- Привет, капитан! От всех наших привет! Ты уже ястребом ходишь! Молодец! А мы вот с Лукерьей навестить тебя решили. Ну как, дышишь?
- Дышу. Через неделю обещали выписать. Просил сегодня, не разрешили. А то бы с вами укатил.
- Через неделю, значит… Это какое же будет число? Пришлем за тобой катер.
- "Эрбушки" на воде или нет?
- Уже на воде, но пока на приколе. Я новый двигун поставил. Теперь не буду тебя допекать.
- Будешь. С новой машиной тебя с лова не выкуришь. Как там мой Дик, не появляется?
- Андрей, говорит, видел…
- А-а, когда Андрею глядеть, - вмешалась Лукерья. - Он, поди, на седьмом небе от счастья. Опять с Ленкой видела. Кандюк из ружья в них палил ночью.
Грачев строго глянул на жену.
- А чего смотришь! Что скрывать! Сама их видела. Гулящая она, гулящая и есть. Может, за Андреем остепенится. А Дика убили. Что зря обманывать? Кандючиха сказывала. С тех пор и нет его. То, бывало, сядет На скале, я из больницы вижу. А сейчас нет.
Уже давно ушли Грачевы, а Кряжев все ходил и ходил по коридору.
… Большой морской буксир стоял на рейде Курильска. В зеркальной глади залива плавали звезды. Они сливались с огоньками электролампочек. Мерцал яркий морской ветер, где совместились небо и город.
Штиль. Полный штиль.
"Вот и все. Полтора года прожил на острове, исколесил восточный берег и западный, а нигде не прижился. Если бы вчера пришел катер, может быть, я уехал с ними. Если бы не шторм, "сотый" пришел бы с завода. Теперь уже все. На рассвете отход на Камчатку. В душе скребут кошки. Уезжать не хочется. Но ничего не изменишь. Ленка. Шлюха… А душа болит…".
Рейд пестрел судовыми огнями. На бетонном молу вспыхивала мигалка. Ее красный свет мечом вонзался в глубину залива. Где-то под горой светилась больница.
На востоке ширилась светлая полоска зари. Подул ветерок, заершил воду, сорвал волшебные огоньки.
Вскоре под палубой зашумели поршни главного двигателя. И Кряжев услышал команду: "Вира якорь!"
Буксир вышел из пролива. Справа подмигивал маяк, а слева открывался Поворотный мыс. А что это там за ним? Катер? Он, "сотый".
Кряжев, напрягая зрение, вглядывался вдаль. Он видел маленькое суденышко, упорно рассекающее пологие волны. Хотелось взлететь на мостик, застопорить ход, хотелось кричать и махать руками, но он стоял, сжимал буксирную арку и шептал:
- Опоздали. Опоздали…
Скупые мужские слезы были солеными, как морская вода.
В этот вечер Лене было особенно грустно. Весь день провалялась в постели, а сейчас, зная, что надо идти в клуб, ленилась встать.
"Хоть бы Ирка пришла с Андреем. Другие-то меня не признают. Презирают. А за что? За то, что замуж не вышла? Осуждают… Я виновата, что жизнь так сложилась?" - с горечью думала она.
Лена представила себя в загсе. Фата, цветы, и моряк подает руку, а на руке синий якорь. Как у Кряжева. Но это не Кряжев, Это Степан Вот так: один уходит, другой приходит. Злые мысли лезли в голову:
"Разве я виновата? Грачиха каркала: Ленка, Ленка, плохо ты кончишь. Распутная. Кто тебя такую замуж возьмет! Всю-то жизнь в любовницах не проживешь, любовью ворованной не насытишься. Завянешь, а дальше что? Брякнула, будто я каменная. Хорошо чужое горе разводить, пожила бы в моей шкуре, узнала. От всех не отбрыкаешься. Не ушел бы Кряжев… А теперь гулять буду. Назло, с ее сыном. Только моргнуть, сразу Люську забудет".
Лена встала с кровати, тряхнула головой. Она решила быть выше деревенских сплетен. Пусть ей позавидуют. Вот и Андрей любит ее. Он вообще-то хороший. Ирка не ошиблась, борется за свое счастье… А она не смогла. Не смогла удержать Кряжева. Тот не задумывался, не подсчитывал, не оглядывался, такие ей еще не встречались. Вот разве Степан. Как сильно он похож на Кряжева! За словом в карман не лезет, и не поймешь, влюблен или шутит.
