- Чудак! - Парень развел руками. - Это дело мы в два счета обстряпаем. Закажи-ка чего-нибудь горячительного для разгона, - без всякого перехода сказал он.
Кирилл понял, что с мечтой о макаронах придется расстаться.
- Вина? - предложил он.
- А нам, чучмекам, одна фигня, что водка, что пулемет - лишь бы с ног валило, - хвастливо ответил парень. Он как-то сразу переменился, сел поудобнее, словно до этого ждал, что его вот-вот прогонят.
Кирилл подозвал официантку и заказал два стакана вина.
- Вам какого? - опросила официантка. - Крепленого или сухого?
- Сухое, мадам, бывает только сено, - ответил парень. - Неужели мы похожи на лошадей?
Когда вино принесли, парень взял свой стакан и, рассматривая вино на свет, бодро сказал:
- Ну, кореш, будем. Как говорили древние: истина - в вине. - Он медленно, со смаком выцедил стакан. Потом, попыхивая сигаретой, потянулся через стол к Кириллу: - Что такое жизнь, кореш?
Кирилл пожал плечами. Он счел этот вопрос прелюдией к деловому разговору и решил предоставить инициативу своему новому знакомому.
- А-а, - сказал парень, откидываясь назад, - не знаешь! А я знаю! Как сказал один классик: жизнь - это сложная и трогательная комбинация.
- Так это сказал классик, а не ты, - перебил парня Кирилл, которого стали раздражать и манера парня вести разговор, и его постоянные ссылки то на классиков, то на древних.
- Замри! - сказал парень. - Ты думаешь, Мишка травит? Нет, кореш, Мишка не травит. Мишка сказал тебе, что устроит, - значит, устроит. Железно! Сообрази-ка еще по колбочке.
После второго стакана парня понесло. Фамилии и имена сыпались из него, как из рога изобилия. Он предлагал Кириллу то одно место, то другое, тут же отвергал их и называл новые. В конце концов он решил, что время терять не стоит, а нужно сейчас же топать к одному фартовому мужику, который все может. Но поскольку такие дела с кондачка не решают, он предлагает выпить посошок на дорожку.
Кириллу не оставалось ничего другого, как согласиться. Он повернулся, чтобы позвать официантку, и носом к носу столкнулся с подходившим к их столику Побережным.
- Здорово, племяш! - приветствовал тот Кирилла. - Гляжу, вроде ты, вроде нет. Дай, думаю, подойду. - Он критическим взглядом смерил Кирилла. - Видно, здорово тебя прищучило, коли с Мишкой пьешь. Охмуряешь? - строго спросил он у парня, подсаживаясь к столу и сдвигая в кучу пустые стаканы.
- Да вот, подмазали малость, Дмитрич, - мелко засуетился Кириллов знакомый. - Не подмажешь - не поедешь.
- Сгинь! - велел ему Побережный.
Парень сразу обмяк, как краб, боком съехал со стула и пропал в табачном дыму и облаках пара, врывавшихся в столовую вместе с людьми.
Удивленный столь неожиданной метаморфозой, Кирилл не знал, что сказать. Он с глупым видом сидел за столом, как школьник, которому сделали нагоняй.
- Зря ты его так, дядя, - наконец вымолвил он. - Этот тип обещал меня на работу пристроить.
- Кто? - спросил Побережный. - Мишка? Ха-ха-ха! - захохотал он так, что стаканы запрыгали по столу.
Кирилл понял, что сморозил какую-то величайшую глупость.
Насмеявшись вволю, Побережный сказал:
- Знаешь, кто такой Мишка? Не знаешь. Так я тебе объясню. Бич это. Его самого никуда не берут. Сто мест сменил, и отовсюду выгнали. Работы, как черт ладана, боится, только и знает сачковать. Подачками бывших дружков живет да еще тем, что дурачков вроде тебя околпачивает. Наговорит семь верст до небес и все лесом, напьется, нажрется за чужой счет и смоется. А ты - устроить!.. Ну, рассказывай, что и как.
- А чего рассказывать, - сказал Кирилл, уязвленный тем, что так по-дурацки попался на удочку первому подвернувшемуся прощелыге. - И так все ясно.
