Опираясь на некоторые представления философии, нетрадиционной (трансперсональной) психологии, психиатрии, математики, физики, культурологии, религиоведения, автор раскрывает природу смыслов и строит вероятностно ориентированную смысловую модель личности. Новый подход позволяет рассмотреть такие темы: связь семантического мира с миром физическим; природу понимания; творчество; многомерность личности; пути преодоления личностной ограниченности; достоинство человека; сопоставление христианского миропонимания с буддийским; личностное время; смысл жизни и смысл Вселенной. Показано, что предлагаемый подход берёт своё начало от Платона и перекликается с развитием западной философии вплоть до экзистенциализма и философской герменевтики.
Примечательна форма изложения: на протяжении всей книги автор пытается воссоздать диалог, опираясь на религиозные, философские и научные тексты прошлого и настоящего разных культур.
Содержание:
ПРЕДИСЛОВИЕ 1
ВВЕДЕНИЕ - Место нашего подхода в современной философии 2
1 Глава - ПАНОРАМА ФИЛОСОФСКОЙ МЫСЛИ, НА ФОНЕ КОТОРОЙ БУДЕТ РАСКРЫВАТЬСЯ АРХИТЕКТОНИКА ЛИЧНОСТИ 5
2 Глава - ВЕРОЯТНОСТНОЕ ИСЧИСЛЕНИЕ СМЫСЛОВ 24
3 Глава - СМЫСЛОВАЯ ПРИРОДА ЛИЧНОСТИ 41
4 Глава - КОЕ-ЧТО ЕЩЁ, О ЧЁМ СКАЗАТЬ НЕЛЬЗЯ 54
Приложение 1 - Т. А. Перевозский. Москва, Физико-технический институт 63
Приложение 2 - Т. А. Перевозский, Москва, Физико-технический институт 64
Приложение 3 - Т. А. Перевозский 65
Литература: 65
Примечания 70
В. В. НАЛИМОВ
СПОНТАННОСТЬ СОЗНАНИЯ:
ВЕРОЯТНОСТНАЯ ТЕОРИЯ СМЫСЛОВ И СМЫСЛОВАЯ АРХИТЕКТОНИКА ЛИЧНОСТИ
Налимов В. В. Спонтанность сознания: Вероятностная теория смыслов и смысловая архитектоника личности. М.: Изд-во "Прометей" МГПИ им. Ленина, 1989.
Приложение - комментарии Т. А. Перевозского.
Ответственный редактор А. А. Шегай. Художественное оформление А. Н. Дьячкова.
Издание осуществлено за счёт средств автора (спонсор кооператив "Зухра")
ISBN 5-7042–0083-4
030102000
0 183(2)-89
В. В. Налимов, 1989
МОСКВА, "ПРОМЕТЕЙ", 1989
ББК 87.3 Н 23
Доктор технических наук, профессор. Родился в Москве в 1910 г. в интеллигентной семье (мать - врач, отец - этнограф, профессор Московского университета, выходец из северного народа коми).
Начальная деятельность Василия Васильевича как физика прервалась в 1936 г. сталинскими репрессиями, которые длились до 1954 г. (тюрьма, лагеря Колымы, ссылка в Казахстан).
Спектр деятельности, задаваемый обстоятельствами и собственными интересами весьма широк: инженерная работа в заводских лабораториях и работа в научно-исследовательских институтах; математическая статистика: применение статистических методов при анализе вещества, математические методы планирования эксперимента; разработка вероятностной модели языка; наукометрия; философия науки; философия человека. С 1965 г. работает в МГУ.
Опубликовано более 130 статей и 12 книг. Некоторые статьи переводились на немецкий, английский, французский, польский, венгерский и арабский языки. Часть книг также переведена на немецкий, английский, польский и венгерский. Три книги философской направленности вышли непосредственно на английском языке в издательстве ISI-Press:
Faces of Science,1981, 297 p.;
Realms of the Unconscious: The Enchanted Frontier, 1982, 320 p.;
Space, Time, and Life. The Probabilistic Pathways of Evolution, 1985, 110 p.