Лена потянулась, прогнула спину. Так потягивается кошка сытая и ленивая, коготки ее острые из-под подушечек выглянут и опять в подушечку.
Лена совсем успокоилась, повеселела. Где же Ирка? Артистка местная. Решила втянуть в самодеятельность, которую организовал Степан. А Лена решила пойти. Назло Грачихе пойти.
Она взяла с дивана свое любимое, черное в горошек, платье, примерила перед зеркалом. Коротковато. Опять Степан глазеть будет. Ну и пусть. Решила надеть и сапожки, которые Кандюк подарил. Она примерила их, погладила ладонью мягкую, эластичную кожу, плотно прилегающую к ноге: "Ирка наверняка позавидует. Уж она-то одеться любит. Наверное, уже в клуб ушла, а я жду".
Лена быстро оделась. На всякий случай оставила для Иры записку: "Я в клубе".
… Записку Кандюк увидел сразу.
- Ушла, ведьма. В артистки записалась. Играет как с дурачком… У-ух! - Кандюк ударил кулаком по листу бумаги и тяжело опустился на табурет.
Налитые кровью глаза, проблуждав по комнате, остановились на тумбочке, где в рамке стояла старая фотография. На первом плане - Кряжев и Андрей, за ними - трое: он, Кандюк, и матросы.
"Болван, - отругал он себя мысленно, - я видел лишь себя, а ведь это фото она держит из-за Кряжева".
Кандюк хотел порвать фотографию, но чей-то взгляд пригвоздил его к месту. Он ощутил его спиной, всеми жилками. И замер в ожидании чего-то ужасного, не понимая, откуда пришел страх, и чувствуя, как жар разливается по телу, а ноги становятся ватными.
"Сердце. Шалит сердце. Надо бросить пить". Он расслабился, оглянулся назад и в рамке окна увидел собаку. В следующий миг за окном уже никого не было. Противно дрожали ноги, жгло в пересохшем горле, а потная рубашка липла к телу.
- Дик… Будь он проклят. - Кандюк набросил дверной крючок, потушил свет и уставился в окошко.
Фосфористые волны чередой накатывались на берег. Из клуба доносилась музыка. На свинцово-холодном небе горели первые звездочки. Они, как дикие глаза, смотрели из темноты вселенной сюда, на землю, где рядом с большими делами вершились маленькие, где решалась судьба каждого живого существа в борьбе за свое счастье.
Ирина, Лена и Степан на улицу вышли последними.
- Андрюша! - обрадовалась Ира. - Давно ждешь?
- Только подошел.
- Ну пойдем! - Она повисла у него на руке. - До завтра.
Лена и Степан остались одни.
Небо, усыпанное яркими звездами, упало в зеркальный залив и золотые блестки покачивались на пологой зыби. Если бы не прибойная полоса, что подкатывалась к ногам и отползала, можно было подумать, что море бездыханно.
- Тишина, - сказала Лена.
- Такое затишье перед бурей.
- И все-таки тишина. Это редкость, а к бурям я привыкла.
- Луны нет, как днем, вернее, как в сказке, все блестит, переливается. Я слышала, что ты пишешь стихи, прочитай хоть одно.
Степан повернулся лицом к морю. На горизонте черным корпусом из воды торчал вулкан Алаид.
- Ну слушай:
И высь со звездными огнями
Отдал тебе, и теплоту земли.
Глаза твои заполнил я морями,
Но в них вошли чужие корабли.
- Степан, ты гений! Честное слово, гений.
Степан сдвинул фуражку на нос и улыбнулся.
"До чего же он похож на Кряжева, - снова подумала Лена, - эти жесты".
- Ой! Дик! - она сказала тихо, но Степан услышал.
- Где?
- Да вот же он. Смотри! За моим домом. Во-о-н, на прибойке. Это Дик. Я его издали узнаю. Он частенько меня поджидает. Дик! Дичок! - Лена побежала к собаке.
Степан не решился пойти вслед. Лена оглянулась, махнула ему рукой. Он помахал в ответ и пошел к катеру.
Пес сидел напротив ее дома, поодаль, на берегу, понуро опустив голову, запорошенный снегом.
"Ждет. Кряжева ждет. Вот преданная душа. Сколько времени прошло, а он ждет. Говорят, так девки ждали во время войны. А сейчас… Если б я знала, что Кряжев вернется, ждала бы".
