После обеда подруги занялись чисткой и уборкой кухни, а я отправился в свою комнату, включил телевизор, от которого успел отвыкнуть у Патриции, и пробежался по каналам. Не знаю, чего я хотел увидеть. Ту же самую рекламу? Актеры-взрослые и актеры-дети, холеные и сытые, то и дело что-то поглощали, плотоядно жмурясь и облизываясь. Откуда только брался у них этот зверский аппетит?
Энергичный Фрэнк, воспринявший мое уединение как укор в свой адрес, вежливо постучав в дверь, просипел, что едет в свой спортивный клуб поправлять здоровье. Не составлю ли я ему компанию? Праздник жизни продолжался.
Прихватив большие мохнатые полотенца, мы вышли из дома. Уже успело стемнеть – на западе небо еще розовело, а над головой было темно-синим, чистым и пустым. Ни облачка. Я тайком оглянулся, вычисляя дом Бесси, но все они были почти одинаковы. Фрэнк с любовью похлопал по капоту свою машину, мы забрались в кабину, вырулили на трассу и помчались среди машин, вечерних огней и дорожных светофоров. На тротуарах – никого: на своих двоих здесь мог оказаться только бедняк. В сгущающейся темноте, подсвеченной огнями всех цветов радуги, мы въехали на автостоянку под спортклубом и припарковались рядом с приземистой хищного вида черной спортивной машиной с большими колесами и гоночными обводами. "Корвет", – прочел я.
– Дорогая штучка, – перехватив мой взгляд, комментировал Фрэнк. – Сто пятьдесят тысяч долларов.
– Я читал, что американцы считают глупостью покупать машину дороже 50 тысяч.
– Если есть деньги, то глупо не покупать то, что тебе нравится, – возразил Фрэнк.
Мы захлопнули дверцы и пошли из гаража. Тут и там подъезжали и парковались машины. Из них выходили молодые люди в спортивных костюмах. Трудовой день окончен – пора и размять затекшие члены. На лице каждого было написано чувство собственного достоинства. Казалось, передо мной проходит самый цвет американской нации, ее гордость и завтрашний день. Молодость здесь обладала всем и сразу. Не надо было вкалывать всю жизнь, чтобы наконец упаковаться. Ты входил в этот мир уже упакованным, а потом только набирал обороты – менял работу на работу, машину на машину, дом на дом... Господи, я опоздал сюда по крайней мере на двадцать лет.
Стеклянный двухэтажный куб спортивного клуба, весь во флагах, вымпелах и огнях, впускал в себя молодую элиту. Не успел я пройти вслед за Фрэнком турникет, как передо мной вырос атлетического сложения молодой человек – смотрел он на меня вопросительно, но дружелюбно.
– Это мой русский друг, – сказал ему Фрэнк, доставая из кармана пропуск. – Я звонил, предупреждал.
– А, русский, – осклабился атлет и сделал шаг в сторону, приглашая проходить.
В раздевалке было полно молодых мужественных людей – воинов американского прогресса. Щелкали, открываясь и закрываясь шкафчики, из душевых выходили мокроволосые атлеты, растирая свои тренированные тела. Каждый гордился собой.
– Вот наш шкафчик, – сказал Фрэнк. – Сложи одежду, а ключ я возьму с собой. Чтобы ничего не пропало.
Странно было думать, что здесь что-то может пропасть.
– Я буду в парилке, – махнул рукой Фрэнк в неопределенном направлении. – Буду дышать паром. Сначала мокрым, потом сухим. Заглядывай. А вообще тут тренажеры, бассейн, джакузи, беговая дорожка – выбирай что хочешь...
И он исчез.
Он явно переоценил мою цивилизованность – сделав несколько самостоятельных шагов, я растерялся. Я никогда не был в таких клубах, я никогда не был новым русским, и почувствовал себя, как мышонок, случайно выскочивший на середину освещенной кафельной кухни. В одних плавках с огромным полотенцем на плече, я мучительно соображал, с чего начать, чтобы выглядеть как все и не привлекать внимания. Начать, видимо, следовало с душевой. Душ был управляемый – пучком струй можно было распоряжаться по своему усмотрению. Розовый шампунь для головы, голубой для тела. Или наоборот. У каждого свой запах. Все познается в сравнении. Последнее, с чем можно было сравнивать, – это ванная Патриции.
