- Согласен, - кивнул Фролов и тут же удержал ее за руку, мягко, но решительно. - Однако прежде нужно решить - к кому.
- "Искусней всех" - сами же говорили, - проворчала Дарья. Тем не менее Фролов на сей раз с нею не согласился.
- Пока вы… эээ… размышляли, Дарья Михайловна… Одним словом, я тоже пораскинул мозгами. Я ведь неплохо знаю Сергея Дмитрича. Записать его во враги государства было бы опрометчиво и неразумно. Не революционер же он! Не тот человек, Дарья Михайловна.
- Вы, кажется, чего-то не договариваете, сударь мой…
- Сейчас объясню.
Фролов потер лоб, затем виски, точно приводя таким образом в движение собственные мысли. И сказал медленно, осторожно подбирая слова. Точно скрадывая лесную дичь, шаг за шагом, движение за движением.
- Судя по вашим словам, сейчас на сцене, если можно так выразиться, четверо человек. Первым делом, конечно, государь.
Прекрасная Охотница согласно наклонила голову, с любопытством слушая стрелка.
- Затем вы, Дарья Михайловна. Его верный ангел-хранитель.
- Допустим.
- Я, как мне думается, пока еще тоже остаюсь в игре, так? Вы еще не избавились от подозрений в отношении моей скромной персоны?
Ответом ему было молчание. Впрочем, Фролов и не настаивал.
- Четвертым на сцену выходит полковник Малинин Сергей Дмитрич. Это новое лицо. И мне представляется наиболее интересным в этакой опасной шараде. Но…
Стрелок загадочно глянул на Арбенину.
- Сдается мне, что Сергей Дмитрич может стать главным действующим лицом. Но - при условии, что в зрительном зале сидит умный режиссер.
- Режиссер?
- Конечно, - подтвердил Петр Федорович. - Тот, кто знает все правила игры и держит в руках ее ниточки.
- Вы в этом так уверены?
- Дарья Михайловна, - в свою очередь спросил Фролов. - Вы, часом, не знаете, что такое Quinta Essentia?
- Эссенция? - нахмурилась Прекрасная Охотница. - Что-то из химии? Кажется, очень густое и насыщенное…
- Точно так, - согласился Фролов. - Насыщенное до того, что становится сутью. Квинтэссенция - пятая сущность. Она должна быть в этой истории, я чувствую. И если только я немного знаю полковника Малинина, речь идет о женщине.
- Никогда не слыхала, что Сергей Дмитрич так уж яро ухлестывает за дамочками, - поджала губы Арбенина.
- И не услышите, - задумчиво ответил Фролов. - У него одна дама сердца. Пойдемте! - внезапно решившись, воскликнул он.
- Куда? - в первое мгновение растерялась Арбенина.
- Возьмем извозчика, - рассудительно сказал Фролов. - Не поедем же мы пешком по вечернему времени? Полагаю, разговор нас ожидает нелегкий.
И он первым перешагнул порог, увлекая за собой молодую женщину.
12. QUINTA ESSENTIA - ДАМА В ЧЕРНОМ
- Был такой алхимический трактат, между прочим, XVI века. "Splendor Solis" назывался, - рассказывал дорогой Арбениной Фролов, покуда коляска везла их в направлении, Прекрасной Охотнице совершенно неизвестном. - Так вот, в нем среди прочего говорится:
"Возьми простую воду, сделай вытяжку и получишь земную воду. Хочешь большего - сделай вытяжку из земной воды и получишь огненную воду. Желаешь следующего? Сотвори вытяжку из огненной воды - получишь воздушную воду. Если твой разум все еще не насытился, произведи вытяжку из воздушной - получишь водяную воду. И, наконец, коли ты желаешь добраться до самой сути, сделай вытяжку из водяной воды. И только тогда получишь…" Что именно, любезная госпожа?
- Очевидно, квинтэссенцию, - улыбнулась Дарья. Было так приятно и покойно ехать с Петром Федоровичем в одном экипаже. Слышать его голос, смотреть в умные, все понимающие глаза и - положиться на него во всем. Поистине решения принимать должны все-таки мужчины!