- Дик! Иди ко мне, скиталец! Иди! Эх ты, песик. Знаю, до конца ноября пробудешь, а потом до весны не появишься. Летом опять придешь.
Лена гладила мокрую шерсть собаки:
- Остался бы у меня. Жил бы со мной в комнате. Вот уж тогда Кандюк бы и носа не сунул. Ну входи же, входи! Одичал ты, а к людям тянет!
Дик подошел к дивану, обнюхал и успокоился, будто уловил запах хозяина.
- На вот конфетку. Ты ведь ешь конфеты. И ложись, ложись! Отдохни немного и мчись в свои горы…
Лена прилегла на диван, долго еще разговаривала с овчаркой и уснула не раздеваясь. Дик прошелся по комнате, постоял возле дверей, ловя какие-то, только ему слышные звуки, потом улегся на полу, вытянув тяжелые лапы.
А за окном все сыпал и сыпал снег, будто копился над островом все лето и сейчас, сорвавшись, падал бесконечными хлопьями. Лена открыла глаза и глянула на часы: двенадцать. Она погладила пса:
- Вот видишь, высох, тепленький стал. Что это ты?
Она подумала, что жест не понравился Дику и он подскочил к двери. Но все прояснилось: в дверь кто-то негромко стучал.
- Открыто! - крикнула она и подошла к собаке. - Нельзя, Дик! Нельзя. - Мягкие нежные руки обвили собачью шею. - Нельзя…
Дик глухо прорычал. Дверь открылась. На пороге стоял Степан.
- Проходи, Степа! Проходи!
- Ничего себе, проходи. Да он съест меня, как бутерброд, и корочки не выплюнет.
- Наоборот. Он перестал рычать. Только вот, видишь, принюхивается. Животные чуют добрых людей.
- Это он развивает аппетит. Потому что слопать друга особенно приятно.
- Конечно, друг не теща, не отравишься, кстати, у тебя не будет тещи, а дед Матвей тебя любит. Вы с ним флотские.
Степан почувствовал, как на щеках закипают кровинки. Он присел на корточки и сделал вид, что не понял намека.
- Дик! Дай лапу!
Пес внимательно посмотрел Степану в глаза. Посмотрел, как будто просил повторить эту знакомую, но давно не слышанную команду. И жест, и слова пробудили в собаке какие-то воспоминания.
- Ну дай же лапу! Дай!
Казалось, вот сейчас сработает механизм. Дик приподнял лапу и тотчас поставил ее на пол. Помялся и снова принюхался к человеку, присевшему перед ним. По-прежнему замкнутый и непонятный, пес смотрел с любопытством и настороженно. В глазах его не было того угарного огонька, какой появляется при злобе. От одежды Степана исходил знакомый, незабываемый запах катера, кубрика, где жил его хозяин, где жил он сам, где этим запахом пропитана вся команда. Запах краски, дерматина, камина, пищи - это особый специфический и неповторимый запах. Он тянется из ковша в горы, и его чует Дик. Знакомые звуки по-прежнему волновали одичавшего пса.
- Дик! - Степан протянул руку. Ему очень хотелось погладить собаку, но пес зарычал.
- Ну и ну-у…
Дик толкнул лапой дверь и через мгновение был у кромки берега. Не сговариваясь, Степан и Лена метнулись к маленькому окну и стукнулись лбами.
Лена, потирая ушибленное место, вскинула брови. Черные, тонкие, они выгнулись дужками над бархатными ресницами, и детская улыбка озарила ее заспанное лицо.
Сколько раз Степан представлял ее вот такую, близкую, тихую и податливую. Протяни руку, возьми ее, приблизь и поцелуй…
Степан испугался своей мысли, и снова заалели его щеки.
- Сегодня в час репетиция, последняя. Придешь?
Лена молча кивнула. Волосы соскользнули, посыпались с плеча, прикрыли щеку и выгнулись волной на груди.
- Ну я пошел…
Лена промолчала.
Степан шел и корил себя за глупое поведение; "Надо было остаться. Сейчас думает, наверное: "Осел лопоухий". Эх, дурило… Ведь только вчера видел ее во сне, а наяву испугался…"
- Степа! - Звонкий голос сорвался, как весенняя сосулька. - Ты что потерял?
