Послышались шаги. Коридорная дверь распахнулась - появился Леонид Иванович, в маске, в желтых полупрозрачных перчатках, плотно обтягивавших кисти рук. Казалось, он даже похудел за это время, нос заострился, пот на лбу, как роса. В правой руке, немного приподымая над полом, он нес что-то непонятное, кровавое.
Подойдя к раковине у стены, резким движением бросил в стоявшую рядом на столике фарфоровую ванну эту массу и, поймав мой тревожно-вопросительный взгляд, проговорил сквозь марлю:
- Полюбуйтесь, что у него было… Опухоль, восемьсот пятьдесят граммов. Пришлось удалить часть поджелудочной железы…
- Джери?…
- Жив, жив. Сейчас увидите. Пусть немного проснется.
Он стянул перчатки, марлю и стал мыть руки, потом, расстегнув ворот рубашки, принялся за лицо и шею, затем сунул всю голову под холодную шипящую струю: уфф!..
Да, нелегка работа у хирургов. Все смотрели на него. Я не мог оторвать глаз от того, что лежало в ванне. Вот она, опухоль! Она действительно сжала внутренние органы Джери, оттого Леонид Иванович сперва и подумал на заворот кишок. И это Джери носил в себе…
Дверь снова распахнулась, вели Джери. Господи, ты ли это, Джери?! Какой слабенький!
Его шатало из стороны в сторону, лапы заплетались, если бы санитары не поддерживали с боков, упал бы. Меня он не увидел. И вообще ничего не видел. Он еще спал. На животе виднелись кнопки - зашитый разрез - и пятна йода. После такой операции - и сразу на ногах?!
- Это же не человек, - усмехнулся Леонид Иванович. Он был доволен: операция прошла хорошо.
Теперь приходилось ждать. Джери остался в стационаре, моя или, вернее, наша забота - приносить ему каждый день пищу.
Спасен… надолго ли?
Наверное, если бы человеку, которого однажды Джери извлек со дна Ирени, сказали, что теперь для сохранения жизни самого Джери требуется носить ему пищу до самой смерти, человек этот согласился бы безоговорочно и исполнял почетную обязанность даже с известной гордостью. Впрочем, о людской благодарности в другой раз, а сейчас важно другое: Джери начал поправляться.
Да, да, не пропали труды Леонида Ивановича. Мой талантливый и самоотверженный друг мог гордиться. Что Леонид Иванович талантлив, я убедился давно. Операция Джери лишний раз подтвердила это.
Ежедневно мама или я до работы забирали кастрюлю с едой, укутанную в старую пуховую шаль (на дворе было минус пятнадцать - минус двадцать), и отправлялись в лечебницу. Еда была протертой, ничего грубого, ни кусков, ни костей.
Первое время Джери ел мало. Точнее, он съел бы и целый котел, аппетит был хороший, но - нельзя, кишечно-полостная операция, надо чтоб рана начала рубцеваться.
В стационаре клиники находились на излечении самые разные животные. Идешь вдоль двойного ряда клеток, затянутых негустой проволочной сеткой, смотришь - в клетке петух. Обыкновенный петух! Тоже больной. Обычными пациентами были собаки, коровы. Замечу, что теперь в ветбольнице большого города коров, пожалуй, уже не увидишь, а тогда они были не редкостью. Отдельно помещалась лошадь, исход болезни которой внушал Леониду Ивановичу тревогу. Совсем не было кошек. Кошек в стационар не брали: животное с особым характером.
Джери скоро почувствовал себя здесь аборигеном и, по мере того как возвращались силы, умилял служителей все больше и больше. Весь обслуживающий персонал восхищался его сообразительностью, терпеливостью, послушанием и умом.
В один из дней, как-то придя в больницу, я заглянул в операционную. Джери меняли тампоны. Уже сменили, доктор и санитар отошли, но Джери все еще покорно лежал на столе на боку, вытянув нелепо длинные и костлявые ноги.
