- Мотай на ус. В области этих Новых деревень - аж восемь штук, мы же едем в ту, что в Тосненском районе. Там какой-то алкаш заперся в доме и палит в окно из охотничьего ружья.
На месте были в четыре. На деревенской улице, поодаль от дома, где засел преступник, виднелась машина Тосненского ОВД. Рядом толпятся местные оперативники, не предпринимая никаких действий.
- Сколько выстрелов он сделал? - спрашивает Смолкни у тосненцев.
- Пятнадцать-двадцать.
- Пока он кого-нибудь не подстрелил, - надо брать! - решает подполковник.
Довольно неожиданным показалось мне поведение местных милиционеров: они стояли метрах в пятидесяти, словно посторонние, словно это не их земля. Складывалось впечатление, что им, как обычным зевакам, просто любопытно было поглазеть на наши действия (а возможно, и смерть или увечье). Особенно выделялся один молодой участковый: холеный, откормленный. Новая шинель, как на параде.
- Товарищ Балдаев, кого вы хотели бы взять для прикрытия? - спрашивает Смолкин, поставив мне задачу.
И я неожиданно машу рукой в сторону франтоватого лейтенанта: "А вот его!"
Прячась за сараями и домами, иду с Амуром кружным путем к дому Митрохина. Из него вдруг грохочет сначала один выстрел, потом другой. Но Митрохин стреляет из окна, выходящего на юго-запад, мы же приближаемся к нему с севера.
Выстрелы возобновляются, когда мы перебежками подбираемся к стене. Возле сарая - лопата. Осторожно вставляю ее в щель между створками окна - и начинаю выламывать раму. Выстрелы прекращаются. Я замираю, Амур весь в напряжении…
На наше счастье, Митрохин, перезарядив ружье, снова начинает палить. Наконец, рама вылетает - Амур в прыжке проникает в дом. Я - за ним!
На ходу тащу из кобуры пистолет и пускаю Амура на задержание. Он влетает в комнату и сбивает Митрохина с ног. Бросаюсь к нему вырываю ружье. В это время гремит выстрел:
Митрохин успел нажать на спусковой крючок, картечь летит в сторону окна.
Совершенно неожиданно для меня в доме оказывается подполковник Смолкин. Он проник в него с самой опасной стороны и помогает мне связывать руки стрелку.
Выводим из дома чуть помятого и покусанного "героя", выносим и его ружье 16-го калибра. И тут нас ожидает первый "сюрприз". Оказывается, тосненские оперативники прекрасно знали, что Митрохин душевнобольной, но молчали. Знай это мы - действовали бы иначе. Опера сажают Митрохина в машину, которая отвезет его в больницу.
Только теперь я вспоминаю о молодом лейтенанте. Озираясь, он выходит из-за сарая, вполне надежного укрытия. Селяне встречают "явление участкового пароду" смехом и выкриками:
- Смотрите, наш участковый выползает!
- Под дровами прятался!
- Зачем нам такой участковый? Только шкуру свою бережет!..
Накоротке Георгий Павлович проводит совещание с руководством Тосненского ОВД. Вмазывает им, ведь попросту подставили меня, не сообщив, что Митрохин на психучете. Ружье не конфисковали, пока у него не обострилась болезнь. И предлагает уволить из милиции "отважного" участкового за проявленную трусость в присутствии многочисленных свидетелей - селян. Тосненское начальство без звука сдает недавнего посланца комсомола - и сразу соглашается.
Я курю, стоя рядом. Амур - лежит у моих ног. Один тосненский "смельчак" подходит поближе.
Амур поднимает голову и подозрительно смотрит на него.
- Что же ты не пристрелил этого гада? - усмехается коллега. - Нам бы хлопот поменьше было. А то ведь вылечат, а он снова что-нибудь выкинет…
- Надо было тебе самому проявить инициативу, - говорю я. - Ты же мог вместе со мной и собакой влезть в окно и пристрелить его?
Амур вдруг поднимается.
- Сидеть! - приказываю я, и поворачиваюсь к советчику. - А я не бандит и не палач. Расстреливать душевнобольных - не моя профессия.