- Вы совершенно правы, - похвалил ее Фролов. - Quinta Essentia - буквально "пятая сущность". В этой истории непременно должен быть пятый. Точнее, должна.
- Вы в этом настолько уверены?
В голосе Прекрасной Охотницы против ее воли проснулось профессиональное любопытство.
- Думаю, сейчас мы попробуем сами в этом убедиться.
Коляска остановилась возле белоснежного особняка с высоким крыльцом. Слуги доложили хозяйке и уже спустя три минуты беспрепятственно пропустили в дом поздних гостей.
Катерина вышла к ним в глухом платье черного бархата, похожая на скорбную вдову. Фролов, шапочно знакомый с госпожой Мамаевой, торопливо представил свою спутницу хозяйке и начал было объяснять цель их визита. Вернее, он успел сказать лишь несколько слов.
Хозяйка жестом остановила его, внимательнее пригляделась к своей гостье и вдруг смертельно побледнела.
- Что с вами? - встревоженно воскликнул Фролов. Он стремительно подошел к ней и вовремя: еще мгновение, и хозяйка бы лишилась чувств.
- Это… вы… - прошептала она, глядя в упор на Арбенину. - Боже мой, я погибла. Все кончено…
Петр Федорович поспешно усадил ее в кресла, вызвал дворецкого со стаканом воды и привел хозяйку дома в чувство.
Взор ее прояснился, но тень печали уже легла на лицо.
- Я не ждала вас… так скоро, - тихо произнесла она. - Значит, вы все знаете?
- В общих чертах, - подтвердила Арбенина, незаметно давая Фролову знак: ни о чем ее покуда не выспрашивайте!
- Я ждала. Я знала - кто-то приедет, непременно. У меня есть друзья при дворе, верная подруга. Ей доподлинно известно многое в вашем Третьем отделении. Она-то и сообщила, что анонимное письмо пришло, - горько прошептала Катерина Мамаева. - И когда в Казань приехали вы, я не спускала с вас глаз. Только поначалу еще не верила, что это будет… женщина.
Она твердо взглянула на незваных гостей, после чего решительно произнесла:
- Это я придумала все. Сергей Дмитрич тут ни при чем. Его просто ослепила страсть.
В ее голосе отчетливо проявилась просительная интонация.
- Он ни в чем не виноват. Не трогайте полковника. Всему виною я. Я задумала убить государя. Все обдумала, сама избрала Малинина исполнить приговор. За то мне и ответ держать.
Фролов и Арбенина молчали.
- Но как, откуда вы прознали? - вскричала Катерина. - В том письме ничто не указывало на меня, ни единым словом.
- Зато указывало на него, сударыня, - сухо ответила Прекрасная Охотница, указав на Петра Федоровича. - Если бы не его догадка, у него были бы большие неприятности. А это достойнейший человек, уверяю вас. Лучший в вашем городе.
Петр Федорович слегка покраснел, однако слова Дарьи Михайловны были ему невыразимо приятны. И его все более занимала эта удивительная и вместе с тем мрачная история.
- Вы сказали - приговор? - озадаченно спросил он.
- Приговор, - твердо повторила Катерина. - Я вынесла его самолично, и я имею на то право.
- Очень интересно, - сухо кивнула Арбенина. - Вот что, моя дорогая. А не подать ли нам сюда кофею?
И Мамаева, и Фролов с удивлением воззрились на нее.
- Да-да, - подтвердила Прекрасная Охотница. - И поскольку время вечернее, я предпочитаю двойные сливки.
Ошеломленная хозяйка не сразу нашла колокольчик, чтобы вызвать лакея. А Фролов наконец-то последовал примеру дам и тоже присел на кушетку.
- Вы, должно быть, удивлены моим странным, а точнее, ужасным решением.
Глаза Мамаевой были устремлены в одну точку, точно в ней она видела сейчас некий отправной пункт в своей печальной истории.
- Вам, верно, знакомо имя Антона Березовского? В газетах о нем писали.
Фролов кивнул. Вот уже дважды за вечер он слышал это имя. А еще вчера ему не было никакого дела до польского террориста.
