Однажды папа соорудил мне из парной колесной оси вагонетки самодельную штангу общим весом в сорок пять килограммов. Для меня, четырнадцатилетнего подростка, в то время эта штанга была верхом мечтаний. И потому что это была моя самая первая в жизни собственная штанга, и потому что в то время, то есть в 1985 году, было просто очень "туго" со спортивным инвентарем, предназначенным для упражнений с отягощениями. Это было очень серьезной проблемой для тех, кто хотел приобщиться в то время к миру атлетизма. В основном железо было в спортивных школах по направлениям: тяжелая атлетика, троеборье, классическая (Греко-римская) борьба, бокс, легкая атлетика. И это были, в основном, видавший виды старый гриф олимпийской штанги, набор затертых и поцарапанных блинов, примитивная лавка для горизонтального жима лежа, штанги с груди и такие же примитивные (далеко не хромированные как сейчас) стойки для приседаний со штангой на плечах. Лавка для горизонтальных жимов лежа и стойки для приседаний со штангой в основном были самодельными. Если у кого-то дома и были разборные гантели и штанга, то обычно они делались на заказ знакомыми рабочими с какого-нибудь завода. В магазинах "Спорттовары", кроме литых чугунных пар гантелек весом от одного до пяти килограммов, и, если повезет, шестнадцати килограммовой гири, железом и не "пахло". Одним словом, с "железом" был "напряг", "головняк" и т. п., а здесь у меня целая штанга весом в сорок пять килограммов – это было нечто!!! Это была моя самая любимая штанга, и я был к ней очень привязан.
Несколько лет я выполнял различные упражнения этой штангой на все основные мышечные группы и всегда оставался довольным и весом штанги, и эффектом от упражнений.
Мне было около шестнадцати лет, когда я все-таки решился утяжелить свою штангу, так как мне стало не хватать рабочего веса для эффективного выполнения упражнений. И причины, оправдывающие этот поступок, были вполне уважительными. Ну, взять, например, упражнение для развития мышц рук, а именно, для развития бицепса – сгибание и разгибание рук со штангой в положении стоя, проще говоря, подъем штанги усилием бицепса руки стоя. С данным рабочим весом штанги в сорок пять килограммов я, совершенно не напрягаясь, делал три подхода по пятнадцать повторений в каждом. На последнем пятнадцатом повторении третьего подхода у меня еще оставались силы, а это было неправильным, согласно принципу наработки на отказ, и два последних повторения должны были выполняться на грани мышечного отказа.
Дело в том, что на самом деле это была достаточно сложная задача, так как, во– первых, штанга была не разборная, а "сваренная намертво". Во-вторых, даже если бы и решилась первая задача, у меня попросту не нашлось бы железных блинов, чтобы "наварить" их на свою штангу. Однажды решение этой задачи пришло как-то само по себе, оно показалось мне оригинальным и простым, но только, к сожалению, не для моего отца.
Как-то раз, на утренней зарядке я обратил внимание на гантели отца, которыми он сосредоточенно занимался. И мне понадобились два кожаных прочных ремня, чтобы привязать гантели к штанге. Один ремень я вынул из своих брюк, другой ремень отцовский, соответственно из брюк отца. Мне почему-то кажется, что последнее ему не понравилось больше всего. Так как колеса вагонетки, из которой была сооружена моя штанга, были не цельными, а имели сквозные отверстия, то я без труда привязал по гантели к каждому из колес штанги и, таким образом, задача по увеличению рабочего веса штанги была успешно решена. Вес штанги увеличился с сорока пяти до шестидесяти пяти килограммов, благодаря простым, нехитрым и дешевым манипуляциям. Такое увеличение веса штанги было для меня, шестнадцатилетнего подростка, вожделенной мечтой, фантастикой, если хотите, и, не откладывая этого события в "дальний ящик" вечером я провел незабываемую тренировку.
На следующее утро я не обнаружил своей модернизированной штанги, хотя гантели отца находились на своем прежнем месте.
Весь день со мной не разговаривали, а вечером устроили "семейный совет". Около двух часов мне "промывали мозги" о моих тренировках с "железом", о том, что я могу надорваться от больших весов, и все такое. Мои милые, дорогие, заботливые и любимые родители. Конечно же, их можно было понять, ведь они опасались за здоровье своего ребенка, но для меня отсутствие в квартире любимой штанги было практически концом света. Кроме этого, чтобы уже окончательно меня "добить" они упорно отказывались говорить, куда ее подевали. На дворе стояла зима, и, как я уже потом узнал, они, попросту говоря, банально зарыли штангу в снег, думая, что этот их поступок отобьет у меня всякую охоту тренироваться любимым "железом". Никаких моих эмоций не хватит Вам выразить даже той сотой, той тысячной доли того, как глубоко они заблуждались на этот счет.
