Потом в мой маленький красивый мирок вторглась суровая реальность. Я росла, и каждая несправедливость ранила меня, оставляя незаживающие шрамы. Даже незначительная критика в мой адрес проносилась по моему "я" как торнадо, разрушая волшебные замки оберегаемого внутреннего мира. Я защищала его, как могла. Я боролась: сжимаясь в комок, рыдала в подушку и повторяла "я хорошая". Но в это сложно было поверить, так как с самого детства я ощущала свою инаковость. А мне так хотелось быть как все. Со временем, я проиграла эту битву с миром: я потеряла себя для того, чтобы соответствовать. Я была послушным ребенком, никогда не капризничала и ничего не просила. Моя мама говорит, что я как будто была взрослым человеком в теле девочки. Я часто задавалась вопросом, где же проходит эта невидимая граница между взрослым и ребенком, когда мне говорили: "вот вырастешь, поймешь". Выросла, но так и не поняла. Все, что казалось мне неправильным в детстве, по-прежнему кажется неправильным. Из-за своей ранимости и впечатлительности я как будто потеряла детство, возможно, уже тогда у меня начиналась депрессия.
Мне было тринадцать лет, когда мой мир рухнул. Я осознала, что мое тело – это клетка, не позволяющая духу парить. Тогда я написала свой первый рассказ про девушку, приехавшую из цветущей деревни в город и почувствовавшей себя лишней. У нее была мечта однажды научиться летать. Летать не вверх, как птица, а вниз, как камень. Вниз… Я только начинала жить, но уже тогда думала о смерти. Я спала по двенадцать часов, пытаясь как можно дольше продлить сновидения, удержать их исчезающий облик, потому что в них я все еще продолжала чувствовать себя собой, той искоркой света в безмятежной вселенной. Но я открывала глаза и снова погружалась в серую и унылую реальность. Меня спрашивали: "Почему тебе ничего не интересно?". Это был резонный вопрос. Я ничего не хотела и на все попытки меня расшевелить отвечала: "Мне все равно". Я не знала, почему это происходит. Я знала лишь то, что еда потеряла свой вкус, развлечения больше не радовали, а интерес к миру стал мне не доступен. Мне было больно жить, мне было страшно жить, но хуже того, я ощущала, что осталась с этими чувствами одна. Мое спокойствие, мое счастье, мое "я" разрушала болезнь, названия которой я не знала. Всю свою дальнейшую жизнь я старалась настроить свой мозг так, чтобы моя личность продолжала функционировать в мире, для которого я была не приспособлена.
Но среди этого отчаяния и бессилия бывали моменты, когда мир вдруг становился ближе, тяжесть в голове уходила, и все вдруг начинало казаться таким красивым, сияющим, светлым. Телу становилось легко и мне казалось, что все преобразилось. Я жила ради этих мгновений, пытаясь "поймать" их, приблизить их наступление. Но, к сожалению, они длились недолго, моменты ясности сменялись нервным возбуждением и тревогой. Я нарезала круги по комнате, внутри царил хаос, одна мысль спотыкалась о другую, я не могла ни на чем сосредоточиться, отвлекалась. Не могла спать.
В школе я была той самой белой вороной, над которой смеялись одноклассники. Я призраком шла домой с тяжелым портфелем, а потом силилась сквозь отчаяние и уплывающее внимание делать уроки, казавшиеся такими бессмысленными, впрочем, как и весь остальной мир. Только боль, бесконечная боль внутри имела значение. Годы депрессии заставили меня отказаться от веры в Бога, в мир, в людей. Я стала тенью, постоянно прокручивала в голове все то плохое, что случалось со мной, я не видела будущего, я закрывалась в комнате и резала себя в отчаянной попытке заставить себя быть такой, как все, с помощью наказания. Часто я думала о самоубийстве, но, когда подходила к этой идее слишком близко, что-то внутри меня говорило: "Подожди, будет лучше. Обязательно будет лучше". Я верила во что-то лучшее, во что-то, чего не могла вообразить. В нечто эфемерное, в то, что чувствовала в моменты "прозрений". Спустя годы на психотерапии мне сказали, что мое "идеальное состояние" где-то между маниакальным и гипоманиакальным. Тогда я, наконец, поняла, что всю жизнь стремилась к тому, что нормой в этом мире не является. Еще одно напоминание о моей инаковости и необходимости приспосабливаться к реальности, которая никак не хочет складываться в нечто цельное с тем, что я чувствую.
