Но вот вопрос: против кого была направлена эта полемика? Хотя Россия фигурирует в обеих скандальных статьях "Моды", совершенно очевидно, что волнует легитимистских журналистов в данном случае отнюдь не она. В первой статье газетная утка про оскорбительное письмо русского царя становится поводом для сведения счетов с ненавистным французским премьер-министром, а во второй служение российскому самодержцу ставится на одну доску со служением Луи-Филиппу, что в устах журналиста легитимистских убеждений уж точно похвала небольшая, ибо Луи-Филиппа легитимисты не уважали вовсе. Конечно, в образе французского шевалье, который предпочитает быть русским графом в окружении татар, башкир и калмыков, лишь бы не находиться при дворе короля французов и не подвергаться "либеральной опасности", нельзя не увидеть отражение легитимистского "русского миража" – концепции, представлявшей Россию как идеальную страну патриархального порядка, противостоящую конституционному хаосу (об этом см. подробнее в главе десятой). "Мода" вообще не чуждалась этого мотива. Например, в июньском двенадцатом выпуске 1838 года противопоставлены два правителя: император Николай, которого именуют "северным деспотом, московитским тигром", спокойно прогуливается по улицам Берлина, не боясь покушений, а "народный король, буржуазный монарх" Луи-Филипп, спрятавшись в своем дворце, точно заяц в норе, вздрагивает от каждого шороха. Однако мотив этот звучит здесь вполсилы; французов интересует вовсе не Россия, а собственные злободневные внутренние проблемы. Россия здесь только повод для разговора о своем, о наболевшем; язвительные стрелы "Моды" направлены против главы французского кабинета, а русский посол участвует в этом эпистолярном скетче на правах статиста. Характерно, что когда А. И. Тургенев в те же февральские дни 1838 года искал французское периодическое издание, где бы согласились напечатать рецензию на брошюру П. А. Вяземского о пожаре Зимнего дворца, опубликованную в Париже его же стараниями (она вышла из печати 12 февраля), некий парижский журналист посоветовал отнести ее в "Моду", которая "воспользуется сим случаем и разругает либералов". Иными словами, русский сюжет тоже стал бы только предлогом для выражения определенной французской политической позиции, прямого отношения к России не имеющей.
Это, пожалуй, основной вывод, который можно сделать из рассмотренного эпизода: не всякий иностранный текст, где упомянута Россия, свидетельствует об интересе к России; нередко она служит лишь поводом для выяснения внутриполитических взаимоотношений. Так было в XIX веке; с тех пор ситуация, по-видимому, изменилась, но не кардинально. Не изменился и другой закон существования политической прессы: "информационный повод" (реальный или выдуманный) порождает целую вереницу откликов, и начинает казаться, что важнее этого случая нет ничего на свете. А месяц спустя о случившемся никто уже не помнит. Именно так произошло с мнимым письмом императора Николая I к князю Ливену и судом над газетой "Мода". Короткое упоминание об этом эпизоде можно найти только во французской монографии 1861 года, специально посвященной истории этой газеты.
14. Другая карикатура на русских: раздел Франции (1838)
Выше уже говорилось о том, что страхи Николая I, опасавшегося нашествия французов, которые благодаря недавно вошедшему в употребление пароходному сообщению вот-вот наводнят Россию и принесут с собой "развратительные" политические доктрины, мало соответствовали реальному числу французов в России и их реальной роли в российской жизни. Но и представления либерально настроенных французов о России носили зачастую столь же мифический характер. Сочинитель брошюры 1844 года "Россия, Германия и Франция", скрывшийся под псевдонимом Марк Фурнье, изобразил "повседневный быт императора Николая" в духе самого настоящего фарса:
В кабинете своем император хранит маленький барабан и маленькую трубу, с помощью которых призывает своих министров. Если ему надобно призвать графа Чернышева, военного министра и генерала от инфантерии, он бьет в барабан, причем, как говорят, весьма искусно; если же ему требуется побеседовать с генералом от кавалерии Бенкендорфом, он трубит в трубу.
