И эпизод начали снимать четвертый раз. Разгорячившись, Пивоваров вдруг словно забыл весь этот тщательно разработанный каскад приемов. Он схватился с Али-Гусейном по-настоящему. Неожиданным быстрым полусуплесом кинул его через себя, турок стал на мост, и Пивоваров начал яростно дожимать его. - Так, так! - оживившись, шептал режиссер.
Оператор не отрывался от глазка.
Пивоваров и сам чувствовал: сцена идет легко, живо, естественно. И когда потом просмотрели отснятые кадры, так и оказалось.
Кто не знает, как делается фильм, тому не объяснишь тот подъем, то нервное напряжение, в котором пребывают все исполнители в период съемки. В эти месяцы все, начиная от костюмеров и осветителей и кончая режиссером, сценаристом и директором картины, теряют счет дням и часам, как на войне или у постели тяжелобольного.
И Пивоваров, хотя уже привык к съемкам, в эти недели и месяцы чувствовал себя так, словно пульс у него вдруг резко участился, а тело, как в космосе, потеряло весомость.
Как всегда, снимали сцены вперемежку; то из финала фильма, то из начала и середины; все путалось, к тому же некоторые эпизоды потом браковались, их надо было играть заново, и у артистов постепенно исчезало ощущение-много отснято или мало? Где конец?
Только всеведущий режиссер, не расстающийся с истрепанным, исчерканным цветными карандашами сценарием, знал это.
Поэтому Пивоварову показалось неожиданным, когда однажды небритый, осунувшийся Лупитц с шелушащимся, как всегда, носиком на бегу кинул, что завтра-послезавтра конец.
И вдруг все оборвалось. Внезапно наступила тишина и спокойствие. Это было почти невероятно. Такое чувство знакомо морякам, когда восьмибалльная буря вдруг сменяется полным штилем.
Съемки окончились. Правда, впереди было еще много работы: монтаж, "шумы", музыка и прочее. Но Пивоварова это уже не касалось.
Первые два дня он отдыхал. Отдыхал примитивно, но о большем он пока и не мечтал. Много спал, сидел в сквере, полузакрыв глаза, подставив лицо ветерку и солнцу, кормил голубей на площади возле старой церкви.
Так приятно было забыть о надоевших тренировках на ковре, о всяких суплесах, переворотах и захватах.: Даже зарядку по утрам и ту забросил.
В свободное время он с женой обсуждал планы поездки на Кавказ, разрабатывал пеший поход по Военно-Сухумской дороге.
Так прошло несколько дней. Но вскоре Пивоваров почувствовал пустоту. Чего-то будто не хватало.
"Отдых, как известно, быстро приедается", - подумал он и поехал на студию.
Там, на одном из кабинетов, по-прежнему висела табличка: "Чемпион России". Здесь помещался штаб картины.
Пивоваров потолкался в длинных коридорах студии среди артистов, операторов, художников, музыкантов, редакторов, режиссеров, всей этой пестрой, шумной и яркой "киношной" братии, наслушался всяких новейших известий и сплетен. Все шло как обычно. Однако непривычное ощущение пустоты и какой-то скованности не исчезало.
"Что бы это? - обеспокоился Пивоваров. - Уж не заболел ли я?"
Он пошел в буфет. Там встретил Строкова. Патриаршья борода режиссера за время съемок разрослась еще пышнее.
- Ну как? - весело воскликнул Строков. - Бросок через бедро? Захват под ключ?
- На ключ, - поправил Пивоваров и вдруг ясно почувствовал, как здорово соскучился он по пылкому, темпераментному Гургенидзе, и по смешливым ребятам перворазрядникам, и по мягкому борцовскому ковру.
- Вчера видел твоего "кавказского человека", - продолжал Строков. - В бухгалтерии. Тренер там деньги за тебя получал. Последний раз. Да, влетел ты нам в копеечку! Но амба!
Пивоваров вышел на улицу. Сверкал солнечными брызгами отличный денек. Небо было чистое-чистое, синее и блестело как эмалированное. Вдали, словно легкий, из марли, задник в театре, колыхался и дрожал нагретый воздух.