Благоухающий, пьяный от чистоты, я, пошатываясь, вышел из душа и осторожно двинулся дальше. Вокруг были стеклянные стены, со стеклянными же дверьми, однако на многих было написано, что ими можно пользоваться лишь в крайней случае, а я не был уверен, что такой случай наступил. Так и не найдя легального прохода в бассейн, я бочком протиснулся в запасную дверь, поддавшуюся с неохотой и явным осуждением, и оказался над мерцающей водной гладью. Три японца задумчиво меряли его вдоль и поперек, как бы выполняя внутреннее задание. Один из них без выражения посмотрел на мои ноги в кроссовках. Я тоже посмотрел и понял, что должен быть в шлепанцах. Меня обдало жаром и я попятился, не дожидаясь, пока выставят отсюда за нарушение порядка. Однако в обратном направлении моя дверь не открылась и я двинулся вдоль стены, напустив на себя задумчивости и рассеянности не отошедшего от дел интеллектуала. Вещь в себе. Однако во мне не было ничего, кроме паники. Где Фрэнк, что же он мне ничего не объяснил? Еще немного – и за мной явятся с наручниками, арестуют и увезут.
Стена вдруг расступилась и я оказался в огромном тренажерном зале. Позванивало неподъемное железо, стенали пружины, вздыхали поршни, потели подмышки, кто-то устанавливал личный рекорд в жиме лежа, кто-то стоически пытал себя на сложном устройстве, похожем на дыбу. Зеркальные стены повторяли схватку мышц с железом в духе знаменитого алтаря из Пергама. Я поймал на себе несколько взглядов – что-то опять было не так. На сей раз я довольно быстро ретировался в первую попавшуюся дверь и с облегчением узнал свою раздевалку.
– Могу ли вам помочь, сэр? – вежливо склонил ко мне голову молодой гигант в спортивном костюме, однако во взгляде его я прочел беспокойство. Я уже засветился и не лучшим образом.
– Нет, все в порядке, – сказал я.
– В тренажерном зале нельзя без футболки, – сказал он.
С тоской в сердце я посидел перед закрытым шкафчиком, не уверен, что нашим, и пошел искать Фрэнка. Ступеньки лестницы вынесли меня на второй этаж, где в меня чуть не впилилась группа бегунов, летящих по резиновой дорожке в узком тоннеле коридора. Отпрянув к стене, я увидел в центре же за стеклом представительниц прекрасной половины человечества, отягощавших себя половиной того же железа. Появление здесь без футболки в одних легкомысленных плавках было и вовсе чревато... и я поспешил вниз, подальше от греха, успев однако на мгновение побыть тренажером под оседлавшей его высокогрудой красоткой.
Призвав на помощь остатки интеллекта, я ухитрился снова попасть в помещение бассейна, где те же три азиатских лица, как три луны бесстрастно повернулись в мою сторону. Чем-то я от всех отличался. Все были как в церкви, а я как в цирке. Судя по моему экстерьеру, бассейн был единственным местом, где я выглядел более или менее органично и я нехотя влез в довольно холодную воду, приванивающую хлоркой. Вяло доплыв до противоположного конца, я заметил, что японцы уже успели вылезти, и я опять остался один-одинешенек, как Робинзон Крузо. Чтобы не привлекать внимание, я тоже вылез. Мне срочно была нужна тусовка таких же, как я, – в плавках.
К счастью, я тут же набрел на джакузи, о которой говорил Фрэнк, – крошечный, три метра на три, бассейн с бурлящей от пузырей подогретой водой. В нем сидели три моих японца, посмотревших на меня снизу уже со знакомым мне выражением беспокойства. Ободряюще улыбнувшись, я присоединился к ним. Ух, здорово! По спине, груди и ногам понеслись пузырьки, будто хотели приподнять и понести на себе, как тысячи воздушных шариков. Наконец-то я почувствовал себя нормальным человеком. Я на секунду закрыл глаза, а когда открыл, японцев рядом уже не было. Они выскакивали один за другим, как пингвины, за которыми охотится китовая акула. Это уже было за гранью. Не мог же я допустить, что Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с места они не сошли. Но демарш японцев я воспринял спокойно, несмотря на то, что они уже скупили половину Калифорнии. Все-таки гости, как и я. Сделав вид, что все мне по фене, я еще минут пять оттягивался в многочисленной компании горячих пузырей, а потом вылез, растерся с ясным сознанием того, что все делаю правильно, и тут в молозиве стеклянной стены напротив, как лик божий в облаках, вдруг прорисовалась красная распаренная физиономия Фрэнка. Он подмигнул мне, дескать, как я там? – и я с облегчением поднял большой палец, разом простив ему все свои мытарства.
