Что говорил караваев о желании жить в материальном мире
Уже гораздо позже, беседуя со своими многочисленными учениками, Караваев говорил о причинах, заставляющих человека воплощаться в материальном теле:
"Творцы Упанишад, создатели учения о пяти огнях, верили, что в человеке бушует внутренний огонь. Они утверждали, что для поддержания телесного огня необходимы жертвоприношения. Дыхание жизни - первый вдох младенца, раздувающего этот огонь, и последний выдох старика, гасящего этот огонь. Именно поэтому йогины уделяли первостепенное внимание дыханию, создав дыхательные упражнения.
Говоря иными словами, желание жить толкает человека в мир обусловленной реальности, где это желание распадается на множество желаний. К новорожденному первым приходит желание дышать; оно же уходит с последним вздохом умирающего. Недаром говорят: перед смертью не надышишься. Это желание "дышать полной грудью", как правило, не осознается человеком. Чтобы поставить это желание под контроль ума, необходимо ежедневно заниматься дыхательной гимнастикой.
Затем к новорожденному приходит желание есть и пить. Не удовлетворив этого желания, невозможно поддержать телесный огонь. Йогины уделяли первостепенное внимание тому, что и как они едят. Они считали, что от этого зависит чистота ума. И это сущая правда: пища должна быть чистой, естественной и свободной от микроорганизмов. Для новорожденного это материнское молоко. Взрослый человек сам должен следить за чистотой своей пищи. Если пища убойная, нашпигованная химией и микроорганизмами - это непосредственно влияет на сознание, отключает его…
После того как человек удовлетворил в себе желание есть и пить, к нему приходит желание думать. Если не удовлетворять это желание, то жизнь человека лишается своего человеческого компонента; человек превращается в зверя. В связи с этим важно не просто думать, а понимать происходящее, видеть скрытое.
После того как человек удовлетворит свое желание думать и понимать, к нему приходит желание реализовать обдуманное. Удовлетворяя это желание, человек проявляет себя в мире. При этом для него самого и окружающих становится видима его собственная душа и ее устремления. При этом человек постигает сам себя, свою карму. Вот почему важно обдумывать уже содеянное.
Помимо этих основных желаний к человеку во время полового созревания приходит желание совокупляться (творцы Упанишад не называли это высоким словом Любовь, на котором помешана вся западная цивилизация). Из этого желания вырастают другие желания: иметь детей, дом, семью, работу и т. д. Благодаря этим желаниям человек входит в мир и постигает его иллюзорную составляющую. Половое желание угасает вместе со старческой инволюцией организма, при этом ослабевает и желание иметь дом, детей, семью. В Индии человек, достигнув старческого возраста, уходит в лес и становится отшельником…
Таким образом, йоги предложили новый путь - не отказа от материальной действительности, а постижение ее при помощи "чистого" ума. Затем йог постигает уже не окружающую реальность и нужды своего тела, а собственный ум. Этот путь приводит к освобождению и слиянию души с Океаном Разума.
Дышите полной грудью и станете здоровыми!
Лагерь № 10587-ОН располагался вдали от населенных пунктов в самой северной глухомани. Вышек не было, заборчик вокруг лагеря чисто номинальный: столбы да колючка. Беги куда хочешь: триста верст в округе ни единой живой души. Восемь месяцев зимы и лишь три месяца короткого лета, это когда сопки покрывались низкорослой растительностью, черной россыпью ягод. Есть нечего. Были случаи, конечно, когда заключенные сбегали, потом, изголодавшиеся, сами приползали… И второй срок их не пугал: только дайте, братцы, поесть.
Одна часть зеков в сопках искала радиоактивную руду, для нарождающейся советской атомной отрасли. Вгрызались они, как черви, в нутро этих сопок. Привозили отовсюду образцы этой руды. Другая часть заключенных занималась лесоповалом.
