Кормил втихаря, менял в плошке воду. Знал, напылит-нашумит супружница и быстро отойдет. Но как на грех прокушенная рука стала пухнуть, гноиться. Пришлось возить Танчуру на уколы от бешенства. Про Найду она даже слушать не хотела:
- Отравлю тварь поганую!
Через силу Венька позвонил свояку, охотнику, давно клянчившему у него Найду. Тот долго не мог поверить, что егерь сам называется ему белолапой. В тот же день примчался за двести верст. Вывалился из кабины "Нивы", тушистый, румяный, в шлепанцах на босу ногу.
- Как оно, ничего? - заморгал голубенькими глазками. - Порвала кого-нибудь?
- Жену, - буркнул егерь. Он в душе уже жалел, что позвонил.
- Ну моя с ней в пять секунд договорится. - Свояк моргал, посмеивался. - Закормит до отвала…
Венька выпустил Найду из гаража. Она подошла к хозяину, уставилась в лицо желтыми немигающими глазами и, поджав хвост, побито отошла в угол двора.
"Догадалась…", - поразился Венька.
- Слышь, я те за нее оцинковку на баню дам, - боясь, что Венька передумает и не отдаст, выложил козырь свояк.
- Иди ты со своей оцинковкой… - отмахнулся егерь. - Найда, на охоту!
Обычно она сходу запрыгивала в кабину. А тут хоть бы шелохнулась. Венька схватил собаку поперек, толкнул в салон, захлопнул дверцу. Отвернулся.
- Езжай.
- Хошь, движок на "Бурана" отдам. Новый! - высунул голову в окно свояк.
- Да езжай ты, ладно!
Сквозь стекло Венька видел, как мечется по салону Найда. В сердцах шваркнул воротцами. Краем глаза заметил, как отшатнулась от окна Танчура. Обругал вертевшуюся под ногами Ласку. Та удивленно уставилась на хозяина.
- Чо вы все на меня таращитесь? Я вам чо, картина? - озлился егерь.
"Тварина, отдал и хорошо. Все равно от нее никакого проку на охоте. Только мясо на нее переводить", - успокаивал он себя.
- Она бы и Вовку покусала, твоя сука. - Танчура выставила забинтованную руку. - Врач сказал, не перестанет гноиться, дренаж будут вставлять. Ты не знаешь, это что?
- Не знаю. У нас йод есть?
- Зачем тебе?
- Выпить!
- Ты чо рвешь и мечешь? Собака поганая тебе дороже жены, - со слезой в голосе вскричала Танчура. - Рука из-за нее гниет, может, отрежут. А ты тут фыркаешь. Не жилось мне дуре. Тогда в машине ты ворковал по-другому. Дура от тюрьмы его спасла. Люблю, замуж… За решеткой бы щас сидел, как миленький. А я бы жила себе, по курортам ездила.
- С Вовкой?
- Я бы аборт сделала.
- Ты бы до моего условно-досрочного гуляла. Как вышел бы, в первый день обеих с тещей отстрелял без лицензии.
Танчура замерла, облизнула пересохшие губы. Так лижет подброшенные в огонь дрова пламя, чтобы пыхнуть жаром.
- Рад, что она на меня накинулась. Тужишь, до смерти не загрызла.
Венька шваркнул дверью. Взялся во дворе прибивать штакетину, смаху хватил молотком по пальцу. Лизнул тут же почерневший ноготь: "Вот гадство!.."
Услышал, как растворилась дверь. Вовка, пятясь задом, сполз по ступенькам, затопал босыми ножонками по двору. Венька, посасывая палец, наблюдал за сыном. Тот околесил двор, погладил Ласку и только тогда подковылял к егерю, захлопал глазенками, захныкал:
- Ав-ав-ава-ав?
Венька взял сына на руки, прижался лицом к теплому тельцу:
- Нету, сынок, больше у нас твоей ав-ав, увезли нашу Найду.
- Ава-ав, ава-ав, - тянул ручонки Вовка, - ав-ав?…
Глава вторая
Свояк гнал "Ниву" на всю железку, будто от гаишников удирал. Найда через стекло видела желтые обрывы холмов, лесопосадки. Сквозь листву верхушек стремительно летело солнце.
Новый хозяин то и дело поглядывал в зеркало заднего вида, приговаривал:
- Найда, Найдушка, девочка. Будем на охоту с тобой ходить. Кутяток мне принесешь…
Голос человека за рулем звучал ласково. Найда не улавливала в нем злых ноток, как в голосе егеря, когда он бросил ее в машину. Она свернулась на сиденье в кольцо и задремала.
