– Видишь?! Будешь рыдать, как она! – указывая на плачущую женщину, с большим животом, сказала врач. – Вот! Она забеременела с опухолью, а теперь опухоль растет быстрее, чем плод, и пытается его выкинуть. Так что твоя идея, видимо, не годится. – И, уже обращаясь к женщине и медсестре, распорядилась: – Идите в палату и успокойтесь, я приду к вам минут через десять.
Женщина и медсестра ушли.
– А я от вас не уйду! – сказала я решительно. – Придумайте что-нибудь! Что же теперь мне делать?
– Садись! – решительно сказала врач. – Вот что я тебе скажу: если ты такая храбрая, ступай в Институт хирургии имени Вишневского. Я могу дать тебе направление. Там уже несколько лет проводятся опыты на мышах, кроликах и коровах, и у них хорошие результаты – из трех коров с раком матки две родили здоровых телят.
– А что они делают? – спросила я взволнованно.
Врач взяла чистый лист бумаги, нарисовала на нем круг и в этом круге отделила чертой какую-то часть, заштриховав ее:
– Смотри! Вот этот круг – орган: чистое поле – это здоровая ткань, а то, что я заштриховала, – это опухоль. Обычно опухоль вырезают из больного органа, а края здоровой ткани сшивают. При этом орган уже не может функционировать, как раньше, но жизнь человека спасена. Правда, она уже не может быть полноценной. Поэтому ученые задались целью найти способ избавления от опухоли так, чтобы человек смог жить полноценно и после операции.
Что же предприняли ученые Института Вишневского? Они удаляют опухоль, но не сшивают края здоровой ткани, а на место опухоли вживляют, как заплатку, сетчатую лавсановую ткань. Сквозь эту сеточку, которая как бы служит основой для "штопки", прорастает новая, живая ткань. Орган восстанавливается, а сеточка постепенно распадается и, как все ненужное организму, выводится из него вместе с продуктами распада.
– Гениально! – воскликнула я.
– Да! Это открывает путь к восстановлению любого органа в человеческом теле: и сосудов, и сердца, и почек, и печени, и легких!..
Мне казалось, сам Бог спустил мне лестницу с неба, чтобы, поднявшись по ней, я спаслась и исполнила все, что было мне назначено.
– Давайте! Пишите направление к Вишневскому! – решительно попросила я. Если корова смогла родить здорового теленка, с рожками, с ножками и хвостиком, неужели я не смогу родить человечка?! Я понимаю, что, если только Вишневский согласится, я сделаю прекрасное дело и для себя, и для других.
Врач выписала направление в НИИ Вишневского и сказала:
– Можешь ехать туда сегодня же. Отыщи профессора Даурову Тамару Тимерхановну или Графскую, которую зовут, как и меня, Наталья Дмитриевна. Отдай им это направление. Они уже собираются оповещать женские консультации Москвы, что ищут кандидаток на первую операцию на человеке.
– Так я еще могу не пройти по конкурсу? – испугалась я.
– Я похлопочу за тебя. Позвоню им.
– Ой! Мне вас послали Небесные силы!
Я летела в Институт Вишневского как на крыльях.
Главный корпус Института хирургии имени А. В. Вишневского располагался тогда в старом здании. На первом этаже длинного коридора сгрудилась небольшая кучка женщин с перепуганными лицами. Из их разговора я поняла, что они пришли из разных консультаций Москвы ради той же самой операции. Женщины пугали друг друга своими страхами и воображаемыми последствиями неопробованной на человеке операции.
Когда я вижу смятение в толпе или в любом коллективе, я невольно беру инициативу на себя, чтобы всех успокоить, хотя прекрасно знаю, что всякая инициатива наказуема. Но после объяснения гинеколога я так ясно представляла смысл и великую идею этой операции, что, забыв обо всем на свете, даже о том, что каждая из этих женщин может оказаться моей конкуренткой, я выступила в роли проповедника – утешителя. Вскоре я оказалась в центре внимания притихшей толпы. Женщины окружили меня и не то, чтобы слушали, а просто внимали, впитывая каждое мое слово.