- Стал мастер лечиться, - заметил доктор. - Терпелив!
Сперва я навещал его в клетке. В зрелом возрасте Джери научился смеяться; он встретил меня улыбкой и на сей раз. Осклабил зубы, смешно наморщив верхнюю губу, и, как телок, привалился и потерся о мой бок. Он был на ногах, хотя ноги все еще плохо держали его, и скоро вынужден был с тяжелым вздохом опуститься и растянуться на полу, не спуская с меня преданного взгляда. Рад, рад, миляга! Рад, что жив, что пришел хозяин. Я долго не отходил от него, гладил, щекотал под мордой. Он принимал ласку с благодарностью и платил за нее тоже лаской.
Люди иногда удивляются, узнавая, что животное способно смеяться. Ничего удивительного. Улыбка, утверждают психологи и врачи, важный этап в развитии человеческого детеныша, первый признак привязанности, и, если она запаздывает, можно утверждать, что с ребенком не все в порядке. Улыбка у собаки - свидетельство ее высокого интеллектуального развития.
Через день после операции подошел санитар к клетке. Джери, глядя в сторону, зарычал. Не хочу-де видеть тебя. Помнил перенесенную боль, вероятно, не забыл, что санитар держал его, пока не произвел свое действие наркоз.
- Вот байбак, - сказал беззлобно санитар. А спустя немного времени они уже встречались как приятели. Прошла обида.
Пришел Леонид Иванович - Джери не смотрит, отворачивается. Ведь, как-никак, доктор больше всех повинен в том, что пришлось пережить! Леонид Иванович стал смотреть Джери - тот сел, прижал уши. Надоело! Но - никакого противодействия.
- Швы не разойдутся? - тревожился я.
- Не беспокойтесь, зашит, заштопан на совесть.
Словом, Джери выглядел молодцом.
Он не делал никаких попыток разорвать швы.
Вскоре ему разрешили маленький моцион. Но только в пределах больницы, по коридору, до кабинета Леонида Ивановича и обратно. Во двор еще не пускали: увидит кошку или собаку, бросится и… Ведь и люди нередко не выполняют предписания врача, нарушают режим.
Теперь, когда я приходил на свидания с Джери, Леонид Иванович, если позволяла свободная минутка, часто сам выводил его. Даст походить Джери со мной, потом позовет:
- Ну, пойдем, Джери, на место!
Джери покосится и сильнее прижмется ко мне.
- Пойдем, пойдем…
Джери вскочит и сам побежит в клетку.
А однажды я не нашел его в клетке.
- Где Джери? - спросил я Николая Дмитриевича.
- В кабинете.
- Как - в кабинете?
- В клетке не желает сидеть. Всю изгрыз. А в кабинете сидит.
Изгрыз? Это мне знакомо. Если не захочет, ничем не удержишь. Значит, начала возвращаться силушка!..
- Вчера свет потух, - вмешалась в разговор санитарка Анна Ивановна, - так он лаять принялся, всех перебудоражил. Включили, он перестал. А потом давай скрести зубами и когтями…
Действительно, Джери в одиночестве лежал на коврике в рентгеновском кабинете. С этого дня рентгенкабинет стал его излюбленным местопребыванием. Тепло, темно, покойно. Потом оттуда он перекочевал в кабинет Леонида Ивановича. Леонид Иванович выполняет за столом какую-нибудь работу, Джери лежит на коврике в ногах свернувшись. В клетку больше не возвращался. И его не пытались туда загонять - он вел себя вполне благопристойно, а Леониду Ивановичу, подозреваю, даже было приятнее с ним.
Как удивился один из санитаров, зайдя в кабинет и увидав Джери сидящим на диване. Сидит как человек! Впрочем, не совсем как человек. Если не забыли читатели, я не позволял Джери отираться по диванам, так он привалится и сидит, задние лапы поджаты, а передними упирается в пол. Хитрец! Поза уморительная, пес в такие минуты напоминал сидящего старого, немощного и неловкого человека.
