александре I – и санкт-петербургский генерал-губернатор Эссен, опираясь на рапорты обер-полицмейстера, регулярно информировал Бенкендорфа о его приездах из Москвы в Петербург для выезда за границу, а затем о возвращении в Петербург и отъезде в Москву, "долгом поставляя присовокупить, что за означенным иностранцем ничего предосудительного не замечено", в связи с чем в 1837 году санкт-петербургский обер-полицмейстер наконец "испросил разрешения на прекращение дальнейшего надзора". Тут-то Бенкендорф и попытался выяснить, чем, собственно, провинился французский купец и по какой причине за ним наблюдали. Поскольку в 1824 году высочайшее повеление было сообщено санкт-петербургскому генерал-губернатору бывшим начальником главного штаба графом Дибичем, в 1837 году уже шесть лет как покойным, Бенкендорф послал запрос военному министру Чернышеву, а тот, разумеется, ответил, что в делах военного министерства таких сведений не имеется. Заканчивается эта история посланием Бенкендорфа петербургскому генерал-губернатору Эссену:
Оказалось, что Высочайшее повеление об учреждении за сим иностранцем секретного надзора последовало в 1824 году по той единственно причине, что при первоначальном приезде своем в Россию он вовсе не был известен правительству.
А поскольку, подытоживал Бенкендорф, впоследствии выяснилось, что Морен, "путешествуя по торговым делам, приезжает в здешнюю столицу каждый год" и "ни в каких предосудительных поступках не замечен", то он, Бенкендорф, не предвидит никакой надобности в дальнейшем иметь за Мореном наблюдение. Надобности, впрочем, не было никакой и в предыдущие годы, но машина, однажды запущенная, останавливалась с большим трудом.
Если надзор за купцом Мореном осуществляли только обычные полицейские, то в других случаях параллельно с ними действовали жандармские штаб-офицеры, получившие соответствующее поручение от III Отделения. Вот история "отставного французской службы поручика Ипполита Шарло де Лаво", который, как и многие его соотечественники, упомянутые на страницах этой книги, проявил неосторожность и в письме к парижскому другу не слишком лестно отозвался о России. 1 декабря 1844 года он написал, а 9-го отнес на почту письмо к графу де Понсу, в котором Россия описана как страна, где "однообразное течение жизни усыпляет все способности ума", где люди "с наслаждением предаются существованию сугубо животному", где царит "интеллектуальная пустота"; больше того: автор делился с адресатом намерением по возвращении на родину "исследовать и описать во всех подробностях нравственное состояние думающего существа в этой снежной пустыне". Письмо Лаво было перлюстрировано (об этой форме надзора речь пойдет чуть ниже); в III Отделении познакомились с выпиской из него, и 21 декабря граф А. Ф. Орлов (к этому времени он сменил скончавшегося Бенкендорфа на посту главы III Отделения) известил как московского военного генерал-губернатора князя А. Г. Щербатова, так и начальника 2-го жандармского округа генерал-майора С. В. Перфильева о высочайшем повелении учредить "за поведением, образом жизни, занятиями и связями в обществе" Лаво секретный надзор. Щербатов в ответ сообщил, что "об исполнении сего Высочайшего повеления мною предписано г. Московскому обер-полицмейстеру", а Перфильев уже 13 января доложил Орлову о результатах произведенного секретного наблюдения, которые, впрочем, оказались вполне благоприятны: выяснилось, что "занятия де Лаво заключаются в составлении рисунков и моделей машинам для бумагопрядильных фабрик, а также [занимается он] механикою водяных и ветряных мельниц", а "предосудительного в поведении и образе жизни де Лаво до сего времени ничего не замечено". Тем не менее жандармский генерал продолжал "приглядывать" за французом; последний документ в деле датирован 1848 годом. 1 октября Перфильев извещает Орлова, что "состоящий под секретным надзором отставной французской службы поручик Ипполит Шарло де Лаво в недавнем времени выехал из Москвы в Санкт-Петербург, с намерением оттуда отправиться в Германию для приискания хорошего механика на имеющуюся во Владимире собственную его шелковую фабрику".