Караваева, как человека начитанного и "разбирающегося в химии", назначили начальником отдела технического контроля - ОТК радиоактивных ископаемых - прежний скоропостижно помер от лучевой болезни. В небольшой комнате работали человек восемь, а то когда как. Они разбивали молотками образцы руды. Задача начальника ОТК состояла в том, чтобы измерять содержание радиоактивных элементов нехитрым прибором. Ходи промеж работающих и измеряй. Где уровень повышен, те куски с указанием даты и места выработки следовало складывать на особый стол. Когда он заполнялся доверху, куски руды складывали в угол.
В небольшой комнатке пыль стояла столбом - долбили молотками сразу несколько человек. Неяркий солнечный свет низкого северного солнца проникал в окно и струями пронзал кружащиеся в воздухе частицы земли и руды. Самое пакостное, что пыль эта была радиоактивная. Работники держались недолго - несколько месяцев, потом появлялась лучевая болезнь. Начальник ОТК от них обычно не отставал.
Караваев, наглотавшись пыли за день вместе со всеми, по ночам, закрывшись с головой одеялом, дышал - подносил к носу пузырек с ингалятором, им же изготовленным из местных трав. После интенсивной дыхательной гимнастики к гортани подкатывал комок слизи с чужеродными частицами, попавшими в горло и бронхи за день. И только выплюнув этот комок, Караваев засыпал, отнимая таким образом ото сна часа два. И так каждый день в течение полутора лет. Сменилось не одно "поколение" работников, а прежний начальник ОТК все не менялся. Это показалось подозрительным начальнику лагеря. Он вызвал как-то Караваева и затеял с ним откровенный разговор о целительных практиках. Разговор этот был далеко не праздный - у начальника была астма. "Поможешь - так и быть, сделаю тебе послабление: переведу на другую работу".
Караваев помог. Он обязал начальника дышать растертым в мелкий порошок мелом. "Будет кашель, будет неприятно, но поможет; дышите каждое утро минут по двадцать".
И в самом деле помогло. Начальник сдержал слово и перевел Караваева с "ответственного участка" на общие работы.
Про гнилую капусту, мороженые апельсины и… запеченных крыс
Лесоповал был небольшим послаблением, но все же это лучше, чем радиоактивную пыль глотать. Заключенных с утра пораньше отводили на делянку. Целый день в жару и холод они валили деревья. Одна бригада валит, другая сучья рубит, третья бревна оттаскивает. Работа хотя и не "пыльная", но требует больших энергетических затрат и физического напряжения. Кормили же зеков по-свински плохо. И в том была вина не столько лагерного начальства, сколько это проистекало от неудобного расположения лагеря. Капусту квасили сами в ямах, но она уже давно сгнила и разложилась. Заключенных кормили этой гнилью в качестве гарнира. В качестве мяса шли гнилые и разложившиеся акульи плавники. И то, и другое невозможно было есть, но зеки ели. Караваев зажимал нос - запах от еды шел ядреный, и быстро-быстро всовывал в себя содержимое тарелки. Если не вытошнит, то все в порядке.
По ночам в лагере заключенные ловили самодельными ловушками отощавших крыс и умудрялись их как-то пронести на делянку, где жарили на огне костра, когда не было поблизости конвоиров, либо пекли, как картошку, зарывая в угли…
Однако об этой инициативе "граждан" стало известно лагерному начальству. "Кто ел крыс?" - сурово вопрошал зам по тылу, построив лагерное население вдоль бараков. Стали искать виноватых.
- Мы боролись за гигиену быта в соответствии с указаниями товарища Сталина, - посмел подать голос один бригадир.
- А? За гигиену? - такой поворот дела явно застал начальника врасплох. - Ну, это другое дело!
Как-то в лагерь по какому-то неведомому стечению обстоятельств пришли два вагона с морожеными апельсинами. Заключенные ели эти апельсины вместе с кожурой и, как ни странно, приободрились. Караваев быстро отыскал тому рациональное объяснение. Апельсины на морозе теряют кислоту и становятся сладкими на вкус, кроме того, полезные вещества переходят из кожуры в мякоть. "Такими апельсинами лечиться можно!" - подытожил свою мини-лекцию перед заключенными Караваев. Уже будучи в Москве, Караваев иногда ставил купленные в магазине апельсины в морозилку. Затем размораживал их и угощал гостей. Апельсины действительно становились сладкими и вкусными и, что немаловажно - целебными.