Жена свояка, Нина, дебелая утица в пестром, разлезшемся в подмышках халате, сразу ринулась кормить Найду.
Суку заперли в просторной погребке. Здесь было прохладно, пахло овчиной и гнилой картошкой. Найда вылакала плошку воды, легла и заснула. Очнулась она в полной темноте. В углу скреблась крыса. Найда двинулась на звук, бесшумно переставляя лапы. Уткнулась в наваленные у стены ящики. Из крысиного прокопа снаружи тянуло влажным ночным холодком. Найда широко расставила задние лапы, передними стала рыть под стену. Земля с шумом осыпалась на овчины. Найда легко взрывала сырую землю, но скоро когти больно скребанули о бетон блока. Крысиный отнорок уходил в прогал между бетонными блоками. Найда смогла просунуть в прогал лишь лапу.
В зарешеченное окошко сарая уставился большой белесый глаз. На ящики упала светлая полоска. Найда всегда замечала его над собой, когда он появлялся, узкий и косой. С каждой ночью глаз округлялся, затягивался бельмом. Ночи светлели, в звериной душе Найды пухла, клубилась, тоска, просилась наружу. Найда металась по сараю. Попробовала рыть в разных местах и тоже упиралась в бетон. Однажды она села мордой к окну… луна отразилась в желтоватых волчьих глазах. Найда запрокинула морду, из пасти ее вырвался жалобный вой.
Всколготились дремавшие посреди двора гуси. Будто от удара кнутом, вскинулась корова, мыкнула дурным голосом. Сгрудились в кучу в дальнем углу калды овцы. Собаки залились визгливым лаем.
- Вась, Вась, слышь? - растолкала свояка жена. - Она воет.
- Ну и чо. Повоет, перестанет, - бормотнул свояк сонно.
- Иди, глянь, может, она там в проволоке запуталась или в капкан попалась. Ты капкан на крысу ставил.
Широко зевая, свояк отомкнул замок сарая, приоткрыл дверь, посветил в темноту фонариком. Луч высветил взбугренный накоп земли.
"Зараза подрыла и ушла". - Он в растерянности шагнул через порог, оставив дверь открытой. В то же мгновение взблеснули летящие навстречу желтые глаза. Сильный толчок едва не свалил его с ног. Он лапнул пятерней, пальцы скользнули по шерсти. В лунном свете было видно, как серый зверь наметом пересек двор. Овцы молча темной волной всплеснулись в калде. Найда прыгнула через забор.
Найда объявилась дома на третий день. Ребрастая, в репьях. Когда Венька подал тазик с едой, отбежала, как на чужого уставилась сторожким взглядом.
- Во, тварина, - изумился егерь. - Трое суток и сторожится, что значит волчья кровь. Ласка куда как мягче. Ласка. Ласкушка, умница моя. - Он погладил вилявшую хвостом лайку. Не успел егерь войти в дом, как двор огласился рыком и визгом. Найда теперь не на шутку трепала мать так, что летели клочья белесой шерсти.
- Ах ты, тварина, волчара хренова! - Венька на крыльце схватил веник, шваркнул по морде. Найда отбежала, по-волчьи всем корпусом повернулась на хозяина. И тогда в первый раз у егеря ворохнулось нехорошее предчувствие: "Наживу я с ней еще беду, ох, наживу…"
Трижды еще забирал ее свояк. Оббил стены погребки медной жестью, чтоб нигде не прокопала. Как-то забыли погреб закрыть. Найда спрыгнула вниз, из погреба прокопала нору наружу и ушла. Последний раз два месяца продержал. Думал все, привыкла. На охоту взял, она опять к егерю прибежала.
Когда Найда после очередного побега возвращалась, Вовка весь аж светился: ав-ав, ав-ав! Обнимал Найду за шею. Она лизала его в нос в щеки. Вовка заливался колокольчиком.
К тому времени рука у Танчуры поджила… Венька держал Найду в гараже, сам и кормил ее. Жена время от времени грозилась:
- Выпустишь, отравлю…
Венька и сам себе не мог объяснить, зачем он ее держал. Крутые приставали сколько, отдай нам ее. Пастухи просили. Не хотел признаться себе егерь, что прикипел душой он к этой непокорной волчице за то, что она вот так за сотни верст возвращалась от вкусной еды к нему. Верность, которой не нашел в первой своей женщине, тянула егеря к этой диковатой сторожкой суке, так не похожей на других собак. Она глядела своими желтоватыми глазами прямо и просто и понимала, и чувствовала его натуру тоньше, чем жена.
