Чайная комната не должна была строиться так, чтобы удовлетворять чей-либо индивидуальный вкус. Это считалось отступлением от принципа жизнеспособности в искусстве, которое должно быть правдивым для современников. Это не значит, что надо игнорировать требования потомков, но надо уметь наслаждаться настоящим. Дело не в том, чтобы пренебрегать творениями прошлых лет, а в том, чтобы приспособить их к современным условиям. Конформизм, согласованность с традициями и формулами стесняет, сковывает выражение индивидуальности в архитектуре. Можно только оплакивать бесчувственные имитации европейских зданий, которые встречаются в современной Японии. Удивительно, почему у самых прогрессивных западных наций архитектура лишена оригинальности и настолько переполнена повторениями устарелых стилей. Надо больше любить древних и меньше их копировать! Говорят, что греческий народ велик потому, что никогда не возвращался к Античности.
Чайная комната стала жилищем пустоты и праздности, потому что это совмещалось с даосской теорией о вакууме. В пустую чайную комнату лишь временно помещалось то, что могло удовлетворить и насытить некое эстетическое настроение. Некоторые предметы искусства вносились в нее от случая к случаю, чтобы подчеркнуть красоту главной темы беседы. Мы не можем слушать различные музыкальные пьесы одновременно, потому что реальное понимание красоты звука возможно только при концентрации на каком-либо одном мотиве. Таким образом, видно, что принцип декорирования чайных комнат находился в оппозиции к системе, которой придерживался Запад, где интерьер дома часто превращался в музей. Японцу, привыкшему к простоте окружающего пространства и частой перемене декоративных элементов, западный интерьер, постоянно наполненный целым рядом картин, статуй и других декоративных мелочей, дает ощущение вульгарного выставления своих богатств. Ведь чтобы постоянно наслаждаться созерцанием шедевров, требуется художественное чутье и понимание. Но далеко не все, кто существует день за днем среди такого беспорядка цветов и форм, какие можно часто встретить в домах Европы и Америки, обладают этими качествами.
Чайную комнату назвали жилищем асимметрии, и это наводит на мысль о другом принципе японского декора. Отсутствие симметрии в произведениях японского искусства часто расхваливалось западными критиками. Это также является результатом проявления даосских идеалов через дзен-буддизм. Конфуцианство со своей глубокой идеей дуализма и северный буддизм с его поклонением триаде никоим образом не протестовали против выражения симметрии. На самом деле, если посмотреть на древние бронзовые изделия Китая, его религиозное искусство эпохи правления династии Тан и на произведения японских мастеров периода Нара, мы увидим постоянное стремление к симметрии. Декорирование интерьеров было направлено на строгий порядок, хотя концепции о совершенстве даосов и дзен-буддистов отличались друг от друга. Динамичная природа дзен-философии придавала большее значение процессу, через который достигалось совершенство, чем самому по себе совершенству, которому поклонялись даосы. Дзен-буддисты считали, что истинную красоту может открыть только тот, кто умственно завершит незавершенное. Поэтому в чайной комнате каждому гостю предоставлялась возможность своим воображением дополнить все то, чего ему лично не хватало.
С того момента, когда дзен-буддизм стал преобладающим способом мышления, искусство Дальнего Востока целеустремленно избегало симметрии, так как она выражала не только завершение, но и повторение. Единообразие дизайна считалось фатальным для свежести воображения. Таким образом, пейзажи и цветы становились более любимыми сюжетами для изображения, чем человеческие фигуры; последние могли присутствовать в личном восприятии самого зрителя. Зрелость жизни и искусства заключается в их возможности к росту.
В чайной комнате страх повторения присутствует постоянно. Различные предметы декорирования комнаты должны быть так подобраны, чтобы ни цвет, ни дизайн не повторялись. Если у вас есть живой цветок, то рисунок с цветами недопустим. Если вы используете круглый чайник, то кувшин для воды должен быть граненым. Чашка с черной глазурью не должна стоять рядом с сахарницей, покрытой черным лаком. При размещении вазы с горелкой ладана на токомона будьте осторожны и не поставьте ее точно по центру, потому что тогда она разделит пространство на равные части. Колонна токомона должна быть из иной породы дерева, чем остальные колонны, чтобы предотвратить даже малейший намек на монотонность в комнате.