Сила искусства способна утешить душу арестанта
"Ты нам, Каравай, не про апельсины рассказывай, которые мы уже давно съели, а резани-ка ты нам романенку какую". Так Караваева заключенные просили рассказать "роман" - страшную или любовную историю на сон грядущий.
Караваев хитро щурился и начинал:
"Вот намерился парень жениться на девице, а та была полька. Полька эта возьми и помри в день свадьбы. Родители невесты, шляхи богатые, не придумали ничего лучше, как мешочек с золотыми - приданым к свадьбе - в гроб положить.
А гроб тот поставили в семейном склепе, под замком. Парень, не будь дурак, думает - пойду как я ночью к своей невесте, да и заберу у нее приданое. Сломал он ночью замок, заходит в склеп, крышку гроба отодвигает. Лежит его невеста будто и не умирала - румяна да бела. Взял парень у изголовья мешок с золотыми. Хотел было крышку гроба на место поставить, как увидал, что на пальцах невесты перстни все золотые. "Чего добру пропадать", - думает. Стал снимать эти перстни. Все снял, а с мизинца самый красивый перстень снять никак не может. "Да что ж такое, зацепился за что?" - поднес он свечу - посмотреть. А невеста его возьми да согни мизинец, медленно так - не отдает, значит, перстень. Тут парень весь испариной покрылся; бежать он хотел - да ноги не идут. Смотрит он на невесту: на лицо ее белое, а оно уж ухмыляется. И как схватит его полька за горло: "Отдай мои злотые!"
"А-а-а, - кряхтят зеки от удовольствия - хорошую "романенку" ты резанул сегодня". - И бредут спать.
И вот уж все заснули. Храп и сдавленный кашель расходятся кругами под низким потолком барака. И вдруг Караваев чувствует, что его кто-то тихонько толкает в бок.
- Да, что?
Это молоденький сельский паренек Сева, попавший за колоски в лагерную тьмутаракань.
- Каравай, скажи, а, Каравай, как звали этого парня и панночку?
- Какого парня, какую панночку?
- Ну, о которых ты рассказывал сегодня. Забыл, что ли?
- А… Ромео и Джульетта… спи.
Вот она, сила искусства!
Шутки шутками, а сквозь заскорузлость лагерного быта пробивается свежее человеческое чувство. Пусть на примитивном уровне: зеки (они ведь люди, а не звери) желают отвести душу, слушая эти незатейливые истории Караваева. Сочиняя и домысливая эти замыленные байки, Караваев и сам понимает, насколько важно человеку, оказавшись в нечеловеческих условиях существования, ощутить себя снова ребенком, снова поверить в невозможное, страшное и прекрасное.
Если поверить удается, тогда куда-то отступает неимоверная многолетняя лагерная тяжесть, навалившаяся на грудь, тогда уходят обиды и боль, затухает голод - всегдашний спутник зека, исчезает страх смерти… И человек, пусть пока только во сне, чувствует себя человеком.
Впоследствии Караваев назовет психкультурой умение управлять своими чувствами и ощущениями.
Ледяной панцирь как защита от холодного ветра. Поезд судьбы
Когда Караваева освободили, в тот год выдалось холодное лето. Зима была тоже на редкость холодной. Повезло тем, кого отпустили летом. Никто не думал о зеках… Последний лагерь, где мотал срок Караваев, сравняли с землей танками, а заключенных перераспределили по другим лагерям. Многих отпустили, сняв судимость; в их числе оказался и Караваев. Отпустить-то отпустили, а куда ты в арестантской робе и без шапки пойдешь в сорокаградусный мороз, когда дует северный ветер, пробирающий до костей? До ближайшего населенного пункта пятнадцать километров. Греет душу завернутая в газету и спрятанная на груди справка об освобождении. Караваев решился на смелый и неординарный поступок. Он снял робу и окунул ее в воду, затем надел на себя ее мокрой. Роба мгновенно превратилась в ледяной панцирь, не пропускающий внутрь холодный воздух. Стало тепло. То же самое Караваев решился проделать и с волосами. Он окунул голову в воду, и уже через минуту застывшая корка льда, словно шлем или шапка-ушанка, защищала голову от пронизывающего ветра.