Другие авторы изображали императора еще более воинственным. В изданном в Париже в 1841 году памфлете "О Польше и кабинетах Севера" публицист Феликс Кольсон отстаивает идею, что "если торговый и военный антагонист России – это Англия, то антагонист, так сказать, нравственный – это Франция" и что русский царь, изображая Францию "вулканом, который надо потушить ради безопасности Европы", возбуждает ненависть к ней в "своих рабах всех сословий". Идею эту Кольсон иллюстрирует следующим эпизодом (скорее всего вымышленным). Некий офицер, услышав, как царь бранит Францию, сказал ему:
"Вашему Императорскому Величеству достаточно молвить слово, и Париж перестанет существовать". В награду за эту лесть офицер получил орден.
Процитированные пассажи совсем коротки, но порой антифранцузские настроения российского императора давали почву для очень разветвленных и живописных мистификаций. Одной из них был так называемый проект "Галльской конфедерации", или "раздела Франции". Собственно говоря, опубликован этот памфлет был не во Франции, а в Англии, но поскольку, как это нередко случалось в те годы, напечатанное в английских газетах немедленно подхватили газеты французские, да и касался проект не чего иного, как Франции, а авторство его было приписано не кому иному, как российскому императору, рассмотрение его в нашей книге кажется вполне уместным (что же касается настоящего автора этого памфлета, его имя, чтобы сохранить интригу, я назову только в самом конце главы). Легитимистский "русский мираж", о котором рассказано в главе десятой, – это лишь одна сторона представлений французов 1820–1850-х годов о России; с ним соседствовал (и был, пожалуй, даже более распространен) взгляд на Россию как на "империю фасадов" (Астольф де Кюстин) и "царство лжи" (Жюль Мишле), страну, где самодержавие попирает все человеческие права, где до сих пор не отменено крепостное рабство и свирепствует цензура, где образованность неглубока, европеизм поверхностен, а власть постоянно вынашивает агрессивные планы против стран, живущих по другим правилам… Между прочим, и из этих оценок выводы порой делались совершенно неожиданные: анархист Эрнест Кёрдеруа в 1854 году выпустил книгу "Ура!!! или Революция от казаков", где утверждал, что раз французам в 1848 году самим не удалось разрушить прогнивший западный порядок, следует предоставить эту возможность "русским варварам" (француз именует их всех скопом казаками). Так вот, рассказ о "плане раздела Франции" позволяет познакомиться с этой точкой зрения на Россию и ее роль в мире – куда менее лестной, чем та, которой придерживались французские легитимисты.
* * *
В июле 1838 года лондонский издательский дом Риджуэя выпустил удивительную брошюру. На ее титульном листе значится: "Галльская конфедерация. Копия, снятая в Санкт-Петербурге в 1836 году с оригинального дипломатического документа, хранящегося в секретном архиве русского двора, за номером 5706, в папке "Франция". Лондон, Риджуэй, Пикадилли, 1838". Брошюра двуязычная: в верхней части каждой страницы помещен английский текст, а в нижней – французский; он довольно корявый, и французские журналисты порой цитировали его с изменениями. Впрочем, корявость французского текста имела свое обоснование. Брошюра кончается словами:
Заплатить Ивану*** 30 000 рублей вознаграждения за этот план – и 20 000 в год за путешествие во Францию, а также снабдить его частным письмом к послу нашему в Париже. Быть по сему.
Николай. Царское Село, 15 июня 1833 года.
Ошибки в тексте, по мысли публикатора, призваны были доказать, что брошюра писана хоть и по-французски, но человеком, для которого этот язык не родной, то есть загадочным "Иваном***", действовавшим по заказу российского монарха.
Что же предлагалось в плане, столь щедро оцененном российским императором? Предлагалось разделить единую Францию на 18 отдельных государств, из которых образовать Галльскую конфедерацию по образцу реально существовавшей со времен Венского конгресса 1815 года Конфедерации германской (по-французски она именуется Confédération germanique, по-русски принято говорить о Германском союзе).
Во Франции о брошюре узнали после того, как большие выдержки из нее 23 июля 1838 года напечатала лондонская газета "Таймс". Газета воспроизвела не только все 28 статей так называемого плана Галльской конфедерации, но и предисловие анонимного публикатора, в котором обсуждался вопрос, естественным образом встававший перед каждым, кто знакомился с этим текстом, – вопрос о его достоверности. Публикатор писал, что готов к обвинениям в распространении подделки, к тому, что русские и их друзья станут упрекать его во лжи и подвергать сомнению достоверность публикуемого сочинения. На это он готов был возразить следующим образом:
Этот план раздела Франции поступил в 1836 году в секретный архив Империи под номером 5076; в ту пору он был сообщен князю Орлову. Переписчика, сделавшего копию, мы не назовем; за свою нескромность он в России может поплатиться жизнью. Что же до соображений, которые могли подвигнуть его выдать эту государственную тайну, их нетрудно угадать, зная продажность, господствующую в России. Подлинник написан на французском – языке, на котором изъясняются дипломаты царскосельского и всех прочих дворов. Кое-какие замечания на полях сделаны то на французском, то на русском, одни карандашом, другие чернилами. Дух документа доказывает, что он сочинен и продиктован либо самим Императором, либо его ближайшими советниками.