Мои переживания заставили меня относиться к тем, кто рядом, с большим пониманием, сочувствием. Я всегда любила людей и хотела помогать людям. Я находила в этом опору. Мое существование так становилось ненапрасным, приобретало смысл. Я хотела сделать жизнь других чуть более сносной, более справедливой. Я также хотела рассказать другим о том, что кто-то рядом с ними может переживать невыносимый внутренний ад и что этот человек нуждается в понимании, в искренней улыбке, принятии. Я убеждена, что самые простые знаки внимания могут подтолкнуть невидимый маятник в душе человека в сторону "жизни". Я очень хотела, чтобы другим никогда не пришлось проходить через то, через что прошла я. Я хотела быть рядом с теми, кому одиноко. Слушать тех, кому надо выговориться. И просто своим присутствием согревать тех, кому сейчас холодно. Так я пришла в психологию. У меня не было выбора, жизнь сделала его за меня. И я очень рада, что все сложилось именно так. С одной стороны, психология помогла мне разобраться в себе, но при этом еще больше запутала. Я так и не нашла ответа на вопрос, что же со мной не так.
Я посетила много специалистов самых разных направлений. Это были и эзотерики, и психологи, и врачи. Перечислю тех, кто пытался мне помочь, но так и не распознал мой недуг: специалисты по энергетической работе, рейки, ребефингу, кинезиологии, расстановкам по Хеллингеру, психодраматисты, НЛПисты, гипнотерапевты, процессуально ориентированные психологи, психологи-гештальтисты, психологи, работающие в транзактном анализе. Я не хочу обесценивать способности этих людей, многие из них действительно дали мне что-то ценное, но это был лишь кусочек паззла из тысячи деталей. Травматерапевт в конце концов отправил меня к психиатру. Психиатр работала со мной полгода и не нашла ничего "эндогенного", но прописала первое в моей жизни лекарство – от тревожности. У меня, очевидно, было генерализированное тревожное расстройство. Никогда не забуду тот день, когда впервые выпила транквилизатор. Я ехала в метро на работу и вдруг почувствовала, что тревога ушла. Совсем! Вряд ли кому-то можно объяснить, какого это – впервые избавиться от гнетущего чувства, которое мучило тебя 24 часа в сутки, заставляло сердце ускоренно биться, спутывало мысли, лишало сна. Я осознала, что люди вокруг все это время жили иначе, они не боролись со своим же мозгом, не вспенивали молоко в сметану изо дня в день, как в известной притче. Тогда же я поняла, насколько мой мир был патологичен, искажен.
Потом был невролог с "неврастенией и вегетососудистой дистонией", другой невролог и "биологически обратная связь по электроэнцефалографии". Так, наконец, я нашла "своего" доктора и "своего" психотерапевта, который спустя год психотерапии и озвучил диагноз "циклотимия". Я начала разбираться и поняла, что мне снова надо идти к психиатру. Я обошла трех врачей. С постановкой диагноза в нашей стране действительно непросто. Первый спросил меня: "Где вы были раньше?" и я лишь улыбнулась. Ответ на этот вопрос занял бы весь час нашей дорогостоящей консультации, и мне очень хотелось спросить в ответ: "Где ВЫ все были раньше?!". Он сказал, что поставить мне диагноз проще, чем его лечить. "Биполярное аффективное расстройство" – услышала я впервые, – "Смешанное состояние, быстрая смена фаз. Это сложная форма заболевания, оно и понятно. Вы ведь никогда не лечились". Психиатр прописал мне очень сильные лекарства в больших дозировках, и я решила посоветоваться с другими врачами. К этому моменту мне было уже 30 лет. Озвученный диагноз меня не расстроил, а, наоборот, обрадовал. Я, наконец, нашла ответ на вопрос, что не так с моим мозгом. Паззл всей моей жизни начал собираться в цельную картинку! А, главное, я больше не испытывала чувства вины за то, что я недостаточно целеустремленная, слишком ленивая, слабая.