Сняв шляпу, артист неторопливо шагал по бульвару. Хрустел песок под ногами. Листья на деревьях, промытые утренним дождем, были гладкие и блестящие, словно вырезаны из жести. Налетел ветер, и Пивоварову почудилось даже, что они загремели.
До дома было далеко, но Пивоваров не сел в автобус. Больно уж хороша погодка! Он шел, наслаждаясь теплом и светом, и все-таки чувствовал: чего-то не хватает, что-то грызет его.
Пересек площадь, миновал мост, потом посмотрел на часы и вдруг, неожиданно для самого себя, свернул к Дому офицеров. Сейчас как раз тренировка перворазрядников.
В зале сумрачно, прохладно. На низкой, узкой скамье сидели пятеро спортсменов в трико и туфлях. Пара тяжеловесов работала на ковре. Тут же со свистком во рту и черным, сверкающим, будто напомаженным, ежиком волос стоял Гургенидзе.
Пивоваров усмехнулся. Все это живо напомнило ему первый его приход сюда. Так же сидели коренастые, крутоплечие парни на скамье, так же на ковре сопели, как астматики, тяжеловесы, и так же блестели, словно лакированные, волосы у тренера.
Встретили Пивоварова радушно. Чья-то крепкая ладонь весомо похлопала по плечу. Кто-то пробасил:
- Привет чемпиону!
Парень с крупными, как клавиши, зубами (его звали Котя) грубовато сказал:
- Чего в штанах-то? Как гость стоишь?
Но Пивоваров не раздевался. Студия больше не платит за него. Значит, и эксплуатировать Гургенидзе как-то неудобно. Тренер, вероятно, догадался о его мыслях.
- Следующая пара Лимонов - Рюмин, приготовиться Пивоварову - Мясникову, - скомандовал он.
И вскоре Пивоваров в одних трусах уже топтался на ковре, атаковал, хитрил, защищался и снова наступал.
А когда схватка кончилась, он, стоя под душем, почувствовал: на сердце снова легко и ясно. С мускулов слетело тягостное ощущение связанности, одеревенелости, сковывавшее их все последние дни. Тело опять было молодо, наполнено силой и взрывной энергией.
"Э, нет, - усмехаясь, подумал он. - Из этого зала так запросто меня не вытуришь! Дудки!"
ШОК
Ранним летним утром пляж был почти пуст.
Котька - невысокий, щупленький, в очках, - лежа на животе, руками подгребал себе под бока и плечи теплый песок. Котька только что вылез из воды. Его спина, покрытая фиолетово-красными пупырышками, то и дело вздрагивала, как у лошади, когда ее жалят слепни.
Его приятель - Юрка - лежал на спине, подсунув руки под голову, и смотрел в прозрачное зеленоватое небо. Там медленно ползло одинокое облачко, очень похожее на старинный корабль: вот и мачты, и высоко вздернутый нос с торчащим бушпритом, и плоская резная корма. И даже флаг полощется над каравеллой.
Юрка - крепкий, рослый паренек - был в сухих трусах. Видно, еще не купался. На его заложенных под голову руках рельефно выделялись продолговатые тугие бицепсы.
Мальчишки долго лежали молча. Котька читал "Двух капитанов", а Юрка по-прежнему смотрел в небо. Каравелла уже уплыла, растаяла вдали, вместо нее появилось другое облачко, похожее на гармонь. Иногда ветер растягивал мехи этой гармони, и тогда Юрке казалось, что и впрямь слышатся какие-то звуки.
- Купнемся? - Котька отложил книгу. Юрка молча встал.
С обрывистого берега Котька прыгнул в воду и поплыл, размашисто выбрасывая руки. Река была неширокая, вскоре он уже оказался на середине. Крикнул:
- Дуй сюда!
Юрка не ответил. Он стоял по колено в воде возле берега, в том месте, где пляж отлого спускался к реке. Горстями зачерпывал воду и поливал себе плечи и грудь. Потом этот крепкий, спортивного вида парнишка несколько раз присел, как это делают неумеющие плавать пожилые женщины, побултыхался в воде и вышел на берег.
- Давай сюда! - опять позвал с середины реки Котька.