В это время мимо нас, спустившись с верхнего этажа, где лежали больные, прошла статная высокая молодая женщина в белоснежном халате и белой шапочке. В ее внешности и походке читалась сила и уверенность человека, знающего и любящего свое дело. В ее лице, в насмешливом взгляде, свойственном всякому умному и опытному человеку, было нечто притягательное. Она вся светилась уверенностью и доброжелательством. Сразу поняв, что происходит между нами, она, встретившись со мной глазами, улыбнулась и вошла в кабинет, около которого стояла толпа женщин, закрыв за собой дверь.
– Это Графская! Она будет, наверное, отбирать кандидаток на операцию, – тихо сказал кто-то.
Действительно, вскоре в эту же дверь вошли еще два врача. И начался отбор, или, как теперь говорят, кастинг. Вызывали по одной и с каждой разговаривали наедине. Что происходило за дверью, никто из выходящих не рассказывал. Меня вызвали в числе последних.
Отборочная комиссия из трех врачей разных специальностей зачитала мое направление, и посыпались вопросы: сколько мне лет, чем болела в детстве, чем болели родители, чем занимаюсь, были ли у кого-нибудь в семье опухоли, и так далее. Ответив на вопросы, я заговорила сама:
– Возьмите меня! Корова вам ничего не расскажет – она не может осознать и понять, что происходит в ее организме, когда в нее вшивают пластику. А я актриса, я умею отслеживать внутренние процессы. Я расскажу вам, что чувствует человек после такой операции, и вы сможете понять, как можно облегчить и ускорить послеоперационный период. Разве для ученых и медиков это не важно?!
Врачи переглянулись и заулыбались. А Графская решительно предложила:
– Оставьте ваш домашний телефон. Я вам сообщу о принятом решении в течение месяца.
– Телефона у меня пока нет, поэтому я дам вам телефон родителей. Но они живут под Москвой, в Монино. Я звоню им ежедневно. Они мне передадут все, что вы скажете. Но телефон этот соединяется через коммутатор, так что прошу вас – проявите терпение, чтобы дозвониться, – умоляюще глядя на врачей просила я, записывая на бумажке телефон родителей.
Графская первой протянула руку к моей записке. Это подсказало мне, что она ко мне расположилась.
Недели через две мне на работу позвонил отец и взволнованно сообщил: "Майечка! Тебе звонила Графская из Института Вишневского. Она просила передать, чтобы ты срочно приехала в Институт, прямо к ней".
Как ни странно, я всполошилась. Во-первых, я была простужена – болело горло. Во-вторых, мне надо было решить, как оформить все на работе, чтобы никто ничего не узнал, и как оформить академический отпуск в университете.
"Не останавливайся! – подбадривал меня внутренний голос. – Ты это сможешь! Если человек чего-то страстно хочет, значит, его душа просит этого, и он может это сделать. Никто никогда не хочет того, чего сделать не сможет. Прислушивайся не к рассудку. Слушай интуицию: она – работа сверх – сознания".
Моя "премьера" в Институте Вишневского
С Наташей Графской у нас сразу установились добрые, дружеские отношения. Она мне очень нравилась и внешне, и по характеру – она внушала доверие, да и возраста мы были почти одного, и судьбы у нас сложились схожие. Палата, куда меня положили, была заполнена до отказа – по десять человек с двух сторон на койках, стоящих друг против друга. Но я была такой уставшей, что, как только моя голова коснулась подушки после душа, где меня переодели в больничное белье, я тут же отключилась. Палату курировала Наташа Графская. Но ко мне она проявляла особое внимание.
Очень скоро из отпуска вернулась Тамара Тимерхановна, заведующая лабораторией полимеров. От двух этих женщин, когда они входили в палату, исходило такое сердечное тепло, забота, понимание, что мы ждали их появления как праздника.