Перед Степаном стояла Люся, ясная, насмешливая, и глаза ее светились внутренним голубым светом. Так светит морская вода в гроте, поглотившая яркие лучи солнца. Все в ней было легкое, светлое: платок и кудряшки, плащик и треугольничек блузки, и белые ботики.
- Ты откуда? - спросил он.
- Не откуда, а куда, - поправила Люся. - Хотела в клуб, посмотреть вашу генеральную репетицию. Пустишь?
Степан замялся:
- Да мы вообще-то никого не пускаем.
- Фу, какие строгости. - Люська крутнулась на каблучке, сверкнули озорные глаза, и все: она уходила, гибкая, как лозинка.
- Люська! Люсь! Вот психованная.
Настроение было подавленным. В клуб идти расхотелось.
Свидетелем размолвки между Люсей и Степаном оказался Кандюк. Терзаемый сомнениями и догадками, он ревниво следил за Степаном. "Сам бог подослал его к моему окну. Вон как сосунок с Люськой обошелся, до слез довел. Моя воля, шею бы ему свернул. От Ленки шел паскудник. Ночевал, наверное. И пес его не трогает. Конечно, место Кряжева занял. Схожу узнаю. Сама-то не скажет. В ее черных глазах, как в омуте, ничего не видно. Сейчас взмахнет ресницами, что крыльями, и промолчит", - распалял себя Кандюк.
Он вышел из дома, прихватив бутылку, озираясь, как вор, пересек улицу и без стука вошел к Лене.
- Степка был? - спросил напрямую.
- Был.
- Что, сватал?
- Пока нет. - Лена, улыбнулась какой-то своей мысли и начала снимать рабочую юбку, ничуть не стесняясь. Вот на стул полетела тельняшка, качнулись груди. Тонкий чулок, сжавшись гармошкой, съехал вниз. Кандюк подошел, обнял девушку.
- Лена…
- Отстань. Я спешу. У нас в час репетиция. Перестань, говорю. Бессовестный, уйди же…
Где-то за стенами шумел прибой. Свистел ветер, шквальный, напористый, пролетел за окошком, взметнул белую снежную насыпь, и снова стихло.
- А теперь выпьем. - Кандюк налил в стаканы разведенный спирт. - Пей! Не задумывайся. Нужна тебе эта репетиция. Связалась с пацанами…
Лена промолчала.
- Пей!
Она выпила, отщипнула кусочек хлеба, пожевала и налила еще.
- Вот умница. Тебе ведь не семнадцать. Пора уже что-то иметь твердое. Ну старше я. А хуже или лучше кого-то - еще неизвестно. За меня пойдешь, почувствуешь себя хозяйкой. Все будет по-другому. Что здесь думать? Если будешь принимать то одного, то другого, опротивят все.
- Не знаю. Степан мне нравится. Если с ним не получится, тогда уеду.
- Уедем вместе? Ну если со Степаном не получится, пойдешь за меня?
Лена приподняла плечико. Нижняя губа ее капризно выдалась вперед:
- Не знаю…
- Не зна-аю… Да что тут знать! Ты нужна ему на одну ночь, а мне на всю жизнь. Будь я проклят, если я тебя укорю хоть раз или обижу… А будет ребенок, будут общие интересы, заботы… Я тебе хоть немного нравлюсь? Только честно.
Лена пожала плечами.
"Сотый" стоял у стенки Северо-Курильского порта, когда к нему подошел диспетчер.
- На "сотом", - крикнул он. - "Сотый"!
Андрей поднялся на палубу.
- Спал, капитан?! Будь добрый, сбегай на рейд. Там подошел камчатский траулер. У них кто-то серьезно болен. Снять надо, а у меня нет свободных катеров.
- Добро! Сейчас проскочим!
"Сотый" подошел к борту рыболовного судна. Витя кинул конец подошедшему парню. Андрей вышел из рубки, спросил:
- Где ваш больной, давайте!
- Сейчас! - ответил парень. - Там ему помогают. Вон ведут. Что-то с животом. Аппендицит, наверно! Мы "Скорую помощь" запросили.
Больного поддерживал рыбак в командирской фуражке и в простой рабочей телогрейке. Густая черная борода обрамляла его лицо, а на руке, которой он поддерживал больного, красовался большой, во весь кулак якорь.
Сердце Андрея екнуло.