Протопав пятнадцать километров в ледяном костюмчике, Караваев благополучно добрался до маленькой станции, где нужно было ждать поезда, который ходил раз в неделю.
"Домой! Домой!" было общим лейтмотивом тех радостных дней. Караваев ехал домой к балтийскому морю, чтобы услышать шум ветра в ветвях сосен, чтобы увидеть песчаные дюны и берег, старую Ригу и рижские закопченные стены вокзала, родную семью, дом…
Сколь часто в лагерной глуши он представлял свою встречу с тем местом на карте, где прошли его детство и юность… Но не такой рассчитывал он увидеть Ригу, свой дом и семью.
Прошло 10 лет. Дочь выросла и не узнала папу. Другой "папа" сидел на кухне и ел макароны. Супруга изменилась. Она не желала ничего менять: "Скорее! Уезжай куда-нибудь, не разрушай мое счастье и наш уют".
Караваев все понял. Решение пришло молниеносно. Он забрал из своей роскошной библиотеки лишь несколько книг, перевязал их бечевкой и отправился на вокзал: "В Москву!" "Надо донести до людей то, что было осознано в сибирской тайге, что было испытанно и выверено - систему здоровья - метод, как жить не болея", - так думал Караваев под стук колес. Поезд опять уносил его на восток, навстречу солнцу. Караваев ехал в Москву. Он знал, что то сокровище, которым он владеет, может спасти не одну жизнь, многим поможет обрести себя и найти свою судьбу. В этом он нисколько не сомневался. В свете осознанного стремления помочь людям преодолеть свой недуг меркли все предполагаемые бытовые трудности нового места жительства. Караваев верил, что для него и для страны вставало солнце нового дня.
Караваев-феникс возродился из небытия
После приезда в Москву некоторое время, года три, Караваев жил на холодной террасе загородного дома у одного писателя. Холод и неудобства его нисколько не смущали. Он читал лекции в московских квартирах, лечил людей. У него появилась новая жена - дочь известного академика Баландина. У них родилась дочь… Жизнь налаживалась. Однако Караваев избрал себе такую судьбу вовсе не для того, чтобы наслаждаться московским нечегонеделанием. Валом шли больные. У всех тяжелые болезни, которые врачи лечить не брались. Меж тем у Караваева на этом фронте был отмечен успех. Исцелялись порой даже имеющие четвертую стадию…
Караваев стремился обеспечить себе алиби (для проверяющих) - эксперименты на крысах, о которых удалось договориться в одном НИИ; отзывы академиков, чьи родственники (или они сами) исцелились от опасных недугов…
Однако советская медицина точила зубы - ей не нужен был конкурент в облике целителя.
И грянул суд, по-советски страшный.
- Этот недоучка берется лечить людей, не имея медицинского образования, - брызгал слюной на суде обвинитель от Минздрава.
- У него успехи! - возражал медицинскому академику общественный защитник фантаст Казанцев. - Посмотрите, вот сидят свидетели - люди, которых он вылечил от страшных болезней: красной волчанки, рака, диабета… Вот справки…
- Вы пишете фантастику, вот и фантазируйте себе на здоровье, не лезьте в медицину, где вы ничего не понимаете, - грубо прервал Казанцева академик - "уполномоченный" от Минздрава.
Советский суд, самый гуманный, присудил Караваеву статью "незаконное лечение". Судья, дабы вновь не отправлять Караваева в места не столь отдаленные и не создавать эффекта дежавю, принял соломоново решение - психушка.