На обратном пути мы успели поговорить за жизнь. Я-то думал, что он просто рубаха-парень с кругозором автомеханика, а оказалось, что он прежде практиковал как врач-психиатр, а теперь вот, как и Крис, закончил пятилетние курсы священнослужителей при Новой церкви и на днях должен выступить с первой своей проповедью.
– А сейчас ты практикуешь как психиатр? – спросил я, больше всего впечатленный этой его специальностью.
– Нет! – энергично мотнул он головой. – Это пройденный этап.
– Что значит пройденный?
– Для меня пройденный, – просипел Фрэнк. Впрочем, благодаря парилке, в голосе его вдруг прорезались две-три звонкие ноты.– Медицина без веры, психиатрия без религии – это варварство. Человек болеет чаще всего потому, что неправильно живет. Неправильно мыслит, чувствует, понимает. То, что у него болит сердце или желудок – это уже следствие, а не причина. Зачем лечить следствие? Надо лечить разум, душу, настрой на жизнь. Мы лечим словом, а не таблетками... Все тут, – наставительно постучал он по виску.
Короче – каждому по вере его. Свеженькая идея. Похоже, Фрэнк пробовал на мне свою проповедь. Подъемные краны, Новая церковь, психоанализ. Свихнуться можно.
Дома Крис не оказалось – уехала читать лекцию, обещала вернуться через час.
– Ну как? – с торжеством дарящего спросила меня Каролина.
– Потрясающе! – громко сказал я, чтобы и Фрэнк слышал. – На сегодня еще что-нибудь намечается? – я спрашивал специально для нее, полагая, что ей приятно будет ответить за хозяев.
– Нет, на сегодня все, – с легкой досадой ответила Кэрол, давая понять, что в доме Патриции я был куда как скромнее.
– О’кей! – с энтузиазмом сказал я, стараясь замазать оплошность, и пошел к себе.
По одному из каналов показывали довольно жуткую лабуду про гремлинов, очевидно, выходцев из Кремля, но едва я втянулся в сюжет, как снова раздался стук в дверь и Фрэнк, бросив педагогический взгляд на экран, предложил пройтись с ним до видеосалона.
– О’ кей! – согласился я, как бы радуясь новому повороту. А что мне еще оставалось?
В стеклянной коробке, кроме нас и двух служащих, больше никого не было. Фрэнк, не глядя, миновал стенды с эротикой, стенды с триллерами, стенды с космическими боевиками, детективами, музыкальными комедиями и лентами, нахватавшими до шести Оскаров, и остановил свой выбор на коробке с картинкой, на которой был изображен неказистый туземец.
– Вот то, что надо! – одобрительно сказал он. – Очень хорошая картина, – добавил он, очевидно, уловив сомнение в моем взгляде. – Я трижды ее смотрел и трижды смеялся.
Мой добрый друг считал, что я нуждаюсь в добром смехе и положительных эмоциях.
– Пойдем, Кэрол, посмотрим фильм, – сказал он, едва мы вошли в дом. Сидевшая в кресле Кэрол тут же отложила очки и книгу и изобразила самое готовность, чем напомнила меня самого.
Вслед за Фрэнком мы прошли в спальню хозяев, середину которой занимала супружеская постель, зона комфорта и безопасности. Она была просторной, как взлетная-посадочная полоса, и я заставил себя отвести от нее взгляд. Мы устроились на полу – на толстом красном ковре – и стали смеяться. Я старался смеяться вовремя, без задержки. В фильме рассказывалось о том, как в племя туземцев свалилась с неба бутылка из-под кока-колы. Вещь оказалась настолько ценной, что из-за нее все перессорились, и тогда вождь племени понес ее в город, чтобы отдать белому богу.