Я представляю работу мозга как радиоприемник со сломанной скоростью подачи звука. Звук подается то слишком быстро, то слишком медленно. Чтобы наслаждаться своей любимой мелодией жизни, нужно все время нажимать то на кнопку "быстрее", то на кнопку "медленнее". Но это непросто, потому что нужная скорость никак не настраивается! Когда в моей жизни появилась первая подходящая схема психофармакологического лечения, кнопки стали нажиматься легче, а диапазон с "любимой мелодией" стал увеличиваться так, что в него проще было "попасть".
После университета я стала работать с людьми с ментальной инвалидностью, с теми, кого часто отвергает общество, с теми, кому сложно, больно, тяжело жить. Я знаю, им тоже необходимо, чтобы в них верили. Верили так, как однажды кто-то поверил в меня. Мое заболевание помогает мне в работе, помогает тонко чувствовать, ощущать ценность каждого маленького шага на пути к большой цели. А еще я думаю, что моя деятельность спасает меня от безумия и отчаяния, от невидимых лап депрессии, которые готовы схватить меня, как только я забываю о смысле, о том, зачем просыпаюсь каждое утро, о том, что кто-то нуждается во мне, о том, что сегодня я могу сделать этот мир чуточку лучше.
Я никогда не позволяла болезни быть сильнее меня. Даже в депрессии я вставала и шла на работу. Я считаю, что люди с биполярным расстройством – непризнанные герои, которые живут вопреки сбоям в работе их мозга. Если вы встретите меня на улице, вы вряд ли сможете догадаться по моему поведению о моем диагнозе, о том, через что я прошла. Я научилась скрывать это. Бог миловал меня, и моя болезнь протекает без психотических симптомов и развернутых маний. У меня циклотимическое течение с большими депрессивными эпизодами – именно такой диагноз удовлетворил меня и именно его мне поставил специалист, с которым я консультировалась за границей. Мне иногда говорят, что я вижу людей насквозь. Но это не совсем правда, я чувствую людей через призму своих представлений о том, что значит чувствовать. Я только недавно поняла, что у других людей другая боль. Это не разрывающие иглы, которые впиваются в кожу и сердце, заставляют дыхание замирать, а душу разлетаться на тысячи осколков. У них другой страх: не такой, будто на тебя мчится грузовик и ты в секунде от смерти. Их радость – это не бесконечно заполняющее тебя тепло и блаженство, будто ты на вершине мира. Их чувства тусклы и безжизненны, мои же – настолько живы, что не дают мне спокойно жить.
Да, ответ найден. Но паззл моей жизни все еще не полностью сложен. Нужно найти еще сотни кусочков и поставить их на места. В этом мне помогают не только лекарства, но и психотерапия. Я бесконечно благодарна моему психотерапевту за то, что она верит в меня, и за то, что помогает пережить самые стремительные падения. Я благодарна своему доктору за то, что он всегда рядом, готовый выслушать и поддержать.
Мне бы хотелось делать больше: распространять информацию о БАР, просвещать людей. Я мечтаю, чтобы и в нашей стране работали группы поддержки для людей с расстройствами настроения, проходили тематические конференции, а главное – чтобы было достаточно нужной информации. Чтобы у людей с биполярным расстройством, их родственников, врачей и психотерапевтов всегда была возможность получать актуальную информацию о расстройстве, об эффективных и научно доказанных методах лечения.
