Яблока на прелестной головке Дианы уже не было. А сама Прекрасная Охотница, целая и невредимая, махала толпе рукой и лучезарно улыбалась.
Тут же раздались рукоплескания, крики восторга, кое-где в воздух полетели шапки. И словно по мановению некоей волшебной палочки в небе вдруг образовался крохотный просвет между туч, и оттуда на берег, набережную и людей пролился тонкий луч света. А следом за ним и вовсе проступило и выглянуло солнце.
Капитана обступили со всех сторон. Его поздравляли, обнимали, восхищенно хлопали по плечам. А Дубинин отчего-то повел себя вовсе уж странно! Раскрасневшийся и злой, он швырнул наземь ружье, высвободился из объятий друзей-офицеров и зашагал прочь мимо гранитных бортов набережной.
Пожилой ротмистр Кошкин, из гарнизонных ветеранов, бережно поднял капитанское ружье и бегло его осмотрел. После чего обвел товарищей изумленным, недоумевающим взглядом:
- Господа! Господа офицеры! Да ведь оно… заряжено. Там пуля… лопни мои глаза.
- Да и дуло чистое, - поддержал его Звягин, оказавшийся тут как тут. - Ни тебе дыма, ни пороха.
- Выходит, капитан-то и не стрелял вовсе, - нахмурился Кошкин. - Кто ж тогда? Господа, кто стрелял-то?
- Святые угодники, так вот же ж он! - перекрыл шум толпы зычный губернаторский голос. - Петр Федорович! Душка…
- Где, где? - зашептались все, ища взорами истинного стрелка. И многие обернулись на скарятинский глас.
Позади толпы, возле коляски с кучером, державшим наготове поводья, стоял Фролов. К голенищу его невысокого щегольского сапожка из мягкой кожи, прозванного в России за удобство выделки и шнурки окантовки на американский лад "мокасинами", было прислонено легкое ружье с длинным стволом.
Впоследствии многие говорили, что явственно видели струившийся над дулом дымок. Так это было, или же зеваки как всегда склонны преувеличивать - сейчас сказывать уже трудно. Но в ту минуту уже ни у кого не было сомнений, что именно Петр Федорович выстрелил и в лучших традиция шиллеровских разбойников и собственной репутации был точен. Пуля, и это теперь было очевидным, сбила яблоко с головы ее владелицы, не причинив никакого вреда Прекрасной Охотнице. Ну, разве что ее прическу слегка обдало ветерком прожужжавшей мимо смерти - капризного и своенравного шмеля.
Барка лишь теперь тронулась и спустя несколько минут причалила к швартовам пристани. Арбенина царственно сошла по мостику, опираясь на руку губернатора. Тот хмурил брови, выговаривая что-то храброй сумасбродке, но глаза Скарятина лучились восторженной и изумленной до сих пор улыбкой. Несмотря на строгости и придирчивости по службе этот человек тем не менее обладал жизнерадостным нравом и ценил жизнелюбие и охоту к страстям в других. А уж тем паче когда речь шла об элегантной и обворожительной женщине, ступавшей сейчас рядом с ним по сходням и даря направо и налево милостивые улыбки, точно сама императрица!
- Одно я вам скажу, Дарья Михайловна, - шептал он ей изредка на ушко, открытое средь изящных завитков волос губернаторскому восхищению. - Уж как-то вы это… того… Эдак же и удар мог схватить меня, старика. Эх, коли знать заранее - видит бог, непременно заарестовал бы вас на недельку другую, вашей же пользы и здоровья для.
- Согласна, - кокетливо шептала ему в ответ Диана, беззвучно шевеля губками, - Только при одном условии, Николай Яковлевич. Коли вы станете моим тюремщиком!
- Ах, кокетка, ах, баловница, - сконфуженно бормотал Скарятин, не забывая приветственно помахивать ликующей толпе. Однако губернатор, будучи выше Арбениной, не мог видеть, куда были устремлены сейчас глаза Прекрасной Охотницы. Точнее, на кого.