- Верно, ясно, - подтвердил Побережный. - Тут ты в точку попал. - Он взял со стола стакан, зачем-то понюхал его и поставил обратно. - Так как же насчет нашего с тобой разговора?
Кирилл молчал. Говоря откровенно, ему не хотелось поступать на завод. Не затем он ехал сюда, чуть ли не на край света, чтобы устраиваться подсобником. Видел он этих подсобников. Всю жизнь на подхвате: там помоги, тут подсоби. С другой стороны, работа на почте тоже не прельщала его. Что за работа? Сумку через плечо - и айда? Как коробейник? Но денег нет, и это тоже факт. Не позже чем завтра кусать будет нечего. Может, все-таки к Побережному? Прокантоваться до весны, а там видно будет. Рано или поздно он все равно устроится. Итак, к Побережному. Почтмейстер, кажется, ничего дядька, и, если разобраться, он, Кирилл, дико рад сегодняшней встрече. Он и сам этого не ожидал.
- Ладно, - сказал Кирилл. - Так и быть, дядя, до весны побатрачу на тебя. Хватка у тебя бульдожья.
Только, чур, уговор: весной ты мне даешь расчет по собственному. Чтоб без никаких. Понял?
- Давно бы так, - довольно сказал Побережный. - Есть хочешь?
- А что, предложите цыпленка табака в счет аванса?
- Фигу я тебе предложу, а не табака. Табаками тебя теща кормить будет. Шура! - окликнул Побережный проходившую мимо официантку, ту самую, у которой Кирилл брал вино. - Принеси-ка нам, Шура, рыбки, - сказал он, когда официантка подошла. - Моей. Ты знаешь какой.
- На двоих? - спросила Шура, указывая глазами на Кирилла.
- На двоих, - ответил Побережный. - Да скажи на кухне, чтобы посолили покруче, а то вечно они недосаливают.
- Скажу, - заверила Шура и улыбнулась Кириллу. - Так вы с Григорием Митричем? А я смотрю давеча - с Мишкой сидят, - повернулась она к Побережному. - Вижу, парень-то не наш, новый. Ну, думаю, ощиплет его Мишка, как курицу.
- Ладно, ладно, - остановил ее Побережный. - Все в ажуре. Ты лучше корми нас, нам работать надо.
Шура кивнула и ушла, а Побережный, еще раз понюхав стаканы, брезгливо переставил их на другой столик.
- Пьете дерьмо всякое.
- В другой раз прикажу доставить мартини, - пообещал Кирилл. - Из Парижа. Специальным рейсом.
- Кривляешься ты много, парень, - беззлобно заметил Побережный. - С одним не знаю, что делать, и ты туда же. Учат вас, что ли, этому?
- Вы имеете в виду того самого Кулакова, который разрывается на части?
- Ишь ты, запомнил! Его самого. Парень золотой, только язык без костей. Начнет молоть - не остановишь.
Вернулась Шура, неся целую тарелку красной, нарезанной крупными ломтями рыбы. Смахнув передником со стола, она поставила тарелку, подала вилки и хлеб.
При виде рыбы. Побережный крякнул от удовольствия.
- Ешь, - сказал он и пододвинул тарелку ближе к Кириллу. - Чавыча. Попробуешь - пальчики оближешь.
Рыба была свежая, сырая, и Кирилл с некоторой опаской приглядывался к ней. Потом попробовал. Рыба действительно оказалась на редкость вкусной, и Кирилл уже без опасения отправлял в рот холодные сочные куски.
- Ну, заморил червячка? - спросил Побережный, когда на тарелке остались одни кости. - Тогда пошли. Пока прилив не начался, пройдем берегом.
- Расплатиться надо, - сказал Кирилл, показывая на стаканы.
- А-а, - протянул Побережный. - Давай расплачивайся. Умел воровать, умей и ответ держать.
Кирилл вытащил заветную трешницу и положил на стол. Денег хватало только-только.
- Все, что ли? - поинтересовался Побережный. - Маловато. Не успел тебя Мишка раздеть.
Кирилл не стал уточнять подробности. Недоставало еще, чтобы Побережный узнал о его финансовой несостоятельности. И без того Кирилл чувствовал себя достаточно уничиженным.