- Компанейский парень, - говорили про Джери в больнице.
- Привык!
- Да и мы к нему привыкли. Придется вам его сюда водить! Хоть раз в неделю…
- А и так придется. На проверку.
- Привыкают они, - заметил Леонид Иванович. - Меня это трогает больше всего. Как-то лечили овчарку, жила в больнице долго. Выписали. Утром звонит хозяин: "Не у вас?" А она, верно, прибежала. Дома что-то не понравилось, взяла и прибежала…
Перед выпиской из больницы позвонил Леонид Иванович:
- Он у нас сегодня всех собак объел! Отдали еду! Завтра тащите два ведра, берите коромысло…
Смеется. Хорошо, когда врач смеется.
- Когда домой?
Помедлил с ответом.
- Думаю, двадцать четвертого, послезавтра…
Уходили из больницы - мне собрали все вещички Джеркины. Принесли подстилку. Анна Ивановна хватилась: "Ой, еще посуда". Банки и чашка. Кажется, теперь все…
- Как квартирант, поехал на новую квартиру, - пошутил Леонид Иванович. - Первое время будьте осторожны. Думаю, будут спайки, - наказывал он мне.
Шли тихонько, останавливались. Придя домой, он притих. Глаза невеселые. Устал! Ослаб после болезни. От ударов сердца вздрагивала голова. В прихожей, у печки, ждала уже новая подстилка. Лег, уткнул морду в передние лапы, обхватив ее одной, крючком. Поднял голову - она у него качалась, как у новорожденного, падала.
После долго спал. Кот ходил около, не трогал, принюхивался - Джери принес незнакомые запахи больницы. Выспавшись, Джери сразу запросил еды, пошел к чашке и стал скрести лапой. У всех отлегло от сердца. Раз есть аппетит, пошло дело на поправку! Все-таки спасли собаку…
Надолго ли? Не хотелось думать об этом. Вернее, все мы были слишком счастливы, чтобы думать снова о плохом, омрачать прекрасный день черными мыслями.
Необыкновенные пациенты
Шкаф Леонида Ивановича
(Несколько занимательных фактов из практики ветеринарного врача)
Мне давно хотелось рассказать о работе ветеринарных врачей, истинных друзей всего живого.
Почему-то, если о медиках, "человеческих лекарях", дарующих избавление от недугов нам, людям, говорится много и часто, их деятельность пользуется постоянным вниманием общественности, репортеров, то о ветврачах вспоминают куда меньше. А между тем дело, которое они делают, огромно и заслуживает всяческого уважения.
Впрочем, вероятно, это естественно: человек - всегда главное; кроме того, человек умеет жаловаться. Животное - молчит.
Но прежде несколько слов о владельцах животных.
Собака прожила в семье двенадцать лет, заболела, позвали дворника, он потащил ее на веревке. "Куда ее?" - "Топить. На реку". - "А лечить?" - "Лечить? Ну да! Ветеринару же рубль надо платить!" А потом: "Все-таки какие мы добрые: плачем о собаке". (Когда ее увели.) Они "добрые"! Человечность навыворот.
Врач прописал лекарство для больной собаки. Женщина - приличная, хорошо одетая - повертела бумажку и изрекла: "Мы не миллионеры!" Она, видите ли, рассчитывала, что никаких расходов на лечение не потребуется (кстати, прием и консультация врача не потребовали от нее ни копейки: у нас врачебное обслуживание - как людей, так и животных - бесплатное). "Мы не миллионеры!" Как будто собак держат только миллионеры!
Наконец, и такой факт. Собака лечилась, жила в клинике две недели. Потом пришлось трижды звонить владельцам, чтоб пришли и забрали. Нейдут и не забирают! Прошло еще две недели. Наконец явились. А потом, спустя немного, собака прибежала в больницу. Оказывается, в чем-то она провинилась, ей всыпали, она в двери - и ходу. ("Ну, видимо, жизнь была собачья", - заметил Леонид Иванович.) А после опять нейдут и нейдут, звони, не звони. "Да нам она не нужна", - признались по телефону.