Фролов смотрел на нее в упор, и казалось, что между этими молодыми людьми - блестящей петербургской львицей и скромным, сторонящимся шумного общества человеком - исчезли все эти люди, звуки, яркие пятна балаганов и возобновившаяся уже музыка. Они видели сейчас только друг друга.
"Это вы", - казалось, говорили глаза Арбениной. Впрочем, так ведь оно и было на самом деле!
"Это я", - отвечали в свою очередь глаза Петра Федоровича. И в этих кратких, мало значащих словах, к тому же так и не высказанных вслух, для обоих было заключено так много, что переполняло оба сердца и грозилось выплеснуться наружу - точно буйные, безудержные и яростные волжские волны.
"Найдите меня", - говорили глаза женские.
"Непременно", - отвечали мужские.
"Когда же?"
"Вы узнаете об этом в свое время. Ваше сердце само подскажет".
И вдруг Фролов резко повернулся, вскочил в коляску и толкнул извозчика-ваньку в ссутуленную спину.
- Гони, братец!
Секунда, другая - и лошади уже уносили Петра Федоровича по запыленной мостовой куда-то далеко, в Заречье. Теплый майский дождик понемногу принимался капать, прибивая пыль на тротуарах, освежая лица и души, даря легкую прохладу и отдохновение.
Ничего еще не было сказано - все еще ждало обоих героев впереди. Но будущее, как это часто бывает не только в романах, но и в жизни, подчас бывает вовсе не таким, как ожидается. И готовит нам очень странные и неожиданные сюрпризы.
10. ОХОТНИЦА ИЗ ПЕТЕРБУРГА
Хлопнула дверь, скрипнули петли, бархатные портьеры пришли в движение. Угловато, боком, в комнату вошел Фролов и остановился посередь гостиной, вопросительно взирая на хозяйку.
Арбенина стояла у раскрытого окна, нервно теребя в руках книжную закладку. Подле нее на бюро лежала и сама книга, закрытая; из нее, однако, выглядывал белый краешек какой-то твердой бумаги, по всему видать, почтового конверта. Прекрасная Охотница молча смотрела на вошедшего, точно ожидая вопроса.
- Странное дело, - развел руками Фролов. - Прошкин за мною примчался, с экипажем, да так спешно, что все лошади в мыле.
Вид у стрелка был удивленный, даже растерянный отчасти.
Прошкин служил при губернаторе чиновником по особым поручениям. Был он человеком ловким и предупредительным. Мог что угодно и кого угодно достать буквально из-под земли.
- Куда вы пропали, Петр Федорович? - наконец нарушила молчание Арбенина. Глаза ее блестели, дыхание было прерывистым - все выдавало в ней крайнюю степень волнения.
- Я и не пропал вовсе, - пожал плечами Фролов. - Просто не счел для себя уместным и далее принимать участие в ваших… церемониях.
Он слега нажал на последнем слове, так что Арбенина в сердцах отбросила закладку.
- Сами посудите! Вас не было дома. Соседи сказали, что часом ранее вы отбыли куда-то налегке, с одним дорожным саквояжем. Согласитесь, это уж слишком похоже на бегство.
Она помолчала немного, после чего сказала, уже заметно смягчившись.
- Я уж просто и ума не приложу, где сумел отыскать вас Прошкин…
- Василь Василич нагнал меня на пристани, - смущенно улыбнулся Петр Федорович. - Фактически за руку вытащил с парохода!
- Куда вы намеревались бежать? Неужто за границу? - в упор глядя на него, выпалила Прекрасная Охотница.
- Почему - за границу? - озадаченно пробормотал стрелок. - И зачем это мне бежать, собственно? С какой стати?
- А куда же вы направлялись столь поспешно? - процедила сквозь зубы Диана. Ее глаза сейчас стали злы и холодны, точно у ощетинившейся кошки, изготовившейся к прыжку.
- В Самару, к сестре, - после некоторой заминки ответил Фролов. - Я, собственно, и сейчас туда собираюсь. Если бы не Василь Василич, сидел бы уж в каюте…
Прекрасная Охотница прикрыла глаза, глубоко вздохнула, возвращая сбившееся было дыхание. Затем быстро подошла и взяла оторопевшего охотника за руку.