В середине фильма вернулась Крис, и Фрэнк отмотал его на начало. Теперь мы уже смеялись вчетвером, и это было много радостней, тем более, что теперь я уже почти все понимал. Плачущий серебристый смех Крис будоражил слух, вызывая неясные грезы. Мне хотелось, чтобы мы так и сидели на красном ковре и чтобы фильм никогда не кончался.
В середине картины раздался стук в дверь.
– Кто это может быть? – удивилась Каролина.
– Это, наверно, Бесси, – не удивляясь сказала Крис, и Фрэнк поднялся и пошел открывать. Отматывать на начало он на сей раз не стал.
В коридоре я услышал чуть хрипловатый мяучащий голос Бесси, голос красивой избалованной вниманием женщины.
– А... вот что вы делаете! – с веселой завистью сказала она. На ней был тот же розовый спортивный костюм. – Где тут можно сесть? – Спрашивая, она задержалась возле меня, как бы ожидая приглашения.
В тот момент сердце мое еще принадлежало Крис, и я просто улыбнулся, подняв глаза. Может, поэтому она не стала садиться рядом, а легла на живот чуть впереди, явив мне две персиковые половинки своего задка. Черт и ангел сцепились во мне друг с другом и черт победил. Мысленно я попрощался с Крис и попросил у нее прощение. Персиковые половинки поощрительно подрагивали, когда их обладательница смеялась.
Все кончилось хорошо, и добрые люди взяли верх над людьми недобрыми, и маленький славный туземец, примерно моего возраста, вернулся в свое племя целым и невредимым, а мы, очарованные фильмом, почему-то не получившим ни одного Оскара, поднялись с красного ковра-самолета просветленные и готовые для добрых дел.
На часах была полночь.
– Ой, как поздно, а мне еще с собакой гулять! – озадачилась белокурая Бесси.
– Я вас провожу, – уверенно сказал я, рассчитывая на широту своих добрых хозяев.
– О, это будет так хорошо! – невинно воскликнула Бесси. – Пойду выведу собак.
И она поспешно вышла.
Что-то изменилось в атмосфере дома, но я не улавливал, в какую сторону. Гость делал самостоятельные шаги, хотя этого и не было в программе. Ну что ж, бог ему в помощь.
Я быстро надел кроссовки, а Крис, внимательно посмотрев на меня, сказала:
– Наденьте свитер, сейчас свежо.
– Надо дать ему ключи от дома, – сказал Фрэнк, явно переоценивая мою разворотливость.
– Зачем, я ненадолго, – сказал я.
– Хорошо. Постучите в дверь – я еще буду читать, – сказала Крис.
Одна Каролина не сказала ничего.
Снаружи было темно, прохладно и абсолютно безлюдно. Я оглянулся и понял, что не знаю, где дом Бесси. Все дома напротив были одинаковы. Входная дверь, окно и глухие ворота гаражей. Никто не зажигал на ночь свет у своего крыльца, как у нас в Пасадене, и от этого дома выглядели негостеприимно. Мне показалось, что я снова в спортклубе – нелепый, зависимый, никому не нужный. Оставалось только глупо вернуться.
Но тут одна из дверей напротив беззвучно отворилась, пролив на асфальт размытое пятно света из дальних комнат, и на пороге возникла знакомая фигурка Бесси в куртке. На поводке у нее семенила мелкая собачонка.
Сердце мое повисло в невесомости – как будто из-под него разом выдернули понурый куль бытия. Верный признак любовной интриги. Разве что совершенно непредсказуемой.
– Кто это? – сказал я, подходя.
– Ее зовут Сюзи, – протянула Бесси, сложив губы трубочкой.
Сюзи, йоркширский терьер, точная копия своей хозяйки, бросилась ко мне как к старому другу, забила хвостом, заприседала, не в силах решить, что лучше – вспрыгнуть на руки или опрокинуться на спину для ласки.
– Бесстыдница, – сказала Бесси, – нельзя так сразу признаваться в любви.
– Где мы будем гулять? – спросил я.
– Там, – махнула Бесси рукой.
