Мать вспомнила, что у девочки чрезвычайно острый слух, что она слышит писк летучих мышей и другие звуки, которые не улавливает ухо взрослых.
На лице Элизабет медленно расцвела улыбка:
- Это Люас! - уверенно заявила она, - я узнала его лай.
- Не обманывай нас, Лиз, - тихо, и недоверчиво сказал отец, - это…
Теперь и Питеру показалось, что он что-то слышит.
- Ш-ш-ш!..
Вновь наступило молчание. Но всюду было тихо.
И все же Элизабет казалась настолько уверенной и это так явно было написано у нее на лице, что и Джим Хантер почувствовал колебание и надежду: действительно, что-то должно произойти.
Хантер поднялся и торопливо пошел вниз по узкой тропинке туда, где она сливалась с более широкой дорогой, ведущей к подножию холма.
- Папочка, свистни! - за его спиной проговорил запыхавшийся Питер.
Раздался пронзительный, резкий свист и почти одновременно с откликнувшимся эхом откуда-то с ближнего холма донесся радостный ответный лай.
Тихий день клонился к вечеру. Люди стояли на дороге, собираясь приветствовать усталого путника, который шел к ним издалека, движимый слепой верой и преданностью.
Им не пришлось долго ждать. Из зарослей на крутом склоне холма выскочил на тропинку зверек пшеничного цвета на черных лапках. Он сделал грациозный прыжок футов в шесть и мягко упал к их ногам. Раздался ни с чем не сравнимый, вопль: это приветствовал хозяев сиамский кот.
Лицо Элизабет сияло от радости. Она опустилась на колени и подняла громко мурлыкающего кота.
- О, Тао, - произнесла она тихонько, беря его на руки, а он обхватил ее за шею черными лапками.
- Тао! - прошептала девочка, пряча нос в пушистый, пахнущий дикой мятой мех, и кот еще крепче ухватился за шею ребенка, так что Элизабет чуть не задохнулась.
Лонгридж никогда не считал себя особенно чувствительным человеком. Но когда, вслед за котом показался лабрадор и он увидел его изможденного со свалявшейся шерстью; когда пес со всех ног бросился к своему хозяину и безграничная собачья преданность светилась в его ввалившихся глазах; когда послышались странные, сдавленные, непонятные звуки, которые издавал лабрадор, прыгая на хозяина; когда он увидел, какое лицо было у его друга - Лонгридж почувствовал, как к его горлу подкатился комок. Ему пришлось отвернуться словно для того, чтобы разжать на шее девочки лапки Тао.
Шли минуты. Собравшись вокруг собаки, люди взволнованно переговаривались, ласкали ее, гладили и подбадривали, пока пес уже совсем перестал сдерживаться, сильно вздрагивая, принялся так лаять, что, казалось, уже никогда не остановится. Он не сводил с хозяина оживших, блестящих глаз.
К общему шуму присоединился сиплый вой кота, сидящего на плече у Элизабет.
И вдруг, будто всем сразу, пришла в голову одна и та же мысль. Наступило молчание. Никто не смел взглянуть на Питера. Мальчик стоял в стороне и мял в руках прутик, пока тот не превратился в мягкую ленточку. Питер не дотронулся до Люаса и отвернулся, когда пес, обходя всех поочередно и приветствуя почти по-человечески, наконец подошел к нему.
Питер только сказал:
- Я рад, что он вернулся, папочка. И твой старый кот Тао тоже, - обратился он с вымученной улыбкой к сестре.
Простодушная и непосредственная Элизабет залилась слезами. Питер неловко, застенчиво почесал у Тао за ухом:
- Я не ожидал ничего другого, я же говорил вам. Вот что, - продолжал мальчик, отчаянно стараясь казаться веселым и не глядя никому в глаза, - вы все идите вниз, я догоню вас немного погодя. Мне хочется пойти обратно на вершину и попробовать сфотографировать сойку.
Лонгридж мрачно подумал, что эта фотография вряд ли будет четкой. Вдруг он бодро заявил:
- Не пойти ли нам вместе, Питер? Я стану бросать крошки и, быть может, подманю птицу поближе.
К его удивлению, мальчик согласился.
Они поглядели вслед семейству, спускавшемуся извилистой тропой вниз к дороге. Элизабет все еще прижимала к себе Тао, а Люас занял, наконец, долгожданное место у ноги своего хозяина.
Питер и Лонгридж пошли обратно к вершине. Они сделали несколько снимков, срезали с дерева разросшийся древесный гриб необычной формы. Они наткнулись также на редкую находку - цилиндрический стержень алмазной дрели. И без умолку говорили: о ракетах, орбитах, космическом пространстве; серьезно разбирали вопрос о семи желудках коровы; толковали о погоде на завтра. Но ни один не упомянул о собаках.
Все еще разговаривая, они вернулись к развилке дороги. Лонгридж украдкой взглянул на часы. Пора было возвращаться домой. Он взглянул на Питера:
- Ну, давай… - начал он, но его голос прервался, когда он увидел застывшее, напряженное лицо стоявшего рядом с ним мальчика. Лонгридж посмотрел по направлению его взгляда. В косых лучах солнца по тропинке, подпрыгивая, приближался к ним бультерьер. Он шел как всегда враскачку. Хвост его болтался как потрепанный флаг. Покрытые шрамами уши стояли настороженно, благородный розово-черный нос принюхивался, пытаясь почувствовать то, чего не могли увидеть близорукие глаза.
Тощий, усталый и голодный, но счастливый старый воин возвращался из пустыни. Боджер приближался к ним с быстротой, на которую только был способен.
Он бежал все быстрее, пока, наконец, не бросился к Питеру, как молодой щенок.
Тут Лонгридж отвернулся и оставил мальчика и собаку вдвоем: им все равно было не до него.
Он шел вниз по тропе, от волнения ничего не видя вокруг. На полпути около него прошмыгнул с быстротой молнии маленький зверек. Он проворно увернулся от него и за тот миг, пока он не исчез, Лонгридж различил черную мордочку и длинный черный хвост.
Это был Тао, возвращавшийся к старому другу, чтобы завершить свое путешествие вместе с ним.
Примечания
1
Траппер - охотник на пушного зверя в Северной Америке.