Здесь снова японский метод декорирования отличается от западного метода: в произведениях искусства или в интерьере западных мастеров наблюдаются симметрично расположенные предметы. В западных домах мы часто сталкиваемся с тем, что кажется нам бесполезным повторением. Японцу непонятно, как можно говорить с человеком, в то время как его портрет во весь рост изумленно смотрит со стены. Ему интересно узнать, какой из них настоящий: тот, который на картине, или тот, который разговаривает. И японец приходит к любопытному заключению, что один из них является обманом. Сколько раз мы садились за празднично накрытый стол, рассматривая изображение изобилия продуктов на стенах столовой комнаты с тайным желанием все это попробовать. Зачем здесь эти искусно нарисованные жертвы охоты или тщательно вырезанные овощи и фрукты? Зачем выставлять напоказ семейные тарелки, которые напоминают нам о тех, кто ел из них и уже умер?
Простота чайной комнаты и ее свобода от вульгарности делают ее поистине святилищем, ограждающим от досадных обстоятельств и неприятностей внешнего мира. Там и только там мы можем посвятить себя безмятежному поклонению красоте. В XVI веке чайная комната позволяла сделать благоприятную передышку от работы беспощадным воинам и государственным деятелям, вовлеченным в объединение и реконструкцию Японии. В XVII веке после строгого формализма династии Токугава появилась возможность для свободного общения художественных умов. Для создателей искусства исчезли различия между даймио, самураем и человеком из народа. Современный индустриальный мир делает изящество и утонченность все более недоступными. Не нуждаемся ли мы сегодня в чайной комнате больше, чем когда-либо?
Даймио – это японский воин-феодал. Этот класс появился в период, когда императорская династия была лишена реальной власти и страной управляли сёгуны – военные правители. С 1192 по 1867 год в Японии сменились три династии сёгунов. Вассалами сёгунов являлись князья-даймио – крупные земельные собственники. У них в подчинении были самураи – мелкие держатели земли на условиях безоговорочного участия во всех военных акциях даймио.
Понимание и оценка искусства
Вы слышали сказку китайских даосов о приручении арфы? Когда-то давным-давно в ущелье Лунмынь стояло дерево Кири – настоящий король леса. Оно вонзило свою крону высоко в небо, чтобы говорить со звездами, а корни – глубоко в землю, переплетя их бронзовые завитки с серебряными завитками дракона, который жил под землей. И произошло так, что могущественный волшебник сделал из этого дерева удивительную арфу, чей упрямый нрав мог укротить только самый великий из музыкантов. Долгое время инструмент охранялся китайским императором как сокровище. Но тщетны были все усилия музыкантов, которые по очереди пытались извлечь мелодию из ее струн. В ответ арфа выплескивала только резкие, грубые звуки – надменные, презрительные и пренебрежительные. Она отказывалась признавать мастера.
Наконец прибыл Пейвох, принц арфистов. Нежной рукой он мягко притронулся к струнам и тихо стал ласкать арфу, будто пытался успокоить необъезженную лошадь. Он пел о природе и временах года, о высоких горах и течении воды. И все воспоминания дерева проснулись! Сладкое дыхание весны взыграло в его ветвях. Оно вспомнило ранние ливни, которые проливались над ущельем, орошая только что распустившиеся цветки. Затем послышались мечтательные голоса лета – с его насекомыми, мягко барабанящим дождем и причитанием кукушки. А когда зарычал тигр, долина вторила его призыву. Настала осень. В пустынной ночи острый, как меч, месяц замерцал над покрытой инеем травой. А следом и зима вступила в свои права. Воздух наполнился вихрем снежных хлопьев, падающих на землю. Сильный град с треском хлестал по ветвям со свирепым, неистовым наслаждением.
Затем Пейвох сменил тональность и запел о любви. О том, как по шумящему лесу шел влюбленный пастушок, глубоко погруженный в свои мечты. А в вышине, как надменная девушка, величаво плыло белое облако, бросавшее на землю длинную черную, как отчаяние, тень.
Снова Пейвох сменил тональность и запел о войне, о лязге стали и о топоте копыт. И арфа изобразила бурю молнию, выпущенную драконом, громкую лавину, с грохотом обрушившуюся на холмы.
В экстазе монарх Поднебесной спросил Пейвоха, в чем его секрет победы над арфой. "Ваше величество, – заметил музыкант, – другие потерпели неудачу, потому что пели только о себе. Я же позволил арфе самой выбрать тему. И я не знаю точно, была ли арфа Пейвохом или же Пейвох был арфой".