В самом деле, на полях "плана" напечатаны комментарии, якобы воспроизводящие рукописные пометы царя и призванные, с одной стороны, показать его жадность и агрессивность, а с другой – предоставить лишний аргумент в пользу достоверности документа (ниже мы приведем несколько примеров таких "псевдоцарских" маргиналий).
Достоверность плана, изложенного в брошюре, была, как мы уже сказали, предметом, волновавшим всех журналистов, писавших о ней. В Англии мнения разделились: "Таймс" и "Стандарт" отстаивали подлинность плана, "Морнинг Кроникл" насмехалась над ними и утверждала, что "подобный документ не мог быть извлечен из архивов русского двора. Гораздо более вероятно, что его родина – какая-нибудь лавчонка неподалеку от Голден-сквер [улица в Сохо, в центре Лондона]", а "Глоб" объявляла, что вплоть до получения неопровержимых доказательств будет считать план Галльской конфедерации фальшивкой. Впрочем, несмотря на это признание, вроде бы снимавшее с российского императора обвинения в покушении на целостность Франции, статья в "Глоб" (переведенная в нескольких французских газетах) была для Николая I отнюдь не лестной, поскольку упоминала слухи о его умопомешательстве, и прежде фигурировавшие в английской и французской прессе, в частности после упомянутой выше агрессивной варшавской речи. Английский журналист, процитированный французским, пишет, имея в виду происшествие с Николаем I, когда неподалеку от города Чембар в ночь с 25 на 26 августа 1836 года его коляска опрокинулась и он сломал ключицу:
Полтора года назад все были убеждены, что когда кучер вывалил российского императора из коляски, мозг этого монарха получил серьезные повреждения. Если самодержавное волеизъявление (быть по сему) датируется 1833 годом, следует признать, что умопомешательство сего государя началось куда раньше, чем он стал жертвой несчастного случая. Его приговор (быть по сему, иначе говоря: Я этого желаю, мне это угодно) творит королей с легкостью и щедростью поистине беспримерной.
Все французские журналисты ссылались на эту версию о сумасшествии императора – хотя бы для того, чтобы ее опровергнуть; в результате получалось, что в той или иной форме мысль о русском императоре, лишившемся ума, муссировалась на страницах парижской прессы. Например, журналист либеральной газеты "Конститюсьонель", тоже, как и остальные, выразивший уверенность в том, что памфлет – абсолютная выдумка, и тем не менее воспроизведший заметку из "Таймс" во всех подробностях, признавался:
Несмотря на все, что сообщалось в последнее время об умопомешательстве Николая I, этот документ, подписанный его именем, – бесспорный апокриф. Человек, который поставил бы свое имя под подобным нагромождением нелепостей, был бы самым тупым безумцем в мире, и ни один народ, включая русских, не потерпел бы его на своем престоле более суток. Кое-какие лондонские газеты утверждают, что склонны поверить в подлинность этой буффонады; они напрасно клевещут на императора Николая.
Во Франции практически все газеты отреагировали на публикацию брошюры и ее частичную републикацию в "Таймс" одинаково: все заверяли в том, что она абсолютно неправдоподобна и не стоит внимания; затем – невзирая на вышесказанное – подробнейшим образом ее пересказывали, а затем приводили аргументы в пользу неосуществимости предложенного плана и патриотически напоминали о том, что у Франции есть армия, которая способна противостоять любым попыткам расчленить страну…
Вот, например, первая реакция официозной газеты "Журналь де Деба" в номере от 26 июля 1838 года:
Мы полагали себя обязанными избавить здравомыслящих читателей от знакомства с тяжеловесной и смехотворной мистификацией, которую распространяет в настоящее время английская пресса; речь идет о так называемом плане раздела Франции, выкраденном из санкт-петербургских архивов и якобы одобренном императором Николаем. ‹…› Никогда еще столько бессмыслиц не было собрано в одном документе, и мы не можем не поражаться тому обстоятельству, что в Лондоне нашелся издатель для его публикации и газеты для его воспроизведения.