Сначала была "Кащенко", потом - для особо опасного контингента. Там не рассусоливали: кололи, если велено колоть, сыпали горстями в рот таблетки и смотрели, засунув в рот линейку, не спрятал ли чего под язык.
Через брежневскую психушку прошли многие, впоследствии их назовут цветом нации. Я полагаю, что цветом нации был и Караваев.
Вытаскивали Караваева из психбольницы его ученики, в том им содействовал Тихонов, член ЦК.
Караваев в свое время вылечил племянницу Тихонова от красной волчанки.
За полтора года пребывания искололи всего. Когда выпускали - Караваев сам идти не мог - его выносили на носилках.
Но через три дня Караваев был уже на ногах. Как феникс, он возродился при помощи своих препаратов, благодаря "систематической работе над собой" в течение трех дней и трех ночей.
Главврач психбольницы не поверил, что перед ним тот самый Караваев, которого он отпустил умирать, когда он через три дня пришел за выпиской.
Жест завершения жизни: Океан разума как беспредельная даль брахмана. вечность
Караваева отравили (по крайней мере так мне рассказывал один из его учеников).
О том, что на него готовится покушение, его предупреждали многие. Полковник контрразведки, чью дочь Караваев излечил от туберкулеза, подарил ему газовый пистолет, для самообороны.
"Никогда не ешьте в гостях, с незнакомыми людьми", - часто говорил Караваев своим ученикам, а сам попался на эту удочку. Из Франции приехал известный доктор и целитель Эш, его пригласили в одну из элитных московских квартир. Туда же пригласили и Караваева. Было угощение, от которого невозможно было отказаться, чтобы не обидеть хозяев… Это произошло в канун Олимпиады. От людей типа Караваева пытались избавиться всеми правдами и неправдами.
Караваев выжил и после отравления сражался за жизнь в течение почти пяти лет. Он мужественно преодолевал последствия отравления - обширный инсульт. Свое тело он превратил в экспериментальную площадку. Он пробовал на себе различные методики исцеления. При помощи жены и немногих оставшихся преданными ему друзей и учеников изготавливал новые препараты.
За Караваевым следили. И хотя он практически не выходил из дома, за его окнами установили наблюдение. Эти люди были уже не из Минздрава и не из Медицинской комиссии ЦК…
Умер Караваев 1 апреля 1985 года.
"Вы будете смеяться, когда я умру", - говорил он со смешком своим преданным ученикам и супруге. "О чем вы говорите, Виталий Васильевич!" - бурно возражали ему те. "Ну как же, все смеются первого апреля". Утром в этот день Караваев назвал час своего ухода с точностью до минуты - 21:46. Супруга была рядом и не отходила в назначенное время от него буквально ни на шаг. Ей казалось, что если она не "отпустит его", он будет жить если не вечно, то очень долго и переживет всех своих недругов, станет свидетелем триумфа восхождения своей оздоровительной системы… Однако Караваев усыпил ее бдительность: "Маргарита, дай-ка мне вон ту книгу", - сказал он ей. Маргарита повернулась, взяла книгу.
Караваев ушел, его не было. Осталось одно тело.
По звонку прибежали друзья и ученики с перекошенными лицами, кто-то в сумбурной растерянности стал делать искусственное дыхание. Караваев поднял руку и, соединив большой палец с указательным, бессильно опустил ее. Это был жест завершения жизни…
Кто-то постоянно фотографировал тело Караваева для истории, но ночью, испытав ужас, фотограф проснулся в поту и засветил все пленки. Пытались снять маску с лица Караваева, но ее разбили; пытались отлить в гипсе руку Караваева, но гипсовая рука пропала при переезде. От Караваева не осталось ничего материального, кроме его бальзамов и идей - как жить не болея.
Караваев не нужен был совдепии, и от него избавились. Ученики поговаривают, что Караваев знал ответы на все вопросы. Если бы ему при жизни можно было их задать…