Эта история прекрасно иллюстрирует тайну понимания и оценки искусства. Шедевр – это симфония, сыгранная на наших чувствах. Настоящее искусство – это Пейвох, а мы – арфа. При волшебном магическом прикосновении чего-либо прекрасного тайные струны нашего существа просыпаются, мы вибрируем, содрогаемся и волнуемся в ответ на их позывы. Разум разговаривает с разумом. Мы слышим что-то недоговоренное, мы пристально вглядываемся во что-то невидимое. Мастер возбуждает, вызывает в нас те нотки, о которых мы не знаем. Давно забытые воспоминания возвращаются к нам с новым значением. Надежда, подавленная страхом, тоска, которую мы не осмеливались признать, выдвигают на первый план новые ощущения. Наш разум – это всего лишь холст, на который художник накладывает свои цвета; их пигменты – это наши эмоции; их чиароскуро – свет радости и тень печали. Шедевры сделаны из нас самих, потому что мы сами сделаны из шедевров.
Чиароскуро – в изобразительном искусстве – распределение светотени, в поэзии – контрастное сопоставление.
Сочувственное общение умов, необходимое для понимания и оценки искусства, должно основываться на взаимных уступках. Очевидец, зритель должен культивировать надлежащее отношение к искусству для получения от него сообщения, как и творец должен знать, как передать сообщение, чтобы оно тронуло зрителя. Кобори Еншиу, мастер чая и даймио, оставил нам такие памятные слова: "Приближайтесь к великим картинам так, как будто вы приближаетесь к принцу". Чтобы понять произведение искусства, нужно расположиться низко перед ним и ждать затаив дыхание его высказываний. Известный критик Санг однажды сделал такое признание: "В молодости я восхвалял мастеров, чьи картины мне нравились. Но теперь, когда мои суждения созрели, мне нравится то, как мастерам удается заставить меня полюбить их творения". Стоит пожалеть о том, что совсем немногие из нас прилагают усилия, чтобы изучить настроение мастеров. С нашим упрямым невежеством мы отказываемся оказать им эту простую любезность и, таким образом, часто не видим красоту, представленную нашим глазам. Мастеру всегда есть что предложить, а мы упускаем возможность наслаждения его творением только из-за того, что не стремимся понять его и оценить.
Для зрителя, воспринимающего шедевр всей своей душой, он становится живой реальностью. Мастера становятся бессмертными, когда их любовь и страхи оживают в таком зрителе. Это больше душа, чем руки, это больше человек, чем техника, – они взывают к нам. Чем человечней призыв, тем глубже наш ответ на него. Все это заключено в тайном понимании между мастером и зрителем. Вот почему в поэзии и прозе мы страдаем и радуемся вместе с героем или героиней.
Чикамацу Монземон, японский Уильям Шекспир, выдвинул в качестве одного из главных принципов драматической композиции важность доверия к автору со стороны читателей.
+Чикамацу Монземон (1653–1725) был великим японским создателем кукол-марионеток и драматургом в жанре марионеточного театра, позже ставшим известным драматургом театра кабуки с живыми актерами. Он писал пьесы главным образом для театров в Киото и Осаке. Всего им написано 130 пьес, большинство из которых кончаются двойным самоубийством влюбленных.
Некоторые ученики Чикамацу представили пьесы для одобрения, но только одна из них привлекла его внимание. Это была пьеса, чем-то напоминавшая европейский жанр "комедии ошибок", в которой братья-близнецы пострадали из-за ошибочной тождественности. "Эта пьеса, – сказал Чикамацу, – имеет истинный дух драмы, так как она привлекает внимание публики, которой позволено узнать больше, чем актерам. Она знает, в чем заключается ошибка, и жалеет и соболезнует бедным героям на сцене, которые наивно и простодушно бросаются навстречу своей судьбе и смерти".
Великие мастера как Востока, так и Запада никогда не забывают ценности совета и намека как способа получить доверие и внимание зрителя. Кто может созерцать и восторгаться шедевром, не относясь с благоговением к огромной веренице мыслей, представленных нашему вниманию? Насколько они близки и хорошо знакомы и насколько холодны по контрасту избитые и банальные выражения современных авторов! В первых мы чувствуем теплые излияния человеческой души, а в последних – только формальное приветствие. Поглощенный своей техникой, современный автор редко поднимается выше себя самого. Он, подобно музыкантам, которые тщетно пытались призвать арфу, поет только о себе самом. Его работы могут быть близки науке, но они далеки от человека. У нас в Японии есть поговорка о том, что женщина не может полюбить мужчину, который поистине пустой, тщеславный и самодовольный, потому что в его сердце нет ни единой трещины, через которую любовь может пройти и наполнить его. В искусстве тщеславие и самодовольство являются равно фатальными для сочувствия как со стороны творца, так и со стороны публики.