Однако следом за этой декларацией "Журналь де Деба" немедленно воспроизводит основные моменты брошюры о разделе Франции. С таким же брезгливым негодованием отозвалась о публикации на следующий день газета "Пресса", в этот период также в общем поддерживавшая правительственную политику: анонимный автор редакционной передовицы замечает, что изумлен интересом парижских газет к "плачевной мистификации, жертвой которой стали в последние дни некоторые английские газеты", и признается, что редакция намеревалась избавить своих читателей от знакомства с этим вздором, однако коль скоро другие газеты поместили материал о "разделе Франции", "Пресса" сочла себя обязанной последовать их примеру. Далее воспроизведена дословно выжимка из английской брошюры – точь-в-точь как в "Журналь де Деба". Впрочем, в том же номере "Пресса" помещает и свое собственное "противоядие": тут же, в нижней части страницы, в так называемом "фельетоне" (или, по-русски, "подвале") напечатана хроника за подписью литератора Альфонса Карра. Появление скандального документа Карр объясняет тем, что некий предприимчивый юноша поиздержался в Лондоне и решил для пополнения своего кошелька сочинить якобы русский план, причем, сочиняя, не жалел самого крепкого портера, на который потратил последние деньги. А газетным мистификациям в целом Карр дает характеристику, которая, кажется, не устарела и сегодня:
Как мы уже сказали, во время парламентских каникул газеты сидят на голодном пайке, и несчастные их колонки заглатывают что ни попадя без смысла и без разбора – примерно так же волки, когда им недостает добычи, едят землю, которая заполняет их желудок, но его не насыщает. Вместо того чтобы брать пример с бесстрастных медведей, которые, чтобы заглушить голод, в течение всей зимы сосут лапу, газетчики наши, добрейшие, прекраснейшие, порядочнейшие газетчики, не останавливаются ни перед чем. Они вешают, топят и душат людей, пышущих здоровьем, – и все ради того, чтобы напечатать пять строчек в разделе "Происшествия". Никто не может поручиться, что, открыв утреннюю газету, не прочтет там собственную эпитафию.
"Таймс" перепечатала брошюру не целиком; английская газета не воспроизвела зачин брошюры, формой пародирующий начало французских юридических документов, а содержанием – резолюции многочисленных конгрессов, на которых государи российский, австрийский и прусский во второй половине 1810-х – 1820-е годы решали судьбу европейских наций; государи эти, члены Священного Союза, были убеждены, что Провидение дало им право насаждать "добронравие" даже среди наций, иначе видящих свою будущность. Именно над этой их убежденностью и издевается автор памфлета. Французские газеты в основном следовали за "Таймс" и зачин брошюры опускали, но были и исключения. Так, зачин брошюры воспроизвела газета "Коммерция":
Исходя из того, что Франция до сего дня была неугасающим очагом революционных потрясений, а следовательно, препятствием для всеобщего мира в Европе; что различные политические группы, а равно и претенденты на престол, принадлежащие к свергнутым династиям, то возносясь вверх, то подвергаясь унижениям, но никогда не уходя со сцены окончательно, постоянно раздирают эту нацию на части; что правительство ее предоставляет приют и покровительство мятежникам и бунтовщикам всех стран, а следовательно, служит источником для всех заговоров, грозящих спокойствию прочих держав; ‹…› а также ввиду того, что нации благоденствуют лишь в больших сплоченных государствах, где сходные элементы покоряются воле Государя, либо в малых государствах, сообразных духу народов;
Впрочем, оставаясь верны призванию нашему и священной миссии, к каковой призвало нас неисповедимое Провидение, дабы насаждать святую веру в него, сеять культуру и добронравие и печься о счастье рода человеческого, – серьезно размыслив о планах славнейших и деятельнейших французских патриотов, а равно и о чаяниях всей французской нации, ради которых пролила она тщетно столько крови в течение нескольких столетий,
Мы, Император Всероссийский, Император Австрийский и Король Прусский, провозглашаем перед лицом всего мира образование Галльской конфедерации.
Мы справились с историей Франции и с наилучшими французскими философами, как древними, так и новыми, и пришли к выводу, что это единственный способ спасти великую нацию и примирить ее со всей Европой.