- Видишь, она Вовку как любит, облизывает, - внушал Венька Танчуре. - Вовка ей рад.
- Вот загрызет, тогда будешь знать, - не сдавалась жена. - Зачем тебе две собаки?
- Смотри, как они обнимаются, Тань.
- Доиграешься!
Глава третья
В августе это случилось. Сидел в гараже с шоферами, в домино козла забивал. Телефон зазвонил. Кто-то из мужиков трубку взял и Веньке:
- Езжай скорее домой, собака сына искусала.
Венька в УАЗ и по газам. Забежал, Вовка орет дурным голосом. Вся мордашка кровью залита. Танчура по комнате мечется с бинтами.
- Сколько раз тебе, полудурку, говорила! Убери эту б… со двора! Тот раз руку мне прокусила, щас, было, до смерти не загрызла. Лицо изорвала! Шрамы на всю жизнь теперь останутся, - кричала Танчура. - До смерти могла загрызть!..
- Вова, сынок, постой. Не надо, - попытался оторвать ручонки сына от окровавленной щеки Венька. - Ладно тебе плакать. Чуть там содрала она тебе! Ты же солдат!.. Щас дядя врач все нам помажет. До свадьбы сто раз заживет…
- Шрамы на всю жизнь останутся, будешь знать! - выкрикнула Танчура.
В больнице наложили пять швов. Зашивал все тот же Климов.
- То из мамкиного живота вылезать не хотел, теперь с собакой подрался, - шутил он. - Ну что, орел, без анастезии? Или лучше укольчик сделаем? А то ты тут нам запоешь "Взвейтесь кострами синие ночи…"
От шуточек Климова Венька приободрился. Но когда за дверью операционной раздался истошный Вовкин крик, забегал по коридору, по спине побежали мурашки: "Застрелю тварину!" Танчура, сидевшая здесь же в коридоре, зажала уши ладонями, выскочила на улицу.
Через полчаса он вез Танчуру с Вовкой домой, старательно объезжая кочки. Вовка жался к матери, успокаиваясь, сухо без слез взрыдывал.
- Как же, Вов, получилось-то? - косо поглядывая одним глазом на дорогу, другим на торчащее из бинтов личико сына, допытывался Венька. - Чо она на тебя кинулась-то? Может, ты ей палкой в глаза тыкал?
- Она, хрюха такая, слань господняя налетела. - И слезы опять покатились из-под бинтов. - Я ей ничо не делал. Она слазу есть меня за ссеку стала…
- Как, как ты сказал?!
- Отвяжись от ребенка, не травмируй. - Танчура прижала сына, отворачивая его лицом к окну. - Смотри, Вова, коровки травку едят… Глаз могла прокусить…
У ворот Найда с Лаской бросились к ним навстречу. Венька пнул Найду ногой:
- Сгинь, тварина!
Собака отбежала, уставилась на хозяина желтыми холодными глазами. На морде у глаза темнела засохшая кровь.
"Вовкина кровь, тварина", - содрогнулся Венька. Забежал в прихожку, торопясь, пока не схлынула злость, достал из сейфа ружье. Зарядил крупной дробью. Вышел на крыльцо. На звук Найда подняла голову. До нее было шагов пятнадцать не больше. Венька вскинул ружье:
- Тварина! Будешь знать как на ребенка кидаться! Ну-у, беги, беги, тварина! - ярил себя егерь.
Найда свалила голову набок, ушки топориком, улыбалась, сверкая желтыми глазами.
Венька нагнулся, схватил подвернувшуюся под руку калошу, запустил в собаку:
- А ну пошла отсюда тварина! - Не поднималась рука стрелять ей в глаза.
Найда схватила калошу зубами, замотала головой, играючись побежала с ней за вольер. Венька выстрелил по ней сквозь сетку. Мельком подумалось: сетка… дробь срикошетит…
Найда вякнула, выронила калошу, кувыркнулась через голову. Вскочила и, пьяно перебирая лапами, побежала к раскрытой калитке в огород. Венька выстрелил в угон со второго ствола, дробь взрыла землю у самой калитки. Найда скрылась в зарослях у забора. Веньке с крыльца было видно, как закачались розоватые головки репейника в одном и том же месте.