У буфета Побережный задержался, поверх голов объясняя что-то буфетчице. Та слушала, согласно кивала, а под конец рассмеялась. Махнув ей рукой, Побережный подозвал ждавшего в стороне Кирилла, и они вышли на улицу.
4
- Во-он тот столб видишь? - спросил утром Побережный, подводя Кирилла к окну и показывая рукой на серый каменный параллелепипед метрах в ста от дома.
- Ну вижу, - позевывая и потягиваясь, ответил Кирилл.
- А трубу? - продолжал допытываться Побережный. - Трубу левее видишь?
- И трубу вижу, - уже не совсем уверенно сказал Кирилл, не понимая, чего от него хотят.
- Там живет Кулаков, - тоном чревовещателя произнес Побережный. - Сходи позови, дело есть.
- Он что, галка? - спросил Кирилл, мстя за минутную растерянность.
- Кто? - в свою очередь, не понял Побережный.
- Кулаков. Раз он в трубе живет, - невинно пояснил Кирилл.
Побережный уставился на него с удивлением и гневом, видимо, раздумывая, сокрушить ли свалившегося ему на голову умника или отнестись к нему, как к неразумному.
- Грач он! Орел общипанный! Иди, тебе говорят!
Кирилл рассмеялся и, набросив полушубок, выскочил на улицу.
Однако проникнуть к Кулакову оказалось не так-то просто. Возле крыльца, загораживая дорогу, лежала в снегу дюжина здоровенных лохматых псов, запряженных в нарты. Положив на лапы тяжелые головы, псы, не отрываясь, смотрели на приближавшегося к дому человека.
Кириллу никогда не приходилось иметь дело с собаками, и, как все люди, которые не понимают, с какой стороны может грозить опасность, он подошел к упряжке чуть ли не вплотную. Но в самый последний момент интуиция все же выручила его: что-то в позе собак насторожило Кирилла; их зловещая неподвижность и угрюмый блеск глаз подсказали ему, что это не те шавки, которые, задрав хвосты, гоняются по дворам за кошками, а порождения организации иной, первобытной и беспощадной.
Тем не менее Кирилл предпринял попытку выполнить приказ.
- Собачки, - ласково, нараспев сказал он, бочком продвигаясь к крыльцу. - У-у, какие хорошие собачки…
В следующий момент он понял, что надо уносить ноги: "собачки" вдруг, как по команде, подняли от лап головы и с глухим рыком бросились на Кирилла.
Инстинкт самосохранения сработал мгновенно: двумя гигантскими скачками Кирилл достиг испещренного иероглифами спасительного столба и белкой взлетел на его верхушку.
Внизу прыгала и захлебывалась от лая свора.
На шум в доме отворилась дверь, и на крыльце показался высокий парень без шапки, в свитере, ватных брюках и роскошных рыжих унтах. Длинные светлые волосы парня были перехвачены ремешком, как у средневековых ремесленников. Он кого-то неуловимо напоминал.
Цыкнув на собак, парень уставился на Кирилла.
- Что ты там делаешь? - не сразу спросил он.
- Читаю иероглифы, - с высоты отозвался Кирилл.
- Чокнутый, - вслух констатировал парень.
- Да убери ты псарню! - взмолился Кирилл, перехватываясь дрожащими от напряжения руками.
Парень усмехнулся, не спеша сошел с крыльца и оттащил собак от столба.
Кирилл спустился на землю.
- Привет, - сказал он парню.
- Привет, - ответил тот, рассматривая Кирилла желтыми дерзкими глазами.
- Хороши бобики, - похвалил Кирилл все еще рычащих псов.
Парень неопределенно хмыкнул. Было ясно: он ждет более конкретных объяснений столь раннему визиту.
- А я к тебе по делу, - сказал Кирилл. - Тебя как зовут?
- Женька, - ответил парень.
- А меня Кирилл, Женька. Ануфриев. Новоиспеченный работник связи.
В глазах парня мелькнул интерес.
- Каким ветром в наши края?
- Долго рассказывать, тем более что тебя начальство дожидается. Считай, что волонтер.
- Вас понял, - сказал парень. - Так сказать, пр велению сердца?
- Ага. Начальство, говорю, тебя дожидается.
- Подождет. Не в духах?
- Да нет, как будто ничего.