Но Юрка, не отвечая, зашагал к своей одежде и лег на подстеленное полотенце. Вскоре и Котька устроился рядом.
- Опять не плавал? - спросил он.
- Неохота, - вяло отозвался Юрка. - Зябко нынче.
Денек был вовсе не холодный, даже наоборот, но Котька промолчал.
- И вообще… долго купаться вредно, - сказал Юрка. - Затрачивается много калорий.
Котька опять промолчал. Насчет калорий Юрка уже не первый раз твердит. Ишь, профессор! Небось в прошлом году, когда целыми днями из воды не вылезал, не вспоминал про калории!
Да чего попусту язык-то изнашивать?! Котька отлично знал, почему теперь Юрка копошится возле берега, как дошколенок, а на глубину - ни-ни.
Прошлым летом Юрка тонул. Тут же вот, как раз напротив этих кустов. Как это случилось, трудно понять. Ведь плавал Юрка здорово, пожалуй, лучше всех в школе. И уж, конечно, гораздо лучше Котьки.
Судорогой ноги свело? Или обморок? Или в яму затянуло? Хотя - какие тут ямы?!.
Но, в общем, стал Юрка тонуть. И, главное, в первый момент никто из купающихся не заметил этого. Когда хватились, - стали нырять, по дну шарить. К счастью, быстро нашли. Ну, вытащили. Откачали.
Все, казалось, кончилось благополучно. Но Котька стал замечать: с того дня Юрку словно подменили. Робкий какой-то стал, нерешительный. Воды он теперь прямо-таки боялся. Пополощется возле берега - и все. А плавать - ни за что. Ну, никак…
Да не только в воде. Он вообще какой-то другой стал.
Идет с Котькой по грибы, то и дело в лесу оглядывается, дорогу запоминает. Даже веточки кое-где втыкает. Чтобы, значит, не заблудиться. А где тут заблудишься?! Лес этот мальчишками вдоль и поперек истоптан. И до шоссе - километра два, не больше.
В волейбол - а Юрка раньше классным игроком был - выскочит над сеткой, а ударяет как-то вяло, словно колеблется - бить ли? А прежде резко, смело гасил.
Котька видел: с другом неладно. И так, и этак к нему подступал. Все без толку. Котька по секрету даже с физруком советовался.
- Трудный случай, - нахмурился тот. - Понимаешь, это психологический шок. Ну, потрясение такое. Очень сильное потрясение. После такого шока всякие заскоки бывают. Мой дядя лет десять назад в автомобильную аварию попал. И вот с тех пор по железной дороге - сколько угодно, на самолете - пожалуйста, а в такси - ни за что… Ни разу в машину не сел! За десять лет ни разу!
Котька вздохнул:
- Что же делать?
Физрук пожал плечами:
- Подождем! Авось время излечит. Время - великий врач!
Да, может быть, оно и так. Но месяцы шли, а Котька не замечал улучшений. По-прежнему Юрка был вялый, словно вечно недосыпал.
Вот и сейчас, лежа на пляже, Котька смотрел в книгу, но не читал.
"Неужели ж Юрка таким и останется? На всю жизнь? - размышлял он. - Что же придумать? Вот в книгах - там всегда герой добивается своего. Уж, казалось бы, совсем тупик, а он - нет, не сдается и побеждает. Но то в книгах…" - Котька вздохнул, перевернулся набок и зарылся поглубже в горячий песок.
"Может, сводить Юрку на какую-нибудь лекцию? О храбрости. Или о пограничниках. Как они отважно шпионов ловят?.."
Котька подумал и сплюнул: нет, лекцией Юрку не прошибешь.
"А может, ему толковую книжку подсунуть? Вот хотя бы "Двух капитанов". Пусть Санька Григорьев на него подействует!"
Котька наморщил лоб: нет, не подействует. Юрка и так много читает. И про героев и про все прочее. А в воде по-прежнему дрейфит.
"Что же придумать?"
Котька встал. Задумчиво посмотрел через реку на противоположный берег. Но взгляд у него был такой, словно он смотрит не вперед, а, наоборот, - назад, в себя. Можно ручаться, что он не видел даже домов на том берегу, не то что уж предметов помельче.