- Петр Федорович, любезный вы мой! - проникновенно сказала она. - Не запирайтесь передо мною, прошу вас! Признайтесь, вы меня разгадали - уж и не знаю, каким таким способом, верно? И теперь решили удариться в бега? Вы же умный человек, сообразительный, не чета другим…
Фролов хотел было что-то возразить на это, но теплая и мягкая ладошка быстро легла на его губы.
- Я понимаю, вам нелегко сейчас во всем открыться, - тут же прервала уже готовое вырваться у него восклицание Арбенина. - Но уверяю, Петр Федорович, вам нечего опасаться теперь. Беды ведь покуда не случилось, а стало быть, и вины вашей никакой нет. А что до преступного умысла…
- Какой вины? Какой еще умысел?
Стрелок, вконец растерянный, взирал на молодую женщину в полнейшем изумлении.
Прекрасная Охотница некоторое время молча смотрела на него, как серьезная и добродетельная мать глядит на не в меру расшалившегося ребенка. С тою лишь разницей, что этих двоих людей связывали совсем иные, гораздо более сильные чувства. И одна из них знала гораздо более другого, насколько тяжела и опасна ситуация, в которую угодили оба.
- Петр Федорович, - мягко произнесла Арбенина. - Давайте, право, прекратим уже играть в жмурки. Поверьте, я искренне вам симпатизирую и желаю только лишь добра. Ведь сейчас еще покуда дело можно замять! Представив его исключительно как плод досужих слухов и пустых кривотолков. Разумеется, то, что вы задумали, никоим образом не оправдывает вас. Но я, вы видите, даже и не пытаюсь выспросить, что же за печальные обстоятельства вашей жизни вынудили столь достойного человека к решению ужасному и совершенно опрометчивому. Цените это, сударь, и позвольте же помочь вам!
- Но позвольте уж и вы, Диана Михайловна! - теперь уже стрелок в свою очередь воскликнул с негодованием и лихорадочным блеском в глазах. - Что за решение? Каков умысел? Воля ваша, я ни-че-го-шень-ки не понимаю!
- Ой ли? А я полагаю, что вам-то, Петр Федорович, все известно и получше моего, - на сей раз сухо ответила Прекрасная Охотница. - Как лучшему, непревзойденному стрелку во всей здешней губернии!
Фролов вновь попытался что-то возразить, но Диана в сердцах резко отвернулась к окну, и он осекся.
Прошло несколько долгих, мучительных минут, и лишь после того женщина заговорила. И по мере того как она открывала перед Фроловым все то, что не давало ей спокойно спать по ночам вот уже столько дней, Петр Федорович внимал ей с тревогой и все возрастающим изумлением.
Мы же теперь прочтем некое письмо, написанное и отправленное еще зимою, которое, в сущности, и стало главною - и тайною! - причиной приезда Прекрасной Охотницы Дарьи Арбениной в Казань. Именно его рукописная копия лежала сейчас в конверте меж страниц книги, ставшей в последнее время для госпожи Арбениной буквально настольною книгой.
Это было французское издание "Тщательных наставлений по стрелковому делу" полковника бельгийской армии Эжена Труайе, признанного мастера стрельбы и авторитетного знатока лучших систем огнестрельного оружия во всем мире.
При чем здесь стрелковое дело и откуда у светской дамы из столицы столь причудливые интересы, станет известно из уже упомянутого письма.
Вот оно:
"СОПРОВОДИТЕЛЬНАЯ ЗАПИСКА МОСКОВСКОГО ОБЕР-ПОЛИЦЕЙМЕЙСТЕРА Н.У. АРАПОВА НАЧАЛЬНИКУ ШТАБА КОРПУСА ЖАНДАРМОВ Н.В. МЕЗЕНЦОВУ "К АНОНИМНОМУ ПИСЬМУ О ПОДГОТОВКЕ ПОКУШЕНИЯ НА АЛЕКСАНДРА II""
22 декабря 1869 г.
Конфиденциально
"Милостивый Государь, Николай Владимирович.