Сейчас я привыкаю к нормальности. После приема таблеток жизнь иногда кажется тусклой, плоской, неинтересной. Но этот опыт помог мне осознать, что каждый из нас уникален и чувства каждого человека имеют право на существование. Когда кто-то судит меня, исходя из своей картины мира, я мысленно говорю: "вы – не я, вы никогда не были и не будете мной. Наши реальности слишком разные". Но все эти разные реальности прекрасны по-своему. Давайте же ценить это разнообразие, ведь только благодаря ему наш мир такой интересный!
"Я научился прощать себе ошибки"
Сергей, 48 лет, фрилансер
Я болею уже 25 лет, причем мое состояние осложняется и другими заболеваниями – у меня полиартроз, что означает постоянный дискомфорт в суставах и угрозу регулярной боли в будущем. Большую часть своей взрослой жизни я провел в депрессии.
Началось все в студенческие годы, когда я безответно влюбился. Сильные переживания своей неполноценности постепенно погрузили меня в депрессию. Меня охватила дикая ненависть к себе, я пробовал себя переделать и стать "другим", "сильным". У меня начались конфликты с однокурсниками, я боялся, что они перерастут в унижения. Все страхи прошлого ожили. Я перестал спать, постоянно размышляя, как найти выход из замкнутого круга. В поликлинике меня направили к психологу, а затем, впервые, – к психиатру. Поставили диагноз "депрессия". Госпитализация на полтора месяца. Я надеялся, что лечение сделает меня "новым человеком", станет легче жить. Но этого не произошло.
Впервые я всерьез задумался о суициде через пару лет, в разгар тяжелой депрессии. Когда я рассказал об этих мыслях врачу, меня срочно госпитализировали. Но лечение снова не дало результатов. Я чувствовал, что теряю опору в жизни, что все рушится. Дома я прочитал статью в медицинской энциклопедии про свой диагноз: "болезнь неизлечима, прогрессирует, действенного лечения не найдено". Я задумался: зачем мучиться всю жизнь, когда можно прервать поток страданий? Мне хотелось немедленно избавиться от душевной боли. О последствиях я даже не задумывался. Остался живым. С огромным трудом стал возвращаться к нормальной жизни. В состоянии депрессии я начал работать программистом в НИИ. Сначала всего час в день, потом два часа, три, и через полгода – полный рабочий день. И в это время случилось событие, перевернувшее мою жизнь.
Однажды по дороге домой я случайно увидел на стене объявление: "группа психологического общения". Я стал посещать занятия. Мне они очень понравились, удалось, наконец, выйти из изоляции. Впервые я подумал, что общение с похожими на меня людьми действительно может помочь. Чтобы найти единомышленников, решил отправить открытое письмо в "Московский комсомолец". Написал: "У меня депрессия, но если мы будем собираться вместе и общаться, то сможем помочь друг другу". И мне пришло почти 200 писем! Люди писали обо всем, кто-то предлагал спасаться в церкви, кто-то советовал йогу. Одно письмо особенно удивило: человек рассказал об Обществе Анонимных Алкоголиков, в котором он состоял. Я пришел познакомиться с ними и встретил в этом сообществе такое внимание и уважение, которого не чувствовал никогда в жизни. Тогда в России активно стали развиваться группы поддержки и сообщества в духе "12 шагов". У меня была ремиссия, и все было интересно. Я начал с увлечением посещать такие группы.