- Олег? Неужели ты? Олег!
Кряжев повернулся на оклик.
- Андрей! Витя! Привет! Помогите человеку, схватило в рейсе.
Они помогли рыбаку спуститься на палубу.
- Пойдем в кубрик на мою койку! - предложил Андрей.
- Нет. Я вот здесь посижу, - отказался больной. - Только вы быстрее меня на берег.
- Сейчас! Костя! Витя! Побудьте возле него, а я пару слов с Олегом.
- Как у тебя! Как устроился? Мы ведь тогда с Леной спешили, но шторм проклятый задержал.
- Поздравляю! Наверное, уже с законным?
- Да. После твоего отъезда женился. Помнишь, Ирина, завклубом? Вот она.
- А Лена? - удивился Кряжев. - Мне говорили…
- Ерунда! Она тебя ждала.
- Ребята! Вы давайте побыстрее. У меня все в животе жжет.
- Витя, стань за руль! Я отдам швартовы. - Андрей приблизился к борту.
- Сбрось конец!
- А Дик! Дика, точно, убили?
- Жив твой Дик. Лена подкармливает его. А Кандюк ушел в столярку. Жена его померла.
Катер медленно отделялся от борта. Траулер вирал якорь.
- А Лена замужем?
- Свободная!
- Привет ей! Скажи приеду! Обязательно приеду…
- Приезжай!
Уже третий день валил снег. И не было конца белому нашествию.
- Летим в снежном облаке, даже море побелело, - ворчал Андрей.
- Это хорошо, - отвечает ему Виктор. Он стоит за рулем. - Зато под шугой море спокойное. Так и поведем баржу под бортом.
- Доведем, если берег увидим. По моим подсчетам, уже полчаса назад должны были подойти. И гудков не слышно.
- Да-а. Как простынь перед глазами повесили. Кряжев сейчас бы жал сирену и шпарил полным. Он глубины знал.
- И я знаю, но… Вот, слышишь, гудок… Нажми сирену и добавь ход. Идем правильно.
Сигнал сирены услышали на берегу. Катер ждали.
- Наконец-то, - обрадованно сказал Лосев, - а то как в воду канули.
- Снегопад глушит звуки, - ответил Грачев. - Побрякать надо бы в колокол.
- Идут! Идут! - С берега увидели катер.
Катер осторожно входил в ворота. Андрей подрулил к причалу и сразу увидел Иру. Жена стояла впереди и радостно приветствовала его поднятой рукой.
- А где Лена? - с налету спросил Андрей.
Ира недоуменно расширила глаза.
- Новость для нее. Новость. Пойдем!
- Вон она! Лена! Лена! А мне-то скажи!
- Кряжева видел. Приедет скоро. Слышишь, Лена, приедет!
Степан беспокоился. Он видел из клуба, что пришел катер. Видел, что вернулась с завода Лена, прошли Андрей с Ириной, а в клуб не зашли.
"Ну Ирка, - размышлял он, - Андрея встречает, а Ленка? Знает же, что репетиция".
Степан решил сам сходить за Леной. Он вышел и захлебнулся ветром. Только что тихо было. Циклон.
Стряхнув с себя снег, Степан ввалился к Лене, но застыл у порога, увидев Дика.
- Он ничего? Не цапнет?
- Нет, конечно. Проходи.
- Скоро к нам хозяин вернется, - Лена гладила собаку, обнимала за могучую шею. - Ух, ты большой, хороший…
- Кряжев, что ли? - забеспокоился Степан.
- Угу. А разве тебе Андрей не говорил?
- Нет. Я его еще не видел.
Степан растерялся, присел у порога и как-то тихо, несмело сказал: "Дай лапу, Дик!" Пес поднял свою толстую когтистую лапу и бросил ему на ладонь. Это было так неожиданно, что он не удержал ее, но в следующий миг пес отошел к дивану и лег.
- Теперь его трогать опасно, - сказала Лена.
Над островом бушевала пурга. Ветер завывал в трубах и проводах, хлопал оторвавшейся от кровли жестью.
- Во, слышь, Лукерья! Давно такого не было, - сказал Грачев. - Но это цветочки. Прогноз передали, до сорока метров. Ураган.
- Кому цветочки, а у меня в больнице еще окна не заклеены. Сейчас, наверное, уж во все щели снегу надуло.
- А летом вы что делали? Лясы точили?