ПРЕДИСЛОВИЕ
Эта работа является завершающей в длинной серии публикаций, посвящённых развитию вероятностно ориентированной философии. Давно - более чем тридцать лет назад - я начал активно использовать язык вероятностных представлений для решения ряда инженерно-технических и научных задач. Сначала это была попытка построить статистически ориентированную теорию анализа вещества [Налимов, 1960], потом была сделана попытка создания математической теории эксперимента [Налимов, Чернова, 1965], [Налимов, 1971], [Налимов, Голикова, 1981] и, наконец, ещё одна попытка - наукометрия [Налимов, Мульченко, 1969]. Постепенно стала созревать мысль о возможности создания языка вероятностных представлений для рассмотрения философских проблем. Обогащённый пережитым и узнанным, я вернулся к обдумыванию тех проблем, которые глубоко заинтересовали меня ещё в юности. Существенно важным оказалось то, что к этому времени я уже овладел вероятностным мышлением.
Здесь на передний план вышли такие темы, как семантика обыденного языка [Налимов, 1979], философия науки [Nalimov, Barinova, 1974], [Nalimov, 1981], природа бессознательного [Налимов, 1978], [Nalimov, 1982], [Налимов, Дрогалина, 1984, 1985], [Налимов, 1986 а, б], проблема эволюционизма [Nalimov, 1985]. Всё замкнулось на возможность геометрического понимания основ мироздания. Ничто метафизики обрело пространственный образ. Через геометрические представления оказалось возможным сделать намёк на трансцендентное (в понимании Ясперса), т. е. на быт и мышление, непостижимое в своей предельности. В последней из названных выше книг их редактор профессор Р. Колодны назвал мой подход вероятностной метафизикой . И действительно, вся система суждений оказалась построенной так, что становится возможным, обращаясь к науке, выходить за традиционно установленные пределы.
Наверное, нельзя не согласиться с тем, что основная проблема философии - это проблема смыслов, проблема их проявленности в Мире и одновременно их вневременной трансценденции. В последней книге [Nalimov, 1985] речь шла о проявленности смыслов через биосферу, в первых трёх [Налимов, 1979; Nalimov, 1981, 1982] - о проявленности их через человека в таких сферах его деятельности, как язык, воображение, наука. В данной работе мы опять возвращаемся к человеку, концентрируемся на нём и только на нём и пытаемся показать, как через него - в его бытии в Мире раскрываются смыслы. Смыслы распаковываются всегда через тексты. Человек для нас - это текст, или, точнее, многообразие текстов, грамматику и семантику которых мы хотим охватить единым, вероятностно задаваемым взглядом.
Развиваемая нами вероятностно ориентированная философия в целом направлена на то, чтобы по-новому осветить следующие проблемы.
Язык и логика
В 1. Почему мы понимаем друг друга, когда в нашей речи используются слова с полиморфными (не атомарными) смыслами?
2. Как мы понимаем метафоры? Почему метафоры и синонимы обогащают наш язык?
3. Если наше обыденное мышление преимущественно аристотелево, то, как возникают исходные предпосылки?
4. Можно ли раскрыть механизм возникновения предпосылок? Возможна ли формальная (но не аристотелева) логика порождения предпосылок?
Личность
1. Если сознание человека - это преобразователь смыслов, то как возможно построение математически заданной семантической модели личности?
2. Как возможно сравнение такой модели с тем, что ранее было сказано о природе человека в академической и религиозной философии?
Творчество и эволюция
1. Как возможна единая модель, задающая творчество в самом широком его понимании, включающем развитие как ноосферы, так и биосферы?
2. Как возможно введение представления о собственном времени как о мере изменчивости? Как возможны собственные ритмы?
Терапия сознания
1. Если сейчас во всём мире со всей остротой ставится вопрос о том, что есть здоровая - гармонически развитая личность, то как можно задать математически семантическую модель такой личности? Как можем мы сейчас попытаться представить семантический портрет человека будущего?
Искусственный интеллект
1. Как возможен искусственный интеллект? Что принципиально возможно и невозможно в моделировании сознания человека средствами ЭВМ?
Смыслы и материя
1. Если сознание действительно есть функция высокоорганизованной материи, то почему до сих пор не появилось Модели, эксплицирующей это утверждение?
2. Возможна ли другая постановка вопроса? Может быть, разумнее исходить из представления о том, что смыслы и материя - это две различные реальности, и искать их единую первооснову?