Так он простоял несколько минут, потом быстро зашагал к воде.
- Ты чего? - удивился Юрка. - Опять купаться? Холодно же…
- Не! Не холодно! - Котька прыгнул с обрыва и поплыл.
Юрка снова стал смотреть в высокое прозрачное небо. Где-то вдали катер дал гудок, и он долго глухо перекатывался над водой, пока не заблудился где-то в густом бору.
Вдруг Юрка услышал крик:
- Спасите! Ой! Спаси…
Юрка вскочил: на середине реки барахтался Котька. Он то выскакивал из воды, бестолково размахивая руками, то вновь проваливался в глубину. Вот он опять вынырнул, очумело мотает головой, изо рта - целая струя воды. Даже кричать, видно, уже не в силах.
И, как на зло, на пляже - никого из взрослых. Только несколько малышей. Мечутся, кричат, да помочь не в силах.
Юрка бросился к берегу. У обрыва остановился, Сердце екнуло: так давно не плавал!..
Но через секунду Юрка уже прыгнул в реку и стремительно понесся вперед.
- Правей! Правей! - кричали малыши и руками показывали, куда плыть.
Юрка мчался, вспарывая воду, как торпеда. Никогда еще он так не плыл. Голова его и тело были под водой. Только на секунду показывался широко открытый рот, глоток воздуха, и опять - вперед!
Вот и Котька: от страха выпучены глаза, руки беспорядочно шлепают по воде.
- А-а! - кричит он и тянется к Юрке. - А-а!
- Спокойно! - говорит Юрка. - Спокойно! Подплывает совсем близко к Котьке, но так, чтобы тот не мог ухватиться за него.
- Ляг на спину! - строго командует Юрка. - Ну! И Котька покорно переворачивается животом кверху.
- Спокойно! - властно говорит Юрка. - Спокойно. Ничего не случится. Я рядом. Значит, не утонешь. Дыши глубже.
И Котька вытягивается в воде и старается дышать глубже.
- Так, - говорит Юрка. - Порядок! Сейчас отдохнешь - и двинемся к берегу.
Юрка во все глаза наблюдает за другом. Все-таки молодец Котька! Тонул, а не растерялся. Вот уже пришел в себя. И не хватается за спасающего - это не каждый может. Другой обалдеет, вцепится, как клещ, и сам тонет, и спасающего губит. Юрка не раз такие истории слышал.
А Котька - молодчага! И как послушно исполняет команды!..
- Ну, поплыли! - говорит Юрка. - Не беспокойся! Если что - я рядом…
Котька кивает. Он переворачивается на грудь и медленно плывет к берегу. Руками загребает по-собачьи. Видимо, на саженки сил нет. И все время отплевывается: здорово наглотался все-таки…
Так добираются они до пляжа.
Малыши встречают их восторженными криками. Впрочем, на берегу уже не только малыши. Откуда-то набежали еще ребята. Вот Шурка - из седьмого "б", вот Мишка - из восьмого.
Все они глядят на Юрку, а малыши прямо льнут к нему, - кажется, сейчас даже полезут обнимать его, мокрого.
- Ну и плыл Юра! Ну и плыл! - взахлеб кричит толстый карапуз. - Раз, раз, раз! - он энергично машет руками.
- Да, здорово шел, - солидно говорит Шурка из седьмого "б". - Если бы время засечь, может, рекорд побил?!
А маленькая девочка, сунув палец в рот, смотрит на Юрку с таким восхищением, как, наверно, глядели люди на его тезку - Юрия Гагарина.
На Котьку никто почти не обращает внимания. Невысокий, щупленький, он сидит на песке, то и дело сплевывает и тоже с уважением говорит:
- Да, без Юрки мне бы - труба! Каюк!
- Ну, чего ты? И сам выбрался бы, - смущается Юрка.
- Мне бы так плавать! - с завистью бормочет толстый мальчишка. - Вот бы красота!
- А что? - говорит Котька. - Попроси Юру, он тебя обучит. Верно, Юра?
Юрка ковыряет ногой песок:
- Ну что ж… Можно.
Входит в воду и показывает малышу, как надо двигать руками, как правильно делать вдох-выдох.