Что можно сказать о подобных владельцах?
Леонид Иванович презирал таких, и я понимаю его.
Совершенно не случайно во дворе клиники жил большой кудлатый пес, прыгавший на трех лапах. Поставили будку, трехлапый калека исправно нес службу сторожа. А завидев Леонида Ивановича, еще издали принимался лаять, рваться с цепи, визжать, выражал свою радость.
- Лапа была сломана, что говорится, под самый корень, - объяснил Леонид Иванович, - сломана и раздроблена, срастить ее не представлялось возможным. Но жалко пса. Почему ему не жить на трех ногах? Кстати, он сам явился на прием, без хозяина… хозяина, верно, нет… как откажешь?
Точно так же жили в клинике другие подопытные собаки, в частности лайка Казан, у которой была пересажена щитовидная железа. После смерти Джери Казана взяли мои родители, и он дожил до глубокой старости. Собственно, "подопытные" не совсем точно: Леонид Иванович не ставил научных экспериментов, а подопытными становились животные вынужденно, из-за каких-либо травм и заболеваний, с которыми попадали в больницу, в процессе лечения. В лаборатории одно время обитал щенок. Появление этого жильца Леонид Иванович объяснял так: "Валенки стояли в лаборатории, я пошел за ними. Слышу, скребется… Мышь? А там щенок, недель двух".
После щенок был пристроен в хорошие руки. Жизнь - свята, ее нужно беречь. Таково было глубочайшее убеждение нашего друга.
Для меня он стал на долгие годы не только добрым товарищем, но примером ветеринарного врача, настоящего друга бессловесных.
Человек, заставляя животное служить, тем самым берет на себя и заботу о нем. Лечить животных труднее, чем людей: не говорят, не могут рассказать, что у них болит. В работе с животными проверяется характер. Правда, когда я однажды сказал в поликлинике: "Хороший вы народ", кто-то из слышавших возразил с улыбкой: "У нас пациенты хорошие. Симулянтов нет. Скандалы никто не устраивает, больничных листов не требует…"
"Лечишь мою собаку - лечишь меня (ибо я нервничаю, переживаю за нее). Ее здоровье - мое здоровье". Это я слышал не только от Леонида Ивановича.
"Женщина принесла воробья, - говорил он, - смеяться тут не над чем. Я уж не говорю о том, что иногда животное является единственной отрадой для одинокого, старого, обиженного жизнью человека. Большое или маленькое, животное всегда дорого, ведь ему дарится часть души!"
"Человек сам вышел из природы, - говорил он далее. - Смеясь над нашими чувствами к животным, он унижает себя, истребляет в себе то доброе, что заложено в нем".
Помню один телефонный звонок (сколько их было за мою жизнь, по разному поводу, но говорящих об одном - о горячей любви к животному): щенку сделали прививку от чумы, а у него начался нервный тик, подергивание передних конечностей, возник менингит, тяжелое мозговое воспаление. Хозяйка рыдала у телефона, умоляя помочь. В самом деле, можно ли было спокойно смотреть на мучения малыша! Страшная головная боль - он кричит, плачет, не давая покоя всему дому. Дадут анальгин, обезболивающее, ненадолго затихнет, а потом - опять. Судороги, волочит зад. Не встает. Поднимут - стоит, потом падает. Щенку четыре месяца, овчарка. Хороший, умный щенок. Исход, по всем показаниям, неблагоприятный, в лучшем случае, если даже щенок останется жив, едва ли будет полноценным. Но как уничтожить его? Убить живое существо всегда непросто, а тут ведь оно твое, успело прирасти к сердцу. И хозяйка рыдала… "Неужели нельзя спасти щенка?" Это было выражение искреннего горя. Да, "лечишь мою собаку - лечишь меня".