"Готова, в агонии бьется… Какую собаку загубил…" Подрагивающими пальцами Венька переломил ружье, швырнул за изгородь гильзы. Перед тем, как войти в дом, внутренне сжимаясь, бросил взгляд туда, на заросли репейника, где упала Найда.
Но все было недвижно. Со стебля на стебель перепархивали воробьи, и верхушки клонились под их тяжестью.
Смеркнется, надо будет закопать… Ребенка так искусать… Тварина! Может, бешенство у нее… Хорошо, что застрелил… Вовке уколы…
Весь остаток дня Венька не находил себе места. Раз сто подходил к Вовкиной кроватке. Тот все время, как приехал из больницы, спал. Всхлипывал во сне. Глядя на него, егерь укреплялся духом: "Правильно я эту тварину грохнул. Ребенка так покусать. Вдруг бешеная?" Прикладывал руку к влажному лбу сына, вроде, не горячий. Выходил во двор. В глаза лезла валявшаяся у вольера калоша. Веселая была… Бешеные так себя не ведут… А сохлая кровь на морде? Вовкина кровь…
К вечеру пошел кормить свиней. Глядь, у супоросой свиньи правое ухо мотается двумя лоскутами, будто разрезанное.
"Вот откуда у Найды на морде кровь-то, - понял Венька… - И свинью порвала, и на ребенка бросилась…"
- Зачем свинью выпускала? - спросил он Танчуру. - Собаки вон ухо ей разорвали.
- Кто их выпускал, - оторвалась от телевизора жена. - Рылом дверку поддевают и выходят. Прошлый раз мне всю рассаду поломали. Крючок бы забил! Хозяин называется.
Венька от греха вышел на улицу.
- Ну-ка поди ко мне, - помахала через улицу со скамейки бабка Клава. - Чавой-то я тебе вопрос задам, - пошлепала ладонью по скамейке. - Садись рядком, поговорим ладком. Как же вы, окоянные, парнишоночка своего чуть свинье не скормили, а!? Взять бы палку, да палкой вас обоих и жену твою, и тебя самого.
- Ты чего, бабк? Какой свинье? - У Веньки аж в животе жаром занялось.
- Какие вы, молодежь, халатные, рысковые до невозможности.
- Бабка пожевала синюшными губами. - Я вот эдак сижу давеча на лавочке. "Господи помилуй. Господи помилуй", - потонакываю. У вас ворота наполовину растворены. Слышу, как парнишоночек закричит, будто его варом обварили. Гляжу, около него свинья топчется. Я сперва думала она его облизывая, а она его за щщоку-то, видно, луща, грызеть, а ему больно. Бедный не своим голосом кричит, надрывается. У меня от эдакой страсти ноги отнялись, кричу, машу палкой, а со скамейки никак не подымуся. Ды ладно у тебя эта собака-то серая, ловкая, как вихор, на свинью налетела и давай ее за ухи рвать. Свинья-то парнишоночку бросила грызть, от собаки завертелась. Прямо бог ее послал вам серую. Не кинься она на нее, всю бы головенку парнишоночку отжевала. Какие вы хладнокровные ребята. Бросили одного посередь двора. Тут и птицы, и животные всякие, а вам хоть бы хны. Погоди, я тебе еще не всю поторочу досказала…
Но Венька со всех ног бежал к себе. С хляском размахнул дверцу в огород. Бросился к зарослям у забора. На смятой окровавленной траве ползали тучи муравьев. "Значит, токо ранил. Жива, моя хорошая, жива". - Венька двинулся вдоль забора:
- Найда, Найдочка, Найда! - В дальнем углу огорода бурьяны впереди зашевелились. Сердце у егеря замерло. - Найда, голубушка. - Из густой травы, высоко подпрыгивая, выскочил длинный полосатый котище, замелькал в кустах картошки.
Глава четвертая
Егерь облазил все соседские огороды, канавы, кусты. Вроде, как немного успокоился: "Тяжело раненная далеко бы не уползла. Значит, чуть зацепил… Она мне ребенка спасла, а я картечью…"
- Венька аж застонал от стыда…
Зашел домой, воды попил, опять пошел искать: "Может, куда забилась. Они перед смертью всегда прячутся. - Облазил карьер, где брали глину. Все закоулки, все ямы. Ни следов никаких, ничего… Рана у нее горит, небось, жажда… На речку ушла".