Остальные ребята вскоре разбредаются по пляжу.
Котька берет "Двух капитанов", ложится. Но не читает. Долго следит он, как Юрка обучает малыша.
Улыбается и, довольный, подмигивает сам себе:
"Порядок! Теперь будет плавать! И никаких шоков!"
"ВНЕ ЗАЧЕТА"
Друзья часто называли его "теленком".
Бирюков не сердился.
Огромный, широкий, плотный, он с высоты своего почти двухметрового роста невозмутимо оглядывал товарищей и лишь застенчиво улыбался.
Как большинство силачей-великанов, Иван Бирюков был медлителен и чересчур спокоен. Он обладал и силой, и выносливостью, но излишнее добродушие мешало ему бороться за почетное звание чемпиона Института живописи, скульптуры и архитектуры. На прошлом первенстве института он пришел к финишу одиннадцатым. Однако неудача не слишком огорчила его.
- Ну чего там… Ну, право, ерунда, - смущенно басил Бирюков, отбиваясь от наседавших товарищей. - Ну, не все ль одно - Брегвадзе стал чемпионом или я? Он студент, и я студент; он комсомолец, и я комсомолец…
- Он молодец, а ты шляпа! Он спортсмен, а ты тюфяк! - горячился высокий длинноногий живописец Коля Ивлев, один из лучших институтских лыжников. - Он шел, не жалея сил, а ты на дистанции завтракать стал.
- Какое там завтракать?! Обедать! - возмущенно перебил Ивлева маленький шустрый скульптор Миша Левчук.
Миша увлекался велосипедом, а не лыжами, но болел за всех институтских спортсменов и не пропускал ни одного состязания.
- Этот малютка, - тут Миша гневно постучал кулаком в широкую грудь Бирюкова, и она глухо загудела, - этот малютка на двадцати километрах успел трижды плотно поесть. Способный ребенок! В карманах - целый питательный пункт! Пройдет два - три километра, сойдет с лыжни и подкрепляется, как в ресторане. Болельщики кричат: "Тебя обходят!" - а он - хоть бы хны! - уплетает за обе щеки.
- Ну, уж за обе, - невозмутимо оправдывался Бирюков. - Всего-то бутербродик проглотил да еще махонькую плиточку шоколаду…
- Да еще небольшого жареного поросенка!.. - насмешливо подсказывал Левчук.
Друзья не знали, как помочь Бирюкову. У него полностью отсутствовала "спортивная злость", азарт борьбы. Хоть он и любил лыжи и владел ими так, что они казались естественным продолжением его ног, но шел на состязаниях почти как на прогулке - спокойно, неторопливо, не особенно тревожась, даже когда слабые лыжники обгоняли его.
На финиш он всегда приходил бодрым.
- Ты не умеешь уставать! - злился Левчук. - Научись "выкладываться" до предела. Ведь ты свежий как яблочко! Наверно, можешь сейчас снова пройти все восемнадцать километров?!
- Могу! - виновато соглашался Бирюков. Левчук безнадежно разводил руками и ставил диагноз:
- Сердце здоровое, но не спортивное!
Коля Ивлев в перерывах между лекциями часто подсаживался к Бирюкову с новым спортивным журналом или газетой.
- Интересная заметка, - говорил он, пытаясь раззадорить друга. - Чемпион СССР Зимин прошел пятьдесят километров быстрее всех участников гонки. За время пути он потерял два килограмма шестьсот граммов собственного веса. Значит, не ленился, работал вовсю, не как некоторые…
- На три килограмма похудел! - сокрушенно вздыхал Бирюков. - Так от него после нескольких соревнований только кожа да кости останутся.
- Тюфяк! - злился Ивлев. - Да у него назавтра вес восстановится! Еще здоровее будет…
Видя, что тонкие дипломатические уловки не помогают, Ивлев переходил в прямую атаку.
- Позор! - набрасывается он на Бирюкова. - Ведь тебя, слона такого, однажды даже щупленький Козаченко обошел!
- Козаченко - как бык упрямый, - невозмутимо отвечал Бирюков. - У него уж и сил нет, и сопит, как паровоз, а все идет, все первым хочет быть.
…Предстояли межвузовские соревнования.