В машине Георгий Павлович молчит и хмурится. Потом вдруг, зло выругавшись, говорит:
- Видал деятелей?… В Ленинград звонят! Пусть, мол, псих постреляет, пока дураки с Литейного не приедут!
- Да черт с ними! - отвечаю я. - Хорошо хоть в Питер обратились, а не сразу в Интерпол…
Лангет в привокзальном ресторане
Утром 30 мая 1965 года я заступил на очередное дежурство по городу. Но не успел еще поставить Амура в вольер в первом, малом дворе Большого дома, как появился эксперт научно-технического отдела Эймар Генрихович Эзоп, весь обвешанный аппаратурой. И - вместо приветствия:
- Сергеич, едем в немецкую колонию, в Ломоносовский район. Там магазин грабанули…
Все на этом выезде сложилось на редкость удачно. Амур отличился, и через два часа грабители уже сидели в камере. А мы с Эймаром Генриховичем, развивая успех СРС, раскололи главаря шайки еще на тридцать (!) преступных эпизодов.
Окрыленные удачей, сели в "уазик" и направились в Бабигонский сельсовет, который прошлой ночью тоже подвергся нападению. Застаем там типичный разгром. Ящики письменного стола разворочены ломом. На полу - чистые бланки свидетельств о рождении и смерти, печати, штампы, документы, другие бумаги. Не оставили злоумышленники без внимания и магазин, расположенный в этом же доме: похищены продукты, спиртное.
За прилавком валялась на полу бумажная бобина от кассового аппарата. На двери кладовой были сорваны замки и накладки. Похоже, грабители не торопились, так как, вероятно, знали: пьяный сторож преспокойно почивает дома. Еще не протрезвев, он стоял, что-то бессмысленно бормоча, в толпе зевак.
Немаловажная деталь: в магазине была химловушка с "ментовской монетой". Ее ставили сотрудники Ломоносовского горотдела милиции. А штука вроде простая: обыкновенные монеты в небольшом ящичке, обсыпанные специальным порошком-красителем. Но, если хватануть их, на пальцах остается стойкий темно-красный цвет, по которому легко опознать преступника. Только в Бабигонском магазине побывали сведущие в воровском деле - химловушку они не тронули.
Выгуляв Амура, я попросил участкового, обслуживающего деревни Санино, Низино, Марьино, сопровождать меня при работе по следу, След Амур взял за прилавком, где запах сохраняется лучше из-за слабого проветривания.
Амур потянулся к выходу из магазина. Потом вышел на дорогу, ведущую к станции Новый Петергоф. Кинологу всегда интересно, куда поведет его сегодня СРС? Километра через три выяснилось: Амур намерен сводить меня в ресторан. Правда, привокзальный, но все равно лучше, чем в какой-нибудь грязный подвал или на чердак.
В зале ресторана светло, уютно. Амур довольно галантно обнюхивает посетителей. Я, придерживая поводок, иду чуть позади, стараясь не слишком пугать публику.
- Она жрать хочет! Прибежала сюда с ментами с голодухи! - неожиданно выкрикивает кто-то и припускает матом. Крик резанул меня по сердцу: краем глаза примечаю горлопана.
Амур, не обращая внимания на явное оскорбление, медленно продвигается между столиками. Впечатление такое, будто завсегдатай отыскивает знакомого, который пригласил его на ужин.
Самодовольный парень в сером костюмчике, лет двадцати, с маленькими глазками и татуировкой на правой руке сидел в середине зала, поглощая жареное мясо. И Амур, несказанно обрадованный встречей, тут же свалил его вместе со стулом. Виктор Осипов (а это был он) едва не подавился куском лангета. Из глаз его, должно быть, тоже "от радости", брызнули слезы. А может, стало жалко пиджака, за который крепко рванул хвостатый "приятель"?
Молодой и очень смышленый участковый (жаль, забыл его фамилию) - от меня ни на шаг. Указываю ему на Осипова: "К стенке!". Тот сразу же поставил любителя пожрать лицом к стене ресторана. Своими начищенными хромовыми сапогами заставил широко расставить ноги, обыскал, забрав документы и большой перочинный нож.