Однажды погожим апрельским деньком, возвращаясь домой из школы, во дворе, в куче серого талого снега, я увидел до боли знакомый цвет краешка моей частично оттаявшей штанги. Вне себя от радости, отбросив школьную сумку с учебниками в сторону, я с диким воплем радости и счастья бросился по колено в сугроб и голыми руками стал откапывать свою железную любимицу! Штанга была благополучно выкопана из снега и просушена в моей комнате. Многочисленные бурые пятна ржавчины на грифе от талого снега я аккуратно зачистил наждачной бумагой и снова приступил к регулярным тренировкам с отягощением.
Многократно анализируя это событие, уже потом, в более зрелом возрасте, я пришел к выводу, что именно это событие послужило переломным моментом в худшую сторону в моих отношениях с родителями. Легкая озабоченность тяжестью моих тренировочных весов переросла в откровенную враждебность моих родителей по отношению к моим тренировкам с отягощением, а затем, в последствии и ко мне самому.
Я не понимал, почему столько недовольства и злости вызывали у моих родителей простые и безобидные тренировки их сына с отягощением. Разве я занимался чем-то недостойным? Хвалясь родственникам и своим знакомым силовыми показателями сына за моей спиной, они устраивали мне настоящие истерики, лишь только я прикасался к грифу своей тренировочной штанги. Кроме того, я никогда не забывал своих семейных обязанностей (пилка и колка дров, уборка территории двора, полив участка с овощами и т. п.), а наоборот старался взвалить их как можно больше на себя, в надежде хоть как-то компенсировать своим усердием и старанием необъяснимый для меня родительский гнев. Но ничего не помогало. Происходил очередной раскол в моих отношениях с родителями, и было предельно ясно, что каждая моя очередная работа с "железом" все больше раздвигала края уже существовавшей пропасти в отношениях между мной и моими близкими и родными людьми.
Я очень любил своих родителей. В моей жизни они имели определяющее значение, но я не мог отказаться от того возникающего во мне помимо моей воли – необъяснимого, первобытного и необузданного желания заниматься "железом". Это было моей жизнью, моим воздухом, хлебом насущным, если хотите.
К тому времени я уже старался не упражняться с "железом" в родительском доме, чтобы не обострять и без того сложную ситуацию и присмотрел небольшой спортивный зал в общеобразовательной школе, находящейся поблизости от дома.
Я понимал, что, несмотря на то что мы с родителями близкие люди, они старались жестко, без вариантно и без компромиссно навязать мне свою линию поведения. Они требовали моего полного отказа от занятий с "железом". Они не понимали того, что делали. Меня просто "ломали". По крайней мере, они думали, что это именно так. Возникал парадокс: чем меньше я появлялся дома, тем все невыносимее мне становилось там жить. Придирки, скандалы, конфликты на пустом месте и все из-за моего стремления сделать сильным свой дух и свое тело. Жить таким образом дальше для меня не представлялось возможным. Развязка не замедлила себя ждать. Она наступила быстро и сравнительно легко. Однажды мне не удалось провести свою очередную тренировку с "железом" в школьном спортивном зале, где я за определенную плату занимался около полугода, в связи с тем, что начались ремонтно-профилактические работы. Согласно своему графику, я не мог пропускать свою очередную тренировку. И мне пришлось провести ее дома, в своей комнате с очень плотно закрытыми дверями. Но меня все равно услышали и, закатив огромный скандал, на этот раз четко обозначили требования своего ультиматума, ясно выражавшего волю обоих родителей. Он звучал дословно так: "выбирай, либо ты живешь в родительском доме, пользуешься всем, что в нем есть, но при этом отказываешься от своего "железа", либо забирай свое "железо" и вали на все четыре стороны!". Я выбрал "железо".
Именно в этот день я окончательно покинул стены "гостеприимного" родительского дома и сделал "железный" выбор своего дальнейшего жизненного пути.
1.4. "Хрен с маслом"
Достаточно частая нехватка денег в моей жизни также благотворно повлияла на укрепление силы моего духа, хотя в то время мне так не казалось.
В 1998 году мы, с моей женой Еленой, жили в съемной двухкомнатной "хрущевке" в центре города Сызрани. Наши родители с самого начала были против заключения нашего брачного союза, и, поэтому, ни о какой материальной помощи нашей молодой семье с их стороны не могло быть и речи.