Вдоль берега прошелся, звал. Да разве там в таких зарослях ее найдешь. Паровоз с трубой заедет, не отыщешь. Где-нибудь около воды легла и лежит…
На кручу вылезать стал, кусок берега под рукой и оборвись. Пыль на голову, в глаза. По откосу к воде съехал, ладонь до крови ссадил, в пыли весь: "Не разобралась, ор подняла, шалава, - злился он на Танчуру. - И сам балбес, сразу за ружье схватился… Может, она домой приползла…"
Венька отряхнул штаны, пошагал домой. Облазил сараи. На четвереньках под крыльцо залез, фонариком посветил. Кошки в разные стороны брызнули.
В комнату вошел. Танчура попятилась:
- Где эт ты так изгваздался?
Подошел к зеркалу. Из серебряной глубины высунулся встрепанный краснощекий мужик с бешеными глазами. Весь в репьях, в паутине, штаны глиной перепачканы.
- Давно бы ее надо было пристрелить, - с присвистом зашептала Танчура. - Не слушаешь меня. Сколько раз говорила, отдай кому-нибудь эту дрянь!.. Горло могла перегрызть ребенку!..
Венька молча вышел во двор. Обобрал с одежды репьи, колючки. Мысленно доругался с Танчурой: "Не разобралась, а орешь! Дура набитая! Если бы не Найда, все лицо бы мальцу суродовала, а я ее картечью! Придурок… - Но на себя как-то не ругалось:… Лежит где-нибудь в кустах, кровью истекает. И все из-за нее. Бросила ребенка… И петух мог клюнуть в глаз. Да мало ли. Орет еще… Если бы не Вовка, уехал бы куда глаза глядят… Спросить у мужиков. Может, кто видел…"
В сенях запнулся о ведро с свиной болтушкой: "Она мне ребенка искусала, а я ее кормить. Первые морозы ударят, заколю тварину!"
- Я там свиньям картошку запарила, вынеси! - шепотом сказала Танчура.
Венька молча прошел к Вовке. Сын спал, сбив одеяльце в ноги. Раскрасневшееся, замотанное бинтами личико с беззащитно белыми в прожилочках веками было таким родным, что у Веньки навернулись слезы. Он потрогал сынишке лоб, жара не было. Стараясь не скрипнуть дверцей шифоньера, достал тренировочную куртку, кошелек.
- Никуда не пойдешь. - Танчура загородила дорогу. - Не пущу. Из-за этой дряни расстроился! Выпить, скажи захотелось.
- Отойди. - Венька угнул голову, увидел Танчурины ноги. Из прорванного красного тапочка торчал толстый большой палец. От вида этого грязного пальца сделалось вдруг тошно.
- Вень, ну прости меня, - вдруг жалобно всхлипнула Танчура. - Я паутину из углов смахивала. Чего думаю ему тут пылью дышать. На минутку на одну вынесла сыночка на двор-то. Ну хочешь вдарь! Вень, на колени встану, только не ходи никуда!
- Тише ты, Вовку разбудишь. - Он боком вышагнул за дверь. Пнул ведро с болтушкой: "Чтоб вы, твари, сдохли!"
В гараже райузла связи как всегда выпивали. На верстаке рядом с тисками посверкивала в электрическом свете бутылка. На газете разломанная булка, луковица, сало.
- Закуской, орлы, шикуете, - чтобы что-нибудь сказать, произнес Венька. Поручкался со всеми. С ходу поднесли егерю стакан. Егерь уговаривать себя не заставил. Орлы переглянулись… Знали, Егоров на чужие не пьет. Венька зажевал булкой. Повел глазами. Все тут было таким привычным, незатейливым. Таращились со стены огромные лосиные рога. Рядом зеленела литровая бутылка, прибитая к стене насквозь гвоздем-двухсоткой. Как умудрились? Пестрел телефонный аппарат, оклеенный голыми девицами с переводных картинок. У стены поблескивал рулем серый под слоем пыли снегоход… И рожи все свои. Максимыч сидит, щурится, взблескивает умными цепкими глазками, физиономия краснеет будто флаг над сельсоветом. На корточках привалился спиной к колесу трактора Генка-пчеловод, улыбается. Он всегда улыбается, когда на грудь примет. Колька, Муса. С кем в школе учился вместе. С кем охотился. С кем в автотрансе работал…
- Чо, Вень, с пацаном-то?
- Пять швов на щеку наложили.
- Кричал?