Ничто так не почитается, как единство и согласие кровного родства душ в искусстве. В момент встречи любитель искусства превосходит себя самого. Одновременно он существует и его нет. Он ловит мимолетное впечатление Бесконечности, но слова не могут озвучить его наслаждения и восхищения, так как у глаз нет языка. Освобожденный от оков материи, его дух движется в ритме вещей. Именно таким образом искусство становится родственным религии и облагораживает человека. Именно это делает шедевр чем-то священным. Преклонение, с которым японцы в старину относились к работам великих художников, было впечатляюще сильным. Чайные мастера охраняли свои сокровища, как религиозные святыни. Приходилось открывать целую серию коробок, которые находились одна в другой, чтобы наконец добраться до шелковой обертки, в складках которой и находилась святая святых. Редко предмет выставлялся взору, да и то только посвященным.
Во времена, когда тиизм имел доминирующее влияние, генералы получали большее удовольствие от преподнесенного им в дар редкого произведения искусства, чем от большой территории земли в качестве вознаграждения за победу.
Многие из популярных японских драм основаны на потере или возвращении известного шедевра. Например, в одной пьесе дворец правителя, в котором хранилось полотно великого художника Сессона, неожиданно был охвачен огнем из-за небрежности самурая. Решив во что бы то ни стало спасти драгоценную картину, самурай устремился в горящее здание. Думая только о картине, он разрубил свое туловище пополам с помощью меча, обернул разрезанными рукавами шедевр Сессона и погрузил его в зияющую рану. Когда огонь погас, среди тлеющих угольков нашли наполовину сожженное тело самурая, внутри которого находилось сокровище, не тронутое огнем. Да, конечно, такие сказания очень жестоки и ужасны, но они показывают, как японцы ценят шедевры и поклоняются им, а также как преданно служат верные самураи.
Мы должны помнить, что искусство имеет ценность только тогда, когда оно говорит с нами. Это должен быть универсальный язык, чтобы мы, самые разные, могли его понимать и проникаться сочувствием. Но наши условности, сила традиций, а также природа, наследственные инстинкты ограничивают наши возможности восприятия произведений искусства и наслаждения ими. Наша индивидуальность устанавливает в некотором смысле границу пониманию. Наша эстетическая индивидуальность ищет свою родственную душу в творениях искусства. Правда, с развитием наше чувство оценки и понимания искусства совершенствуется, и мы становимся способны наслаждаться многими шедеврами, которые ранее нами не были признаны. Но в конце концов мы видим только наш собственный образ во Вселенной – наша индивидуальность диктует способ нашего восприятия. Мастера чая помещали в чайную комнату только те предметы, которые строго подходили под мерку их собственного понимания.
В данной связи стоит вспомнить историю, касающуюся Кобори Еншиу. Однажды его ученики сделали ему комплимент по поводу восхитительного вкуса, который он продемонстрировал в подборе своей коллекции: "Каждая часть является такой потрясающей, что вряд ли кто-нибудь может ими не восхищаться. Это показывает, что у вас вкус лучше, чем у самого Рикю, так как его коллекцию смог оценить лишь один очевидец из тысячи". Еншиу печально заметил: "Это всего лишь доказывает, насколько я банален. Великому Рикю удалось полюбить только те предметы, которые привлекали лично его, в то время как я бессознательно удовлетворял вкусы большинства. Истинно, Рикю был одним на тысячу чайных мастеров".
Стоит сильно пожалеть, что такое пристальное внимание к искусству в настоящее время не имеет фундамента в настоящих чувствах. В нашу эру демократии люди требуют того, что всенародно признается лучшим, несмотря на личные ощущения. Они хотят дорогостоящего и пышного, но не изысканного и утонченного, модного и светского, но не по-настоящему красивого. Для массы людей доставляет большее удовольствие созерцание иллюстрированных периодических изданий, чем полотен итальянских мастеров Раннего Возрождения или японских мастеров периода правления династии Асикага, которыми они якобы восхищаются. Имя мастера для них более важно, чем качество его работы. Как один китайский критик жаловался много веков тому назад: "Люди критикуют картину по слуху". Именно недостаток понимания истинного прекрасного со стороны зрителя дает возможность процветанию того псевдоискусства, с которым мы сталкиваемся, куда бы ни повернулись.
Клан Асикага был видным японским кланом самураев, которые установили свой сёгунат и своевольно управляли Японией с 1335 по 1573 год. Асикага ответвились от клана Минамото, получив свое имя от городка Асикага. После того как главное семейство сёгунов Минамото потеряло власть, Асикага принялись править самостоятельно.