- У Антона есть брат. Двоюродный. Ольгерд.
Это имя она произнесла с тою нежностью и бережностью, что Фролов понял - так говорят лишь о любимых.
- В Ольгерде - вся моя жизнь, - призналась Катерина. После чего некоторое время молчала.
- К несчастью, он принял некоторое участие в известных событиях польского восстания 1863 года. Поляк не может стоять в стороне, когда решаются судьбы его родины. Он был схвачен и приговорен к двадцати годам каторги. Теперь он в Акатуе, и жизнь там коротка и мучительна, а бытие тяжко и бессмысленно. Еще год, два, и у Ольгерда… начнется острая чахотка. Сейчас ему еще возможно помочь, но сделать этого я уже не в силах. В том и ужас, и отчаяние моего положения.
Она отпила кофе, не чувствуя вкуса, и лишь тогда перевела дух.
- Я оббивала пороги все эти шесть лет. Упрашивала, унижалась, пыталась подкупить, задобрить, воздействовать на разум и чувства. Пыталась упросить о помощи всех его фавориток - Замятину, Лабунскую, Макарову, Макову, даже Ванду Кароцци.
Провинциалу Фролову мало что говорили эти имена. Между тем каждая была обворожительна, из породы безупречных красавиц. Император Александр еще смолоду прослыл знатоком и любителем прекрасного пола. Однако и они не могли заполнить того пустого пространства, что неизменно всякий раз возникало вокруг императора после очередного охлаждения чувств.
- Тогда я добилась встречи с самой "La grande Mademoiselle" - княжной Александрой Долгорукой. Говорят, именно ей Россия обязана всеми реформами государя Освободителя… Та по-женски поняла меня и посочувствовала. Но сказала лишь: что я могу сделать? У государя новая фаворитка, а старых он забывает как сношенные перчатки!
Фролов впервые слышал такое о государе. Арбенина же воспринимала все спокойно, как должное; видно было, что она вполне искушена в дворцовых интригах и любовных связях сластолюбивого императора.
- Дважды мне было отказано в аудиенции у государя. И недвусмысленно намекнули: ему нет дела до моих забот. На поселение ехать меня тоже не пускают - для польских повстанцев создан ужасный режим, без всяких прав и без просвета.
Она побледнела и глухо произнесла:
- Теперь у меня осталась только месть. Если я не могу спасти жертву, я вправе уничтожить палача. Я заключила сделку с господином Малининым, безуспешно добивающимся моей любви уже не первый год. Он должен был исполнить мое желание, а я - его. Хотя потом…
Она провела рукою по лбу, точно отводя черные мысли.
- Потом можно и в омут головой. Мне уже будет все равно. А теперь - так и вовсе.
После ее рассказа, столь же пространного, как и сбивчивого, наступило гнетущее молчание. Первою его прервала Прекрасная Охотница.
- Одного я не пойму, Катерина Андреевна. Уж коли вам и про письмо известно, - пожала плечиками она. - Ведь письмо от анонима было получено еще зимою. А имя своей жертвы вы назвали полковнику Малинину, если я не ошибаюсь, совсем недавно. Как такое может быть?
- Может, - вздохнула Катерина.
- Но откуда сей неведомый аноним мог знать о вашем умысле? - по-прежнему недоумевала Дарья.
- Мог. Это я написала письмо. И отправила его в Петербург. Анонимно.
- Вы-ы-ы? Сами на себя? Гм… Но простите - чего ради?
- Нет страшнее казни, чем заранее объявленная, - твердо сказала Катерина. После чего холодно взглянула на Арбенину и прибавила: - И чтобы мне тоже не было пути назад.
Глаза Арбениной расширились. Она потрясенно взирала на уставшую, измученную женщину. Фролов же - с болью и участием.
- И вы были абсолютно уверены, что ваше… послание непременно доставят самому государю? Лично?
Катерина устало прикрыла глаза.
- Мне бы этого очень хотелось. - Она вздохнула. - Понимаю, что не все в моих силах. Но, во всяком случае, потом… после должны знать, что Александру прежде был вынесен приговор. Сие не прихоть моего больного разума, а справедливое возмездие.