Мы вышли к магистрали и медленно пошли по тротуару. Вокруг не было ни души – только машины стремительно прорезали тьму в двух направлениях, на мгновение выхватывая из нее нас двоих да собачку Сюзи, которая никак не могла решить, с какой стороны ей лучше бежать, и связывала нам ноги петлей поводка.
– Ну, рассказывай, – сказала Бесси.
– Что? – спросил я, полагая, что ей прежде всего интересен мой семейный статус.
– Все-все. Про себя, про Россию. Ты кто, чем занимаешься?
– Я журналист, – уверенно сказал я. – Собираю материал для книги об Америке.
– О! – с уважением протянула Бесси. Интересно, что бы она сказала, знай, что я получаю сто долларов в месяц.
– А про Россию, – помедлил я, – про Россию мне сейчас не хочется говорить. Потому что коротко не получится.
– О’ кей, – сказала Бесси. – В следующий раз – но обязательно. Ты мне обещаешь?
Она спрашивала, встретимся ли мы снова.
– Конечно, – сказал я.
Сюзи снова опутала нас поводком, и я, решившись, положил руку на плечо Бесси.
– О, так хорошо, – отозвалась Бесси. – Тепло...
Тогда я обнял ее уверенней и Сюзи, похоже, наконец успокоившись, потрусила впереди нас по прямой.
– У меня такое чувство, – сказала Бесси, – будто мы давно знакомы.
– У меня тоже, – сказал я.
– Ты женат?
– Холост, – сказал я.
– А у меня взрослый сын. Ему двадцать.
– Не может быть! – искренне изумился я, попутно радуясь тому, что муж не был упомянут.
– Да, совсем взрослый. Сын у меня – что надо.
По-английски это прозвучало: "A great son".
Ее плечо, которое я как бы согревал, было послушно мне, и я почувствовал, что если попытаюсь ее поцеловать, она меня не оттолкнет. Но еще я почувствовал, что делать этого не стоит. Во всяком случае – сейчас.
Мы вернулись к ее дому, и в сердце у меня возникла пустота. Я знал, что через несколько минут оно заполнится ожиданием. Чего?
Того.
– Подержи Сюзи, я открою ворота, – сказала Бесси.
Ворота открылись, вернее поднялись, как козырек. В гараже зажглась лампа, осветив огромную округлую супермашину, розового, как мне показалось, цвета.
– Это твоя?
Бесси горделиво кивнула. Для того, видимо, мы и оказались здесь. За машиной, перед дверью в комнаты стоял очень старый бульдог серой в яблоках масти и пытался зарычать. Горло его булькало.
– Не бойся, он не кусается, – сказала Бесси. – Это Спайк. Он очень старый и слепой.
При звуке голоса Бесси, Спайк склонил набок голову, как бы обдумывая услышанное. Он был похож на Луи Армстронга и Диззи Гиллеспи, когда тот дует в свою загнутую кверху трубу.
– Ну, все? – вопросительно посмотрела на меня Бесси. – Сегодня я одна. У сына ночная работа, – она выглядела беззащитной. И, пожалуй, она хотела, чтобы я остался с ней. Но это было невозможно. Меня ждали, чтобы открыть входную дверь.
Я осторожно привлек Бесси к себе. Спайк и Сюзи молча стояли поодаль. Похоже, одобряли происходящее.
– Как хорошо с тобой, – сказала Бесси. – Тихо... спокойно...
– Мне тоже, – сказал я, чувствуя каждым нервом, что меня ждут в доме напротив.
– Мне пора, – сказал я. – До завтра.
Бесси послушно кивнула. Я осторожно прикоснулся губами к ее щеке – так целуют ребенка – и шагнул в темноту.
Прошло полчаса, приличествующих ситуации полчаса, после которых каждая следующая минута работала бы против меня.
Дверь открыла Крис. Остальные уже спали. Но она не поспешила в спальню к Франку – вернулась в удобное кресло, из которого ее вызволил мой тихий стук в дверь, и снова взялась за книгу. Впрочем, тут же отложила ее, тепло посмотрела на меня:
– Так какие у вас планы на эти дни?
Похоже, здесь меня принимали всерьез.
Я улыбнулся:
– Какие у меня планы... Мне все интересно.