Мы с Амуром вышли из ресторана. Отстегнув поводок, снова даю команду "Ищи след!", пуская его в самостоятельный поиск. Амур прекрасно понял меня и принялся отыскивать "парный след", который длился из-за прилавка ограбленного магазина, где преступники вдвоем шарили в поисках коньяка и водки.
Случай не такой уж редкий, но всегда удивляющий: Амур поймал-таки и второй след. Снова, по его "приглашению", вхожу в зал ресторана, где сегодня по случаю воскресенья немало публики. При пашем появлении все затихают, внимательно наблюдая за происходящим.
Амур опять принялся не спеша обнюхивать клиентов. За столиком Осипова сидел еще один "молодец", съежившись, втянув голову в плечи, нервно шаркая дрожащими ногами. Схватив зубами за воротник, Амур и его опрокидывает на пол. Дальше все повторяется… Не доев свой лангет, Юрий Трофименко отправляется вслед за Осиповым к стене лицом и, после обыска, замирает там враскоряку.
В зале - гробовая тишина. Посетители даже перестали пить и закусывать. Оглянувшись, вместе с Амуром подхожу к столику, где сидит горлопан, встретивший нас матерком.
Командую: "Официант, ко мне!" Когда тот подлетает, приказываю:
- Рассчитайте этого мелкого хулигана.
Все выполняется махом. А участковый - прибавляет третьего задержанного к двум, стоящим у стены.
Подъехали Эймар Эзоп и начальник Ломоносовского УГРО Яковлев с двумя операми. Эймар Генрихович сияет, потирая руки: нашел в сельсовете и магазине "очень хорошие пальчики"…
- Ну, что, господа подонки! - говорит он, подходя к задержанным. - Теперь вас ожидает не ресторан, а высококалорийная баланда. Что поделаешь, уж коли воруете, нечего оставлять следы на земле! Ищите альтернативные способы передвижения…
"Спец" по социальной экологии
Порой розыскная собака, существо без речи и бюрократических инстинктов, выполняет некоторые обязанности, как сказали бы сегодня, социального эколога: обнаруживает негодяев и помогает изъять их из мира нормальных людей. Тем самым улучшая им бытовые условия, избавляя от стрессов.
12 августа 1965 года около часа ночи я с Амуром оказался во дворе дома № 59 по улице Народного Ополчения. За столом, где обычно мужчины резались вечерами в домино, одиноко сидел, положив голову на руки, человек средних лет. Уснул? Увы, навеки. Пиджака и обуви на нем не было. Рядом со скамейкой видны чьи-то следы.
Невдалеке, несмотря на поздний час, стояли человек десять - жители близлежащих домов. Спрашиваю у них, кто первым обнаружил труп, кто из них подходил к скамейке? Молчание. Повторяю вопрос… Наконец двое мужчин поясняют, что приняли сидевшего за пьяного и подошли к нему. Один начал его будить, но вскоре понял - надо звонить в милицию. Спрашиваю, видел ли кто-нибудь, когда с него снимали пиджак и ботинки? "Нет. Все пришли позже".
Обнаруживших труп прошу приблизиться на три метра. Даю понюхать Амуру видимые отпечатки подошв возле скамейки и командую: "След!"
- А ваша собака не покусает нас? - испуганно спросил мужчина в черном берете. - Ведь мы подходили к скамейке.
Похоже, он быстро сообразил, что к чему. Амур, взяв след, тут же попытался схватить зубами за пиджак его приятеля, а после новой команды "След!", обойдя вокруг стола, хотел наброситься и на него самого.
- А ведь права ваша собака! - не скрывает удивления "черный берет". - Я действительно обходил стол, рассматривая мертвого.
Мы с Амуром попали в трудное положение… Служебная собака не может задавать людям вопросы. Их должен задавать я, помочь ей.
Подумав, интересуюсь, какой у этих двоих размер обуви. Оказывается, у обоих - 43-й. С фонариком еще раз обшариваю землю вокруг скамейки. Мне повезло: чуть в стороне я нахожу хороший отпечаток с рисунчатой подошвой.