- Сейчас, - сказал Женька, - собак только привяжу. А то снимут с кого-нибудь штаны.
Он подошел к нартам и закрепил их коротким железным ломиком, пропустив его через передок. Ударив по ломику ногой, он остался доволен.
Побережный ожидал их с нетерпением.
- Тебя только за смертью посылать, - недовольно сказал он Кириллу.
- Чечако не виноват, шеф, - вступился за Кирилла Женька. - Он вел себя, можно сказать, геройски. К сожалению, этого не поняли собаки.
- Ладно, - сказал Побережный. - Нарта на мази?
- Как штык.
- Подгоняй, поедешь на Шумный. Отвезешь газеты, а оттуда письма заберешь. Сейчас Сорокин звонил. Где, говорит, газеты? Искурили, что ли?
- Шизик ваш Сорокин, шеф. Он что, не знает, какая погода была? Всю неделю дуло как из прорвы.
- Ладно, шут с ним, с Сорокиным! Подгоняй, и грузитесь. Прогноз хороший.
- Есть, шеф! Бегу. Одна нога здесь, другая там!
- Трепач вроде тебя, - сказал Побережный Кириллу, когда Женька вышел, - Балаболит, балаболит, а чего балаболит? "Есть, шеф!", "Нет, шеф!" Ну какой я ему, к черту, шеф? Ох, хвачу я с вами лиха!..
Побережный почесал затылок.
- Поедешь с ним. Присматривайся, что и как. Недельку пооботрешься, а там и сам ездить начнешь. Напеременки с Женькой.
Он прошел в другую комнату, где был своего рода склад, и вернулся с ворохом одежды.
- Примерь-ка, - сказал он, складывая одежду перед Кириллом. - Должна подойти, вы с Женькой оба дылды.
Здесь было все: брюки и телогрейка из непромокаемой ткани, свитер, носки, такие же, как у Женьки, рыжие роскошные унты и не менее роскошная малица с привязанными к ней рукавицами.
Кирилл быстро напялил на себя весь ворох. Унты были чуть великоваты, но он подумал, что с двумя парами носков сойдет.
- Хорош, - сказал Побережный, как манекен поворачивая и осматривая Кирилла со всех сторон.
Под окном залаяли собаки.
Побережный опять ушел в другую комнату и на этот раз выволок оттуда большущий бумажный мешок, набитый под самую завязку.
- Тащи на улицу, - велел он Кириллу.
Крякнув, Кирилл взвалил на спину мешок. В коридоре он столкнулся с Женькой.
- Там на нартах брезент, - сказал Женька, - Клади на него.
Собаки на этот раз не обратили на Кирилла никакого внимания. Наверное, вид человека в меховой одежде внушал им должное уважение. А может, они уже запомнили запах Кирилла и догадывались, что он имеет какое-то отношение к их хозяину.
Через пять минут все было уложено и увязано.
Собаки от нетерпения дергали постромки и подвывали.
- Садись, - кивнул Женька Кириллу и выдернул удерживавший нарты ломик. По-разбойничьи свистнув, он повалился на мешки.
Собаки рванули.
Вильнув на повороте, дорога взлетела на сопку, наискось пересекла ее пологий гладкий гребень и стала стремительно опадать в узкое каменистое ущельице.
Ветер ударил в лицо.
Заученным движением переместив тяжесть тела, Женька взял лежавший у него на коленях ломик и на чал притормаживать разогнавшиеся нарты. Снег летел из-под ломика, как искры из-под токарного резца.
Местами снега в ущельице было мало, и сквозь него, точно собачьи клыки, торчали камни. Иногда полозья наезжали на них, и тогда нарты резко сбавляли ход, осаживая разгоряченных собак. Они на ходу оборачивались, словно спрашивали: ну в чем там дело?
- Хоп! - кричал им Женька. - Все в порядке, зверюги!
И собаки снова всем телом наваливались на постромки, натягивая их в струны. Они уже не лаяли, а бежали, низко пригнув головы, и лопатки их ходили вверх-вниз, как поршни у машины.
Спуск кончился, нарты покатились по ровному месту, и Женька, снова положив ломик на колени, привалился спиной к мешку.