Господин Московский почтдиректор препроводил ко мне вынутое из почтового ящика, адресованное на мое имя анонимное письмо, в котором заявляется об угрожающей опасности священной особе его императорского величества и о подготовке с этою преступною целью покушения в Казани.
По способу заявления, изложению его и искусственности почерка можно полагать, что оно составляет чей-то личный вымысел. И хотя за всеми ранее принятыми мерами не обнаружено никаких признаков подготовки покушения, однако ввиду чрезвычайной важности предмета, которого касается заявление, я считаю долгом препроводить к вашему превосходительству копию с оного, а равно и с надписи на конверте, в котором оно получено. Имея честь присовокупить, что мною сделано распоряжение о секретном строжайшем и неослабном наблюдении к открытию преступного замысла, о котором упоминается в анонимном письме, и если бы были обнаружены малейшие признаки оного, то я тотчас же сообщу вам о том.
Примите уверение в моем к вам истинном почтении и совершенной преданности.
Н. Арапов"
Копия с письма, вынутого из почтового ящика.
"Не могу больше молчать, дело слишком суриозное. У нас в Казани намерены убить царя в первый же ожидаемый приезд. Стрелять будут из охотницкого ружья, должно быть, еще на пароходе. Ради Бога, приймите меры, заговор слишком хитер, убийца всех искусней, и другого Комиссарова не будет. Пока не высказываю себя, боясь мести убийцы. Теперь же сообщаю об этом в Петербург".
Копия с надписи на конверте:
"Его превосходительству генералу-адъютанту Арапову
Господину обер-полицеймейстеру в Москве
Государственное дело!!!"
Об этом, пусть и не вполне дословно и опустив некоторые подробности, и поведала Дарья Михайловна Арбенина Петру Федоровичу Фролову Чем повергла того в первую минуту в еще большее изумление, а затем - в совершеннейшее смятение.
- Ну, довольно, теперь вы знаете все. Откроем карты, сударь! - решительно бросила Прекрасная Охотница. - Как вы уже поняли, в Казани нынче готовится покушение на самого государя. Мой долг - предотвратить сие преступление еще в корне, причем, во что бы то ни стало. Именно потому я здесь.
- Господи… Диана Михайловна… голубушка, - прошептал Фролов. - Да как же так? Кто вы есть на самом-то деле?
Фролов во все глаза смотрел на даму из Петербурга. По всему было заметно, что он до сих пор еще не до конца переварил услышанную весть, неслыханную и невероятную. И, конечно же, был изрядно заинтригован тем, что столь поразительный факт ему довелось услышать из прекрасных уст той, от которой Петр Федорович уж никак не ожидал узнать ничего подобного.
- Кто вы?
- Слуга государя, - тихо ответила женщина.
- Вы??
- Обязанная ему столь многим, что с этим покуда еще не сравнится то малое, чем я ему служу.
- Женщина - и на службе? - недоверчиво протянул Фролов.
- Как и все мы, дворяне, - убежденно произнесла Арбенина. - К тому же наш род имеет древние корни. Мои предки служили российским царям верой и правдой. Потому и я, потомственная Арбенина, не вижу веских причин, отчего бы и женщине не послужить императорскому трону не за живот, а за совесть.
- Но ведь это… что в письме, - Фролов на мгновение замялся. - Это же ведомство исключительно секретной части. Третье отделение… тайная полиция…
- Конечно, - кивнула Прекрасная Охотница. - С тою лишь разницей, что я не состою официально на службе в Жандармском корпусе. А значит, не числюсь в списках и не получаю, так сказать, пайкового и котлового довольствия.
На последней фразе Прекрасная Охотница слегка усмехнулась.
- Это просто… невероятно!
Охотница смерила ироническим взглядом стрелка.
- Я женщина особенная, Петр Федорович. Как вы, должно быть, уже имели случай убедиться, - заметила она. И сделала жест, словно снимает со своей прелестной головки яблоко-мишень.
Фролов лишь руками развел от замешательства, раздираемый противоречивыми чувствами.