Понюхав его, Амур ведет опергруппу по улице Народного Ополчения. Миновали один дом, другой, третий… Наконец возле дома № 29 поводок ослабевает. Затем - снова натягивается, и вот мы стоим уже перед дверью квартиры.
Это коммуналка. На наш звонок отворяет женщина. Минуя се, Амур тянет пас к одной из комнат. Оперативники распахивают дверь…
В комнате двое пьяных мужчин. Вокруг - разгром, грязища.
- Где шмотки? - шагнул вперед милиционер.
В ответ - угрозы и мат. Прямой удар в челюсть - и матюжник в нокауте валится на кровать.
Амур бросается к другому, тот успевает закрыться грязным одеялом, от которого уже через мгновенье летят клочья…
Отзываю Амура. Мужчина, вмиг протрезвевший, весь мокрый, дрожащей рукой молча показывает на стенку. Там на гвозде висит темно-синий плащ и серый пиджак. Внизу стоят полуботинки. Вещи, снятые с трупа.
Выходим с Амуром из комнаты. В коридоре две пожилые женщины испуганно жмутся к стенке. И первый же вопрос, с надеждой:
- Теперь их посадят?
- Наверняка.
- Слава богу! На кухне ничего оставить нельзя. Воруют все, даже ложки! Входную дверь размолотили… А что в туалете творится? Водят пьяных мужиков, грязных баб. Потом, все измаранные, валяются на полу. Постоянные драки!
Стоим в прихожей. Из комнаты слышен голос оперативника:
- Ты знаешь, падла, что во время войны мародеров расстреливали на месте? Поганая морда! Загнать бы сейчас всю обойму в твой череп - и дело с концом! Колись, чей чемодан?!
Женщины благоговейно прислушиваются. Комментируют на свой лад:
- Давно надо было милиции к нам приехать и наподдавать им как следует!
Мародеров выводят. Багаж у них, как у солидных путешественников. Два новых чемодана… Новая вместительная спортивная сумка, еще куча всяких вещей. В отделении Кировского РОМ эти двое признаются в нескольких кражах и грабежах. Основная "специализация" - обирать подвыпивших и загулявших.
Возвращаемся в свой домик на Литейном, бижу рядом с шофером. Амур вальяжно развалился на заднем сиденье. Ну, чем не "спец" по коммунальной экологии? Обеспечил лет на пять спокойную жизнь в одной коммуналке и теперь отдыхает. Если бы не он, когда бы еще добрались до этих подонков…
Покаяние
Представьте Великую ночь под Рождество. Уже запели певчие "Христос вокресе из мертвых…" Уже зазвонили колокола во всех питерских церквах. И под этот радостный звон из всех щелей, нор-офисов и квартир повыползали нарушители законов божьих и человеческих, преступники и мошенники всякого рода и звания…
Куда спешат они? В храм? Вовсе нет! Потянуло их в ближайшие отделения милиции. Покаяться в преступлениях. Поскорее оформить явку с повинной.
Такого не будет, скажете вы, и вряд ли ошибетесь. Однако у большого мечтателя Аркадия Аверченко "Рассказ о колоколе", чей звон пробуждает в людях совесть и зовет добровольно покаяться, есть. Прекрасный рассказ!
А вспомнил я его в связи с происшествием, случившимся в нашем городе в канун иной "великой" ночи - 6 ноября 1965 года. За этим днем, если помните еще, неизбежно следовала очень великая и очень красная дата.
В милицию позвонили из храма. Только не в колокол, а по телефону, стоявшему за алтарем. И сообщили отнюдь не о массовом Покаянии:
- Взломана дверь в Дмитриевско-Коломяжской церкви. Похищено церковное вино и храмовые деньги.
Наша дорога к этому храму начиналась возле Большого дома. В видавшей виды полуторке шофер Иван Беляев, эксперт Валентина Бутакова и я с Амуром, тарахтя, въезжаем в Коломяги. Вот и Никитинская улица. Издали видна небольшая церковь. Ее венчает кокошник с крестом, вокруг которого маленькие главки. Над входом - одноярусная колокольня со шпилем. Нам машет Борис Иванов, старший оперуполномоченный 36-го отделения. Тоже только что приехал.