Кирилл, прилепившийся на самом краешке нарт, был полностью захвачен бегом. Происходящее казалось ему нереальным, он словно бы грезил наяву или видел себя со стороны. Деревянный механизм, что нес его на себе, был древнейшим изобретением человека. Еще люди не выдумали колеса, а примитивные сани и волокуши уже служили им верой и правдой. И может быть, их так же таскали прирученные человеком волки, оглядывавшиеся, как и собаки, назад, когда сани налетали на камень или пень. И так же, наверное, сидели на волокушах и санях одетые в звериные шкуры люди, посматривавшие на дорогу и думавшие свои тяжелые человечьи думы.
Собаки вдруг налегли на постромки и залились лаем.
Нарты дернулись, и Кирилл от неожиданности чуть не вылетел из них.
- У-у, зверюги! - сказал Женька, в который раз берясь за ломик. - Ытхан! - закричал он на вожака. - Кому говорю, Ытхан!
Вожак обернул злую умную морду и стал осаживать, по брюхо зарываясь в глубокий снег. Бежавший за вожаком белобокий лохматый пес с размаху наткнулся на него. Вожак по-волчьи крутнул шеей и полоснул пса зубами. Тот взвизгнул и отскочил в сторону, потянув за собой бежавшую с ним в паре собаку. Упряжка смешалась. Ощетинившись, псы рычали друг на друга, норовили исподтишка хватить зубами соседа.
Женька закрепил нарты и пошел разнимать собак.
- Лисы не видали, зверюги! - накинулся он на них, провожая взглядом быстро уменьшавшуюся точку: лиса во весь дух уходила в сопки.
- Ишь улепетывает! - усмехнулся Женька. Он разобрал перепутавшуюся упряжь, и нарты тронулись дальше.
Собаки тянули теперь ровно, а вожак то и дело посматривал назад, словно желал удостовериться, все ли в порядке.
- Сколько до места? - спросил Кирилл.
Женька, не оборачиваясь, ответил:
- Двадцать. По такому снегу часа за два только-только добраться. Облагодетельствуем Сорокина - и сразу назад. Погодка здесь бывает чудная, запуржит - неделю прозагораем на маяке.
Начался длинный пологий подъем - тягун. Собаки, высунув красные дымящиеся языки, распластывались над землей, часто-часто перебирая лапами.
Женька спрыгнул с нарт.
- Слезай, - сказал Он Кириллу. - Тягуны - штука трудная.
Кирилл слез и пошел сбоку нарт, стараясь не отставать от них. Вначале он думал, что это просто, надо только Идти и идти, но вскоре понял, что ошибался: как ни медленно двигались собаки, Кирилл не поспевал за ними, и ему приходилось догонять нарты вприпрыжку. Ноги путались в длинных полах, и через сотню шагоз Кирилл почувствовал, что взмок. Он хотел расстегнуть малицу, но, не нашарив пуговиц, вспомнил, что малица - не пальто.
- Ну как? - спросил Женька, краем глаза следивший за Кириллом.
- На этой пересеченке только олимпийцев тренировать.
Женька улыбнулся.
- Ничего, старик, привыкнешь. Я тоже сначале умирал.
Он по-прежнему ступал легко и на глубоких местах даже помогал собакам тянуть нарты. Шапку он так и не надел: длинные Женькины волосы свободно падали на капюшон малицы. Теперь Кирилл вспомнил, кого напоминал ему Женька - Мэйлмюта Кида, знаменитого погонщика собак из ранних рассказов Джека Лондона. Именно таким представлял его себе Кирилл. Пока сходство было чисто внешним, но по упругому шагу Женьки, по тому, как сосредоточенно он смотрел вперед, можно было догадаться о некоторых свойствах его характера.
Собаки наконец одолели тягун и остановились, запаленно дыша.
- Перекур, - сказал Женька. - Осталось раз плюнуть - вон до той сопочки добраться.
Кирилл сел прямо в снег. Он был мягким и рыхлым, и Кирилл чувствовал себя в нем, как в синтетическом кресле, которое, когда в него садились, повторяло конфигурацию человеческого тела. Такая мебель демонстрировалась на какой-то из выставок, и Кирилл еще тогда подумал, что неплохо бы обзавестись хоть одним стульчиком.
Они закурили.