Наш семейный бюджет складывался исключительно только из тех средств, которые мы с женой могли зарабатывать. Елена, наделенная талантом к кройке и шитью, зарабатывала на жизнь частным пошивом одежды на дому, а я в то время работал тренером в одном небольшом тренажерном зале г. Сызрани в районе, называемом в простонародье "монгора". И хотя, мы с женой "крутились" как могли, наш доход нельзя было назвать даже низким. Хуже всего ситуация обстояла на моей работе. Час занятий для посещающих тот тренажерный зал стоил пять рублей, и, исходя из сдельной формы оплаты моего труда, по договору из этих пяти рублей только один рубль причитался мне, а остальные четыре рубля причитались заведению. Само собой разумеется, что материально я целиком и полностью зависел от числа занимающихся в тренажерном зале, которые достаточно часто посещали зал в очень малом количестве или не посещали его вообще. Поэтому приходилось практически выкраивать эти жалкие копейки на дорогу в Самару для жены, поскольку в то время Елена училась в Самарском государственном университете, оплату съемной квартиры и вообще на жизнь. Однажды в течение недели зал практически пустовал, денег не хватало даже на проезд в автобусе и мне приходилось идти от дома до своей работы пешком около двадцати километров. Проводил пятичасовые тренировки с теми, кто был в зале и столько же километров шел обратно домой.
Был май. Стояла ясная и жаркая погода. Я приходил в зал с ватными от усталости ногами, покрытый слоем пыли, с потрескавшимися от жары губами. Выпивал несколько литров воды из-под крана. Заходил в тренерскую, переодевался в спортивную форму, приводил себя в порядок. И начиналась пятичасовая "железная" работа. А поздно вечером, еле "доплюхав" до дома, я позволял себе небольшую роскошь и покупал в соседнем с моим домом гастрономе 150–200 граммов арахиса в сахаре, чтобы хоть как-то компенсировать то огромное количество калорий, которое мне пришлось потратить днем. На ужин я запаривал в полтора литровой кастрюльке несколько горстей риса или гречки кипятком из электрического чайника, так как приходилось экономить деньги даже на спичках и газе. Вспоминая тот период времени, не могу не рассказать об одном забавном случае, который мы с женой часто вспоминаем. Как я уже говорил – это были времена "дикого", очень "дикого" безденежья, но мы не унывали, не сдавались и старались с большим юмором относиться к происходящему с нами. Тогда мы обычно питались так: Елена варила постный суп в полтора литровой кастрюльке и этот суп мы растягивали на завтрак, обед и ужин. Постный суп, для тех, кто не знает, варится так: наливается 2/3 кастрюли воды, в воду добавляются несколько мелко нарезанных картофелин, тертая или мелко нарезанная морковь и все это приправляется мелко нарезанным репчатым луком и подсолнечным маслом. И вот однажды утром, как обычно мы решили побаловать себя этим супчиком. Я взял кастрюлю, налил в нее воды и поставил на огонь. Елена открыла холодильник, достала из него подсолнечное масло и, не закрывая холодильника, стала почему-то громко смеяться. Я смотрел на нее и не понимал происходящего. Она кивнула мне, чтобы я подошел к холодильнику и заглянул вовнутрь. Когда я это сделал, мне стала понятна причина ее смеха. Внутри абсолютно пустого холодильника на стеклянной полке в целлофановом пакете находилось несколько сухих корешков хрена и рядышком в масленке небольшой кусочек заветренного сливочного масла. Иными словами, заглянули мы с женой в холодильник, а там – хрен с маслом!
Это были очень интересные времена, но именно тогда я принял решение, что буду тренироваться "железом" несмотря ни на что. Тренироваться всю свою жизнь. И нет такой силы, которая смогла бы мне помешать.
1.5. "Жесткие" корпоративы
Как показывает опыт проведения моих многочисленных экстремальных силовых шоу-программ, одним из факторов, напрямую увеличивающих мою силу духа, является желание победить, несмотря ни на что, ни на какие трудности. Будь то чудовищная усталость или адская боль. Особенно очень часто это работало на первых порах становления моего авторского экстремального силового шоу. Дело в том, что я никогда не останавливался на достигнутом (и, надеюсь, никогда не остановиться). С каждым новым своим выступлением я либо усложнял уже существующие свои силовые трюки, либо разрабатывал новые, то есть абсолютно не входящие в мои предыдущие выступления. Таким образом, порой мне приходилось выступать перед зрителями с совершенно новыми, не обкатанными силовыми номерами. И именно тот момент, когда ты выходишь и не знаешь: сделаешь ли ты этот трюк, рожденный своими богатырскими амбициями, либо потерпишь фиаско, был для меня самым важным моментом истины всего моего творчества. Потому что, одно дело "обкатывать" свой новый силовой трюк дома, в одиночку, в своем тренировочном зале, не опасаясь в случае неудачи за свой профессиональный престиж. Совсем другое дело, вынести все это на суд почтенной публики с уверенностью того, что все пройдет гладко только 50 %. Только это давало мне дополнительный мощный источник адреналина, огромный драйв. И, зачастую, в конце шоу-программы, покидая сцену под бурные овации, как это не парадоксально, я испытывал огромную радость не от хорошего гонорара, и, даже, не от адресованных мне аплодисментов, а от понимания того, что я совершил нечто, несколькими минутами раньше, казавшееся чем-то нереальным и немыслимым мне самому.