В эту минуту раздался легкий стук в двери, и голос лакея громко известил:
- К вам господин полковник пожаловали. Прикажете впустить?
- Вот она… Quinta Essentia, - прошептала Арбенина. И испытующе глянула на Катерину.
Женщина в черном бархате побледнела как мел.
- Любезный Петр Федорович, - попросила Дарья Михайловна. - Не сочтите за труд - встретьте Сергея Дмитрича и займите его приятною беседой. Полагаю, ему стоит знать правду, точнее, главную ее часть. А мы тут пока побеседуем приватно с Катериной Андреевной. Право, мне есть о чем ей поведать.
Фролов кивнул - уж в этом-то он не сомневался! Петр Федорович поднялся с дивана, но уже на пути к дверям услышал, как Арбенина беззвучно - у нее был немалый в тот опыт! - шепнула ему одними губами:
- Спровадьте его отсюда. И пусть дальше делает что пожелает.
Это было сказано столь тихо, что никто другой бы не расслышал. Но у Ястребиного Ока Казанской губернии был еще и тончайший слух, как у настоящего, подлинного охотника, каким является всякий, подлинный мужчина уже по природе своей. И для этого вовсе не надобно уметь отменно стрелять из ружей!
13. ДАР ОХОТНИЦЫ
Из дневника полковника Сергея Дмитрича Малинина, если бы он вел его, спасаясь от себя и неизбежной скуки дней. Мысли вслух:
"…Сегодня полночи просматривал собственный дневник от самого начала до этих строк. На последнем листе, куда прежде имел обыкновение записывать мудрые мысли и знаменательные высказывания древних философов, первым делом наткнулся на цитату, о которой прежде немало размышлял. Китайский мудрец Лин Цзын И однажды повествовал о человеке, который всю жизнь безуспешно пытался убежать от своих следов. И чем дольше и дальше он бежал, тем более следов оставалось всякий раз за его спиною. Если бы он образумился и решил остановиться, тогда всем бы его печалям конец - следы бы прекратились. Но он только бежал и бежал, покуда не пал замертво на песок и не испустил дух от голода, жажды и нервного истощения.
Люди почему-то не замечают простых вещей, говорит Лин Цзын И. Сила же умного состоит зачастую в том, чтобы вовсе не принимать трудных решений. Мудрый человек никогда не станет преодолевать тщетных препятствий, их удел - дороги скудных духом и тщетных разумом.
Об этом я нынче припомнил не раз, приехав поздним вечером к К.М. и нежданно застав там Петра Федоровича Фролова. Мой бывший ученик, превзошедший своего учителя - мне не зазорно это сказать самому себе - поведал мне то, что вовсе не удивило меня. Я предполагал, что дражайшая К.М. уже ведет меня за собою в ужас и мрак. И только сила моей безумной страсти к этой женщине удерживает меня, чтобы не бежать куда глаза глядят из этого города, от этой улицы, из-под окон этого дома, где я провел столько мучительных минут и часов, ожидая и так и не дождавшись ни единого знака любви или хотя бы приязни.
Затем ко мне от К.М. вышла и Арбенина. Она подтвердила сказанное Фроловым, но присовокупила то, что теперь, я знаю, окончательно разбило мое сердце. Все надежды мои разом погибли, и моему уже немолодому сердцу, измученному тщетной и безрезультатной погоней за призраком любви, только и остается, что…
Найду ли я приют в других краях, иных городах и весях? Не знаю и, более того, вовсе в том не уверен. Но более в Казани не останусь, уже сейчас чувствуя, как в скором времени опостылеет мне этот город, где я так был близок к счастью и так бездарно профукал его, положившись на женский каприз нелюбящего меня сердца.