3. В философской мысли как Запада, так и Востока издревле развивалось представление о том, что первоосновой Мира является Ничто. Можно ли Ничто редуцировать к представлению о Пространстве, геометрию которого можно содержательно обсуждать?
Запредельные вопросы
1. В чём главное отличие христианского миропонимания от буддийского?
2. В чём смысл жизни человека? В чём смысл Вселенной?
Комплексность изучения
1. Как возможно использование всего арсенала знаний - математики, физики, психологии и психиатрии, философии, философской антропологии, религиоведения при попытке осмыслить природу человека?
Все сформулированные здесь проблемы представляют собой не что иное, как попытку раскрыть содержание основного вопроса герменевтической философии:
Что есть смысл и какова его роль в устройстве мира?
Но смыслы (а, следовательно, и природа человека) устроены так, что чем ближе мы приближаемся к ним, тем дальше они удаляются от нас. А наш удел - беспрестанно устремляться к смыслам.
В этой книге, в неустанной погоне за смыслами, мы пытаемся завершить нашу вероятностно ориентированную философскую мысль, стремясь сопоставить её по возможности со всей полнотой философской мысли прошлого. Обращаясь к мысли прошлого, мы пытаемся раскрыть перед читателем панораму развития представлений человека о самом себе. Эта панорама будет служить нам тем фоном, на котором будет строиться наша концепция. Но панорама интересна и сама по себе. Она развёртывается как свободное раскрытие человеческой мысли, идущее из глубин самосознания. В этом смысле это метафизика. В то же время процесс самоосознания часто выглядит так, как будто за ним стояла глубокая (хотя, может быть, часто и не осознаваемая) медитация. Мы увидим, как на протяжении веков и тысячелетий в суждениях человека о человеке повторялись подчас одни и те же мотивы, и мы оказываемся готовыми поддержать их в наших построениях.
Подчеркнём ещё раз, что наш подход везде и всегда остаётся вероятностно ориентированным. Применяемая нами математика неназойлива. Не доказывая каких-либо новых теорем, мы просто используем некоторые математические структуры как образы, через которые разъясняем интересующие нас философские проблемы. Так вынуждены мы поступать, поскольку понимание всегда даётся через образы, а привычные нам образы, заимствованные из сенсорного взаимодействия с окружающим нас миром, исчерпали свой семантический потенциал. Опираясь на них, уже трудно сказать что-либо новое.
Заканчивая эту работу, мы не без некоторого удивления обнаружили, что недавно вышла близкая нам по духу книга П. Саппеса [Suppes, 1984], прямо так и называющаяся - Вероятностная метафизика.
Вскоре после того, как был закончен первый вариант этой работы, скончался А. Н. Колмогоров. Из жизни ушёл гений. Вместе с ним ушла и целая эпоха. Конечно, я не могу считаться его учеником, но вместе с ним я проработал 10 лет, будучи его первым заместителем по межфакультетской Лаборатории статистических методов МГУ. Для меня, пожалуй, самым важным из его суждений было часто повторяемое высказывание, звучавшее примерно так: "Мы имеем, по крайней мере, одно весьма серьёзное преимущество - владеем вероятностным мышлением". Он никогда не эксплицировал эту мысль - её нужно было понимать в зависимости от той ситуации, в которой она произносилась. Именно в те годы я начал разрабатывать вероятностную модель языка. Это вызвало раздражение у многих моих коллег, полагавших, что надо нам всем заниматься приложением вероятностно-статистических методов к вполне конкретным, а отнюдь не философски звучащим проблемам. Но Андрей Николаевич дал мне разрешение на самостоятельность мысли - на право самому ставить проблемы, выходящие за привычные рамки официальной науки. Так это право и сохранялось за мной.
ВВЕДЕНИЕ
Место нашего подхода в современной философии
На долю человеческого разума в одном из видов его познания выпала странная судьба: его осаждают вопросы, от которых он не может уклониться, так как они навязаны ему его собственной природой; но в то же время он не может ответить на них, так как они превосходят возможности человеческого разума.
И. Кант. Из предисловия к первому изданию Критики частого разума
[Кант, 1964]
Величие человека измеряется величием тайн, которые его занимают или перед которыми он останавливается.