Но реальность оставалась суровой. Решив часть своих жизненных проблем, я не смог добиться выздоровления. Депрессии возвращались, склонность к суициду оставалась. Во время одной из тяжелых депрессий, когда я уже открыто говорил о сведении счетов с жизнью, ко мне обратился опытный человек с рекомендацией срочно лечь в психиатрическую больницу, просто чтобы остаться в живых. Мне тогда казалось, что это трудно и унизительно. Но настойчивость этого человека мне помогла: вместе мы составили подробный план, как подготовиться к больнице, кому передать текущие дела. Я лег в больницу на ул. Матросская тишина. На этот раз, наконец, попал к хорошему врачу. Она поставила более точный диагноз – биполярное расстройство. С помощью капельниц и таблеток меня привели в норму всего за три недели. Врач поставила перед фактом: с лекарствами я смогу прожить до старости, без лекарств – кошмар обострения вернется. Одним словом, мне предстоит принимать препараты всю жизнь.
После выписки из больницы я обратился к психотерапии, в дополнение к лекарственному лечению. Три года понадобилось, чтобы я смог принять свое состояние: принять самого себя, перестать себя ненавидеть, понять, что болезнь – это не позор. Раньше я часто думал: "я никто, ни на что не способен". Сейчас, когда слышу отголоски этих самообвинений, говорю себе: стоп. Твердо останавливаю деструктивные мысли. Благодаря терапии я научился прощать себе ошибки.
Моя подруга из США, где система помощи людям с психическими расстройствами хорошо организована, дала мне много ценных советов. Например, как подготовиться к возможным ухудшениям заранее. Я выбрал трех поручителей из своих друзей и передал им подробную инструкцию, как действовать в случае осложнений у меня. Это папка со всей необходимой информацией: телефоны родственников, контакты врача, ПНД, места работы, список лекарств. Вплоть до советов, как заботиться о моих кошках. Так я могу быть спокоен, что обо всем позаботятся. Я дал слово этим людям, что больше не пойду на суицид. И если у меня только появится такое намерение, сразу же обращусь за помощью, сделаю все возможное, чтобы остаться в живых. Затем дам знать доверенным, чтобы они присмотрели за моими делами, пока я лежу в больнице. С одним из поручителей мы договорились, что я ей звоню раз в неделю, чтобы она была в курсе всего. Это – американская практика, которую в России пока, к сожалению, мало используют. Она очень эффективна.
"Я выбрал трех поручителей из друзей и передал им подробную инструкцию, как действовать в случае осложнений. Это папка со всей необходимой информацией: телефоны родственников, контакты врача, места работы, список лекарств. Так я могу быть спокоен, что, пока я в больнице, обо всем позаботятся".
Кроме депрессий, у меня было два тяжелых психоза. Психоз для меня – это уход в иной мир, в иную реальность, поиск повсюду знаков, скрытого смысла. Он опасен тем, что после него приходится годами восстанавливаться – как член общества, как работник и как личность. Не говоря уже о потере самокритики и рискованном поведении во время самого психоза. Последствие моих психозов – ослабление когнитивных способностей. Мне нужно больше времени, чем другим, чтобы прочитать и понять какой-то текст. Подводит память. Бывает очень больно, что меня все вокруг обгоняют, и порой даже вчерашний школьник справляется с работой лучше меня. Мне часто приходилось скрывать свое состояние, ведь на вид я самый обычный человек. Только один работодатель из всех знал о моей инвалидности. Это очень трудно: каждый раз придумывать оправдания, почему я плохо соображаю и веду себя странно.
Но постепенно ко мне пришло принятие болезни. Я, наконец, перестал одержимо искать корень всех проблем и думать о том, что можно что-то починить внутри и потом жить нормально. У меня нет иллюзий, что я когда-то буду полностью здоров. Но при этом качество моей жизни постепенно улучшается. Это парадокс – чтобы изменить жизнь, нужно полностью принять болезнь. В последний год, наконец, у меня стабильное состояние. Без гипоманий и тяжелых депрессий. Наконец-то тихая радость вернулась ко мне. Меня окружают друзья, ушло чувство падения в пропасть. Жизненные проблемы больше не кажутся катастрофами, как раньше. Мне начинает нравиться быть самим собой.