Однако дней через пять Наташа вошла в палату подавленная, села ко мне на край кровати и сообщила:
– Вишневский не хочет тебя оперировать.
– Почему?! – воскликнула я.
– Сказал: "У нее же 37 % гемоглобина! Да она умрет у меня на столе!"
– Наташа! Я не уйду от вас! – воскликнула я с такой решимостью, что она испуганно посмотрела на меня. – Сделай что-нибудь, Наташа! Придумай, как поднять гемоглобин. Я верю, что это возможно. Я знаю, что я все выдержу…
Видимо, моя уверенность, моя решимость, тронули ее. Она вдруг окрыленно заговорила.
– Да?! Хорошо! Тогда так: спать, гулять и хорошо питаться. Я распоряжусь, чтобы тебе выдавали твою одежду. Ты будешь чередовать сон и прогулки на воздухе. Гулять в день не меньше двух часов, а спать как можно больше! Кто тебя навещает?
– Сестра. Я напишу, а она передаст родным, что мне надо, ты только скажи!
– Витамины и микроэлементы мы тебе поколем. А сестре скажи: тебе нужна сырая говяжья печень с кровью и луком, зелень, овощи, лучше с рынка, орехи и сухофрукты – изюм, курага, чернослив, инжир. Ну, и подождем еще неделю. И еще: тебе надо будет подписать бумагу. Если нам не удастся наложить пластику для восстановления органа и придется удалить что-то или даже все из твоего женского хозяйства, у тебя к нам претензий не будет.
– Да все у нас будет хорошо! – успокаивала я ее. – Не волнуйся! Подпишу я вам эту бумагу. Но у нас будет все хорошо!
– Дай-то Бог! – ответила Наташа, уповая на мою веру.
Начала осуществляться программа по подъему моего гемоглобина.
Очень скоро Наташа принесла хорошие вести – гемоглобин увеличился. Когда он достиг 59 %, она решила убедить Александра Александровича Вишневского, что мой организм быстро реабилитируется, что поскольку мне всего 34 года, а физически я выгляжу еще моложе, значит, я способна родить, чем и подтвержу плодотворность его научной идеи. Каким-то образом она его убедила. И меня стали готовить к операции.
Надо сказать, актриса, которая всегда сидела во мне, отнеслась к этому знаменательному дню, 23 апреля 1966 года, как к премьере. Перед каждым выступлением надо принять душ, сделать прическу, подушиться хорошими духами. Не успела я повязать на голову красную ленточку и сделать все необходимое, как за мной приехали санитары с каталкой. Кто-то из них сказал: "Скорее! Профессор уже моет руки! Ложитесь!"
"Ничего! – подумала я про себя. – Без меня представление не начнется!" А вслух сказала весело:
– Да вы что?! Если я лягу на эту каталку, я буду представлять себя умирающей. Нет! Я пойду на операцию ногами, рядом с каталкой.
И мы отправились…
Меня поразило, что операционный стол был покрыт не белоснежной, а зеленой простыней, и врачи были не в белоснежных халатах, а в зеленых. Чтобы не бояться, я представила, что восхожу на трон, как Клеопатра, когда легла на предоставленное мне ложе.
Кто-то невидимый навис над моей головой и не успела я поднять глаза, чтобы взглянуть на него, наложил на мое лицо резиновую маску. Я тут же сорвала ее и сказала:
– Подождите! Я должна предупредить вас. У меня переставлены реакции – я смеюсь на похоронах и плачу, когда какая-нибудь фабрика перевыполнит план. На меня может не подействовать ваш наркоз. Проверьте хорошенько, прежде чем резать!
– Это будет что-то новое в анестезиологии, – насмешливо прозвучал голос надо мной, и на меня снова наложили отвратительно пахнущую резиной маску.
– Уберите эту гадость, – прокричала я.
– Пожалуйста-пожалуйста, – ответил голос надо мной.
Это было последнее, что я слышала.