М. Метерлинк. Смерть. Гл.1, § 10
[Метерлинк, 1914]
Входя в мир философской мысли, мы со всей отчётливостью видим, что каждая серьёзная философская концепция сопряжена со своим особым, только ей присущим, языком. Отчётливо разными вырисовываются перед нами языки философий Канта, Гегеля, Ницше, Гуссерля, Витгенштейна, Хайдеггера. Серьёзные, философски ориентированные разделы науки - квантовая механика, теория относительности - это также построения, обладающие своими собственными языками. (В квантовой механике возникло даже представление, правда, не всеми разделяемое, о существовании особой - квантовой логики.) Разные религиозные системы оказываются порождёнными разными языками. Разные языки обладают разной выразительной силой. Но измерять выразительную силу языка мы не умеем. И важнее, может быть, даже другое - одни языки навсегда остаются эзотерическим (эзотеризм здесь гарантируется трудностью восприятия), другие становятся mass media. Таким частично стал, скажем, и язык Гегеля, после того как на нём оказались написаны философские построения марксизма. И при всей нашей приверженности демократизму, кажется, все мы всё же стремимся к неповторимой изысканности вновь создаваемого языка. Находя новый язык, мы находим новые возможности для того, чтобы сказать что-то новое о совсем старом, обсуждая извечные проблемы. Для нас таким новым языком оказался язык вероятностных представлений.
Языки философий так же, впрочем, как и всякие другие языки, непереводимы. Не переводимыми взаимно оказались и языки христианства и буддизма, хотя обе религиозные системы, кажется, говорят об одном и том же. Не стыкуются между собой непосредственно квантовая механика и теория относительности. Язык физики пришлось обогатить новыми представлениями при попытке создания квантовых теорий гравитации, направленных на то, чтобы связать Общую теорию относительности Эйнштейна с квантовой механикой. И философ - прежде всего тот, кто владеет всей полифонией философских языков. Тот, кому открыт весь спектр звучания человеческой мысли. Критиковать другие философские системы - значит не принимать или не понимать языка, на котором они говорятся. На каждом языке, в конце концов, оказывается сказанным то, что на нём можно сказать. Каждый язык рано или поздно выговаривается и уходит в кладовые культуры. Иногда старое оживает. Оживает тогда, когда сказанное на старом языке обретает новое звучание на одном из новых языков. Так создаётся преемственность философской мысли. Мы всё время то оглядываемся в прошлое, то забегаем вперёд. Прошлое и будущее мысли всегда присутствует в нашем настоящем.
Каждый философский язык имеет свою базовую систему представлений и, соответственно, свою систему понятий и свою систему аргументации. Каждый язык открывает возможность задавать свои собственные, особые - только ему свойственные - вопросы. Каждый философ высвечивает с помощью своего языка только какие-то важные для него стороны бытия. Напомним здесь знаменитые формулы Витгенштейна [Витгенштейн, 1958]:
5.6. Границы моего языка означают границы моего мира.
5.61. Логика наполняет мир; границы мира являются также её границами.
Отсюда естественно следует, что границы каждой философской системы определяются границами её языка, её логики. Это стало с очевидностью понятно в начале нашего века. И, наверное, именно поэтому в XX веке проблема языка заняла одно из центральных мест в самой философии. Об этом мы читаем у многих авторов. Вот как, например, пишет Кёлер [Kohler, 1983] в книге, посвящённой природе смысла:
От Ницше до Хайдеггера, от Фреге до Куайна язык проявляет себя как центральная проблема современной постметафизической философии; никакое другое поле проблем не достигает такой значимости… Традиционная онтологическая постановка вопроса сама заключена в структуре языка (с. 15).
Что-то очень похожее мы находим в высказываниях современного немецкого герменевтика Х. Г. Гадамера о роли языка в нашем понимании мира и философском его осмысливании [Gadamer, 1977]:
Принцип герменевтики просто означает, что мы должны стараться понять всё, что можно понять. Именно это я имел в виду, когда говорил: "Бытие, которое можно понять, - это язык" (с. 31).
Мне кажется, не случайно в последние десятилетия феномен языка оказался в центре философских исследований (с. 75).
Источником опосредования конечного и бесконечного, свойственным нам, конечным существам, является язык и лингвистическая природа нашего опыта о мире (с. 80).
Сегодня наука и присущий человеку опыт о мире встречается при решении философской проблемы языка (с. 127).