- Оттого и состою при особенных поручениях, - вдругорядь усмехнулась Арбенина. - Вы же человек умный, Петр Федорович. Вспомните государя императора, Париж, Польшу, наконец… Полагаете, в этом мире еще случаются чудеса?
- Когда речь идет о самодержце Александре Втором Освободителе - навряд ли, - после некоторого размышления ответил стрелок. И чуть сощурил задумчивые, умные глаза.
- Так, значит, говорите - Париж, сударыня… охотница?
- Да, - спокойно кивнула Арбенина. - Хотя все-таки скорее - охранительница. И сначала был Летний сад.
11. УЗКАЯ ЛАДОШКА АНГЕЛА-ХРАНИТЕЛЯ
Солнечным днем 4 апреля 1866 года российский император Александр II Освободитель отправился на давно привычную прогулку с племянниками в Летний сад. После чего подумывал наведаться в Зимний дворец, где изредка встречался с Екатериной Долгоруковой в бывшем кабинете Николая I. В кабинете имелись отдельный вход и потайная лестница, соединявшая с личными апартаментами самого Александра.
По этой причине он находился в прекраснейшем настроении духа.
Насладившись свежим воздухом и завершив гуляние, самодержец вышел за ворота, чтобы сесть в коляску. Он уже садился, когда из толпы зевак, с любопытством взиравших на прогулку государя, неожиданно вышел молодой человек с бледным лицом. В мгновение ока юноша выхватил из кармана револьвер и направил его прямо в грудь российского императора!
- Нападение было абсолютно неожиданным, - покачала головою Арбенина. - По всем статьям дело должно было окончиться трагически. Если бы не тот картузник…
При этих словах она загадочно улыбнулась.
Газеты тех лет писали, что императора-самодержца спасла только чистая случайность. Стоявший поблизости крестьянин Осип Комиссаров успел ударить убийцу по руке. Пистолет качнуло, и пуля пролетела мимо. Второго выстрела произвести он уже не успел. Жандармы тут же схватили покушавшегося и подвели его к экипажу императора.
- Наш царь воспитан был Жуковским, - заметила Арбенина. - Тот привил государю острую наблюдательность поэта и умение делать в любой ситуации мгновенные выводы. Император Александр сразу предположил, что покушение, скорее всего, подстроили поляки, в качестве мести за подавленный бунт.
- Ты кто, поляк? - первым делом спросил юношу Александр.
- Я русский, - ответил террорист.
- Отчего ж ты стрелял в меня? - удивился император.
- Ты обманул народ, - ответил молодой человек. - Обещал ему землю, да не дал.
- Вы помните этот разговор дословно? Вы… были там?
Последняя фраза стрелка прозвучала почти утвердительно. Прекрасная Охотница одарила его снисходительной улыбкой.
- После арестованного отвезли в 3-е отделение. Звали его Дмитрием, фамилия Каракозов. Из революционеров - учителей, адвокатов и студентов. Они готовили насильственный переворот. 36 из них приговорили к каторге и ссылке, а самого Каракозова повесили на Смоленском поле.
Фролов остро глянул на молодую женщину. - Вы ведь сейчас сказали… не всё… верно, Диана Михайловна?
- Ну в общем…
Арбенина неопределенно пожала плечиками.
- За исключением двух, малозначительных для истории деталей. После того у нас в России появился новоиспеченный дворянин…
- Ах, славный Осип! - кивнул Фролов. - Сие мне известно.
Мастеровой Осип Иванович Комиссаров после того случая был против всех правил возведен во дворянство "за доблестное спасение жизни Императора Александра II", о чем взахлеб писали все газеты, упиваясь верноподданническими восторгами.
- Нынче он уже не мужик-картузник, а дворянин Комиссаров-Костромской. Потому как происхождения Осип - из крестьян Костромской губернии.
- Удачно подвернулся под руку? - осведомился Петр Федорович.
- Есть и другие версии, - заметила Прекрасная Охотница. - Целых две. В Третьем отделении убеждены, что стрелявший промахнулся в царя исключительно вследствие своей неопытности в обращении с оружием.
- А другая?