Мне показалось, я уснула на минутку, но когда очнулась, тут же почувствовала, что рядом стоит Наташа Графская. Она держит мою голову и, целуя в лоб, говорит: "Все в порядке, Майя! Все хорошо! Наложили пластику".
Я благодарно улыбнулась и тут же снова провалилась в глубокий сон.
Вскоре меня перевезли из реанимации в общую палату. Меня предупредили, что больше обезболивающего давать не будут, придется потерпеть и ни в коем случае не спать на животе – только на спине.
Наступили боли. Я сжимала ладони и прислушивалась к тому, что у меня происходит внутри. А там что-то "стягивалось" – по-другому объяснить свои ощущения я не могла. Постепенно, день ото дня избавляясь от боли, я ощущала прилив сил.
Я стала первым человеком, на котором была произведена аллопластика! Наташа сказала, если я рожу ребенка, Вишневский будет делать подобные операции на любом органе – на сердце, на сосудах, на желудке, и так далее. И со мной произошло настоящее чудо – я начала быстро поправляться и хорошеть настолько, что за мной по пятам ходили врачи, говоря: "Что делается?! Что делается?! Нам, что ли, вшить аллопластику?" А какой-то больной подошел и сказал: "Если бы ваш муж видел вас после операции, он бы еще тысячу раз в вас влюбился. Мы все ходили смотреть на вас каждый день, пока вы лежали в реанимации. Вы лежали такой красавицей". Что я могла сказать на это? "Спасибо". Я еще чувствовала себя слабой, но во мне уже все пело. Я победила! Я осуществила задуманное! Я сделала хорошее дело для себя и других людей!
Аннушка
Любопытно… Когда человек болен, он обременен, отяжелен, мрачен, грустен, все ему кажется трудным, невозможным, непреодолимым. Но стоит ему стать здоровым, как все вокруг преображается. До операции я была слабой, ходила по боли, и у меня были взгляды на жизнь человека, временно находящегося в этом мире. Но после операции у меня вдруг изменилась психика! Я стала ощущать себя вечной. Я начала думать о будущем. А когда человек живет будущим, он становится мечтателем, творцом, оптимистом. "Ты будто феникс, восставший из пепла", – говорили друзья.
Окончив университет, я, как и планировала, забеременела от любимого человека. Моя беременность проходила легко, в творческом, праздничном настроении. Было невероятным блаженством слышать, как внутри меня кто-то стучится в мир. Я родила замечательную девочку, Аннушку.
Вместе с благодарственным письмом к Александру Александровичу я отправила фотографию дочурки в Институт Вишневского. Александр Александрович положил эту фотографию в своем рабочем кабинете под стекло письменного стола, а еще опубликовал в каталоге Института хирургии, изданном на английском, испанском и русском языках издательством "Планета". Под фотографией поместили подпись: "Эту девочку родила женщина, перенесшая пластику матки".
Наташа Графская потом рассказала мне, как он был рад моему подарку и триумфально восклицал на всех конференциях и симпозиумах, что реплантация (восстановление) внутренних органов человека возможна. Я, естественно, была счастлива и втайне очень гордилась собой. Это была настоящая победа! А главное – мне так нравилась моя девочка. Глядя на нее, сердце мое переполнялось счастьем и безмерной любовью.
Надо сказать, я оказалась единственным успешным экспериментом. После меня было прооперировано еще восемь женщин, и ни одна из них не родила. А все потому, что я верила в возможности своего организма и понимала, как это важно и для меня, и для всех людей. Позже Наташа Графская призналась: если бы я сама так решительно, так безоглядно не шла на операцию, врачи бы еще долго тянули. Но моя уверенность в успехе была такой несокрушимой, что Наташа смогла убедить Вишневского сделать первую операцию именно на мне. В Америке сейчас вживление лавсановой сетки – обычная операция. Эти операции делают на сосудах, печени, пищеводе и других органах, собственными силами органа восстанавливая его работоспособность.