Есть у меня еще одна очень полезная для достижения успеха формула и звучит она так: "Руки заживут, а позор останется". Дело в том, что на самом деле все годы моего богатырского творчества строились именно по такому принципу, но конкретную формулировку, приведенную выше, мне помог сформулировать один интересный случай. Как-то раз, жарким августом 2007 года мне выпала достаточно редкая финансовая удача, а именно, провести подряд три экстремально-силовые шоу-программы в одном городе за несколько дней. И заказчикам, которые словно сговорились, нужна была полная часовая программа, в которую наряду с прочими силовыми номерами входил бы так называемый "железный блок", то есть работа с металлическими реквизитами (двадцати сантиметровые гвозди, подковы, пятаки, сковороды, арматуры, ломы и так далее). Запас гвоздей, которые я обычно использовал, у меня истощился, и мне пришлось закупить несколько килограммов новых "двухсоток" (металлических гвоздей длиной двести миллиметров и диаметром шесть миллиметров). К тому моменту с гвоздями я работал уже без использования защитных перчаток, так как наработал определенную технику безопасности при работе с гвоздями обычной сталистости. Наряду с гвоздями "двухсотками" обычной сталистости, существуют гвозди "двухсотки" повышенной сталистости и это означает, что усилие на сгибание пополам такого гвоздя было бы равносильно усилию на одновременное сгибание пополам двух гвоздей обычной сталистости. С гвоздями "двухсотками" повышенной сталистости работать без защитных перчаток было просто невозможно, так как в случае любой неточности трюка можно было получить серьезную травму. Поэтому на своих шоу-программах в основном я использовал гвозди "двухсотки" обычной сталистости, но скручивал их без использования защитных перчаток, то есть незащищенными кистями рук. Обычно при закупке гвоздей я спрашиваю у продавца об их закалке: какая она, обычная или повышенная и когда в очередной раз я задал этот же вопрос продавцу, он клятвенно уверил меня – гвозди, что ни на есть обыкновенные. Но, когда работая в своей первой по счету шоу-программе, я дошел до силового трюка с гвоздями, понял, либо меня обманул продавец, либо он не разбирался в закалках гвоздей. Мне пришлось совершить не очень приятное открытие, заключающееся в том, что три килограмма купленных мною гвоздей оказались гвоздями что ни на есть повышенной сталистости. Это я не только понял, но и почувствовал, когда при выполнении силового трюка с ними, звучащего как "Скручивание двух гвоздей "двухсоток" в форму двойной косички", гвозди вместо привычного покорного скручивания с легкостью кухонного ножа, входящего в кусок сливочного масла, легко прокололи острием кожу обеих моих лодоней, уйдя глубоко вовнутрь. Но самым интересным было то, что после силового трюка с гвоздями мне предстояло еще гнуть пополам пятирублевые монеты, связывать в морской узел арматуры диаметром двенадцать миллиметров и порвать пополам металлическую сковороду диаметром двадцать шесть сантиметров. Усиленно отработав эту часовую шоу-программу, я почему-то стал ясно понимать, что следующую аналогичную этой первой, с учетом этих "гвоздиков" я смогу полноценно отработать с вероятностью 50 % на 50 %, а вот про работу на третьей шоу-программе мое подсознание вообще упорно отказывалось давать какие-либо прогнозы. Но с другой стороны, где-то в глубине своего сознания, где-то в недрах своего первобытно звериного, лишенного всякого страха мужского начала, я понимал, что именно сегодня наступил тот судный день моего профессионализма, тот момент истины, который покажет всем присутствующим на шоу-программе, и главное мне самому, на что же я способен. Принесет мне позор или выведет меня на качественно новый, высочайший профессиональный уровень.
Я блестяще отработал все три шоу-программы, а потом проворочался половину ночи в постели без сна в глазу, пытаясь хоть как-то уложить свои раздувшиеся от воспаления и болезненно токающие внутри ладони. На две недели мне пришлось забыть, что такое нормальный сон, но затем я снова гнул, рвал и скручивал "железо" в своих очередных шоу-программах. И, вроде бы все было как прежде, но только порой зрители с тех трех шоу-программ иногда звонят мне, восхищенно спрашивая меня в который раз: "Петр, Вы так нереально легко скручивали гвозди в косички! Неужели Вам не было больно?…" И именно после тех трех шоу-программ в моем сознании четко и ясно сложилась неопровержимая формула моего дальнейшего богатырского творчества, которой я беспроигрышно следовал все это время, и звучит она так: "Руки заживут, а позор останется!"