Для тех, кого заинтересует этот случай (прививка вызвала тяжелые последствия), поясню: щенок был поздний, осенний, а выращиваемые зимой всегда немного слабее, нередок рахит. От прививки лучше воздержаться до весны. Кроме того, были допущены нарушения элементарной практики. Надо за неделю до прививки начать мерять температуру, выяснить, нет ли поноса.
Не исключалось и внесение инфекций. С чумой шутить нельзя, даже при профилактических прививках. Это обязан помнить ветработник и, прежде чем пустить в ход шприц, должен учесть все. За небрежение ждет суровая расплата, как случилось с Тиграном. Щенка пришлось усыпить.
"Медицина лечит человека, ветеринария лечит человечество". В смысле: леча животных, ветеринар тем самым страхует людей, предупреждает несчастные случаи, которые могут быть.
Ну, и, наконец, все, что делает ветеринар, самым теснейшим образом переплетается с повседневными практическими хозяйственными интересами общества. Недаром ветеринария - одна из древнейших наук и сфер приложения энергии и ума человека. Животных лечили еще в Древней Греции, а лечебницы для домашнего скота в Индии существовали тысячи лет назад.
А сколько разных случаев!
Пришла женщина, принесла большую грустную мурлыку.
- Удочку достать надо.
- Какую удочку?
- Ну, ребята которой ловят.
- Крючок, что ли?
- Ну да. Ребята баловали, да кошке и затолкали в рот…
Посмотрели кошке в рот. Никакой "удочки", конечно, не видно. Понесли на рентген, "просветили", сняли рентгенограмму. Точно. Иголка. Около хребта. Оперировали, вынули, кошка выздоровела.
"Ребята баловали"… Всыпать бы за такое баловство по первое число! Мучительство животных никогда к добру не приводит.
Куры - целое стадо - наклевались рябины, настоенной на водке. Случай смертельный. Вспорол всем зобы, вынул рябину ("давайте их мне по одной", - поторапливал санитара), залил в зобы молоко и зашил. Все выздоровели, только петух подох.
- Видать, трезвенник был, не вынес алкоголя…
Подстреленный доберман. Ранил дурак хозяин, из охотничьего ружья. Прицеливался в порядке шутки. И доприцеливался.
Вызвали на ипподром. Комичный диалог с молодым подтянутым мужчиной. Рекордсмен-конник и скакун вороной масти. Оба слегка прихрамывают. Врач осмотрел, после принялся объяснять:
- Есть хрящик, мениск, он и болит. Менисцит - болезнь ног, болезнь спортсменов и беговых лошадей…
С утра у Леонида Ивановича глаза красные - не выспался.
- Сегодня до двух часов ночи здесь был. Двух лошадей привели. Одна погибла, второй кровь переливали…
Чуть сигнал - уже мчится, оттого и практика у него огромная и самый разнообразный опыт накапливается день ото дня, требуя, чтоб им поделились с другими. Конечно, случается всякое.
Но уж зато ему известны тонкости, в которых не умудрен иной проживший век ветеринар, собаковод, лошадник. Например, удалял прибылые пальцы у щенка. Щенки иногда рождаются с болтающимися, пятыми, "лишними" пальцами, их принято удалять.
"Начну с правой, тут работы меньше". - "Почему?! Разве не одинаковы?" - "Тут артерия близко проходит, она всегда мне попадает…" Оказалось, немного по-разному устроены суставы. Век живи, век учись!
Горячо обсуждает с сотрудниками: ростовские коллеги произвели удачное приживление ампутированной конечности у собаки. Третий случай. Операция длилась 1 час 45 минут. Около четырех недель нога находилась в гипсе, была теплая, но чувствительность отсутствовала; затем появились чувствительность и способность к движению. Теперь собака резвится, прыгает, хотя одна нога и стала немного короче. Эх, если б это была обычная практика, может быть, Трехлапому не пришлось бы ликвидировать четвертую лапу!..