У входа в храм нас встречает сухощавый, низенький священник, представительный дьякон и один "штатский" средних лет - церковный староста.
После короткого разговора с ними каждый из опергруппы начинает заниматься своим делом. Теперь мы знаем: грабители покусились на церковь Святого Великомученика Дмитрия Солунского. Оттого она и называется Дмитриевской. Построена еще в начале века на средства прихожан.
Пока Амур сидит в салоне полуторки, я осматриваю храм. Хочу понять, откуда лучше запустить СРС по следу. В помещении за алтарем сломаны замки в двух шкафах. Из них злоумышленники забрали шесть бутылок кагора. На полу - одежда, журналы, книги. Все раскидано варварски - должно быть, искали еще вина. Амуру есть за что зацепиться…
Валя Бутакова, отыскивая отпечатки пальцев на дверях, скобах и засове, возится у главного входа. Двери довольно хлипкие, изрядно расшатаны. Состояние их чем-то напоминает нашу полуторку-"линейку" с небрежной надписью "милиция" на борту. Какой только халтурщик ее делал? Дверь в церковь двухстворчатая. Изнутри запирается на деревянный засов. Но щель между створками такая, что преступники легко перепилили засов обыкновенной ножовкой.
Борис Иванов опрашивает служителей культа. Записывает фамилии, адреса, показания для протокола. Тем временем я осматриваю подставки - на них были украденные копилки. Это простые деревянные столбики с небольшими столешницами. Пожалуй, отсюда и начнем. Я выхожу на крыльцо.
- Слышишь, Валя, - говорю Бутаковой. - Ночные посетители основательно пошуровали за алтарем. Там тебе может повезти! А вот отсюда, - показываю ей, - мы пойдем с Амуром, смотри не наследи…
Цепляю следовой поводок, скрученный "колбаской", за кольцо ошейника и вывожу Амура из салона "линейки". Даю ему выгуляться и подышать свежим воздухом несколько минут. И мы входим в церковь. Едва добираемся до середины, как слышится чей-то крик:
- Стойте! Остановитесь! Нельзя в храм с собакой! Сейчас же уходите!
Громче всех кричит староста. Все трое тут же начинают креститься, налагал кресты и на меня с Амуром.
Я, естественно, остановился. В это время из-за алтаря, обрабатывая светлые пятна сажей, а темные - порошком алюминия, вышла Бутакова. Ее появление в алтаре вызвало у священнослужителей настоящий столбняк. Опомнившись, они закричали уже хором: "Уходите с алтаря! Женщинам нельзя! Вы осквернили наш храм!"
Борис Иванов, надеясь их успокоить, пускает в ход дипломатию:
- Вы только не волнуйтесь, товарищи попы! Сейчас собака возьмет след и мы уйдем, испаримся. И никому ничего не скажем.
- А Богу?! - возопил батюшка. - Что я, перед ликом Господним лгать буду?
Было очень стыдно, особенно за себя. Я постарше и поопытней моих товарищей, а вот о том, что в церковь нельзя заходить с собакой, а женщинам появляться в алтаре, не имел ни малейшего понятия.
Да и откуда?… В Улан-Удэ, в первом классе, за месяц до масленицы учителя велели всем нам принести из дома церковные книги и иконы. Нас построили во дворе школы, где комсомольцы уже разожгли большой костер. Хором дружно вслед за учителями мы кричим: "Религия - дурман народа! Долой попов и лам! Смерть классовым врагам!" И под эти лозунги, смысл которых большинству из нас по малолетству непонятен, поклассно кидаем книги, свитки и иконы в костер.
Прямо передо мной корчится в огне старинный фолиант в кожаном переплете с красивыми бронзовыми, а может, и позолоченными застежками. Мне так хотелось вытащить его из огня и унести. Но комсомольцы, взятыми по случаю из соседней городской бани кочергами, все подправляли "дрова". Подцепили они кочергой и книгу с застежками и бросили в середину костра. Потом молодая учительница повела нас, первоклашек, к церкви и мы, стоя у ограды, дружно по команде вновь выкрикивали антирелигиозные лозунги, швыряли в старушек снежки и палки…