Увы, я давно уже, а нынче в особенности, не могу похвастаться собственным душевным равновесием. Лин Цзын И уверяет меня, для того, чтобы обрести гармонию и спокойствие в собственном сердце, надо немедленно остановиться и перестать бежать в неизвестность. Быть может, китайский мудрец прав. Но мне теперь кажется, что в моей жизни отныне будет торжествовать единственно принцип велосипедной езды: равновесие отныне мне удержать, только находясь в вечном движении, лишь поддерживая скорость. И потому я бегу из этого города, и сам покуда еще не знаю куда. Хотя не исключаю, что я сильно заблуждаюсь на собственный счет. И, кроме того, я очень боюсь даже мысли об отставке. Ведь это - уже окончательное одиночество, тупик…"
Из дневника Катерины Мамаевой, который она сожгла без сожаления на рассвете следующего утра, спешно выехав в Акатуй на перекладных:
"Из моего сердца никак не стираются те слова, что давеча сказала мне эта удивительная женщина, ангел мой небесный, Дарья Михайловна.
- Я, дорогая вы моя, несмотря на свои молодые годы, уже видела-перевидела немалое количество женщин самого разного происхождения и душевной организации, которые сумели убить, раздавить, уничтожить в себе любовь. И что же после? Чаще всего - прожили потом тусклую, серую, иной раз даже бездарную жизнь и попросту состарились, одряхлели, увяли.
Сие, Катерина Андреевна, наша женская расплата за упущенное счастье, хотя бы даже одну-единственную возможность оного.
Но с другой стороны, голубушка, жизнь полна примеров иного рода. Когда женщина, поддавшись зову сердца ли, безумной страсти или неумолимым обстоятельствам, бежала к любимому едва ли не из-под венца, без оглядки, отдавая себя всю. И все равно после было одно и то же - угасание чувств и страстей, старость, дряхление, суть которых - та же расплата за счастье, пусть и не упущенное. И все равно, конец един, лишь обновление вечно.
Поэтому доверьтесь собственному сердцу, а не разуму. Поспешите к своей любви и более не пытайтесь обрекать ради нее на смерть других.
После чего она передала мне это.
Господи, Пресвятая Дева, я до сих пор не верю в силу маленького кусочка картона с длинной, витиеватой подписью одним росчерком пера. Но Дарья Михайловна обещала в свою очередь еще и телеграфировать каторжному начальству, буде у них возникнут хоть малейшие сомнения. Но она заверила, что, стоит мне предъявить сию чудодейственную записку, и все сразу устроится. Дай-то Бог, а ее я молить буду всю жизнь, хотя бы ради одной надежды, дарованной мне ею. И тем, что уберегла от смертоубийства. Пожалуй, что отправлюсь я нынче, благо спать уже не могу. Единственно, что требуется сделать - это…"
После того как Арбенина твердою рукою отправила полковника Малинина из дома Мамаевой восвояси, напоследок шепотом присоветовав несчастному влюбленному более сюда не являться - "бесполезно уж будет", она обернулась к Катерине. Та застыла у окна, ни жива ни мертва, со страхом глядя на эту необыкновенную женщину, явившуюся к ней в ночи и перевернувшая всю ее жизнь вверх дном.
- В юности я чрезвычайно увлекалась романами Александра Дюма, - усмехнулась чему-то Прекрасная Охотница. - Любезный Петр Федорович, помните, я говорила вам, еще в пору своих подозрений по вашу душу, что у меня имеется возможность все изменить и заново устроить?
Фролов смущенно крякнул - за стремительным ходом событий нынешних он уже как-то и призабыл их минувшие беседы.
- В таком случае теперь есть способ все уладить, - загадочно молвила она.
Из складок платья Арбенина вынула знакомый уже Фролову, а теперь и Катерине конверт. Но достала оттуда не копию злосчастной "анонимки", а маленькую белоснежную картонку. И протянула ее Мамаевой.
- Что это? - испуганно прошептала та, вглядываясь в странный листок.
- Ваше спасение, - кивнула Прекрасная Охотница. - Точнее, вашего возлюбленного.
Фролов осторожно приблизился. Это была не картонка, просто бумага весьма плотной фактуры. На ней было аккуратным, каллиграфическим почерком написано:
"ПРЕДЪЯВИТЕЛЬ СЕГО ДЕЙСТВУЕТ ПО МОЕЙ ВОЛЕ".