– Вы хотите меня сразу подвергнуть экзамену? – шутливым тоном спросил он. – Дайте же мне хоть несколько дней для подготовки.
– Другими словами, у вас не совсем чиста совесть?
Генрих звонко и весело рассмеялся.
– В этот момент моя совесть даже очень не чиста, по отношению к вам в особенности. Нет, серьезно, я прошу вас не требовать от меня ответа до тех пор, пока приедет мой отец. Во всяком случае, я успею услышать свой приговор, мне торопиться нечего. Ну а теперь я отправлюсь в медвежью берлогу и поговорю по душам с ее обитателем, медведем. Представляю себе, какой веселой будет наша беседа! Но я не отстану от Эбергарда, пока не добьюсь своего. До свидания!
Генрих ушел, а Эвелина смотрела ему вслед – она была обижена и еще более огорчена холодностью молодого человека. Разве это был тот же самый Генри, который так нежно умолял ее позаботиться о своем здоровье, точно оно было для него дороже всего в жизни? А теперь он так резко перешел от этой темы к разговору о книгах, как будто речь шла не об ее здоровье, а о самых незначительных, неинтересных вещах. На ее серьезные слова он ответил шуткой, а теперь пошел говорить и дразнить "медведя в его берлоге"! "Медведь", "берлога" – какие грубые выражения! Гельмар никогда не позволяет себе ничего подобного. Генрих был и остался легкомысленным бездельником; он, вероятно, веселился в этом году в столице больше, чем когда бы то ни было! У него ни к кому нет никакого чувства!
Молодая женщина резким движением оттолкнула от себя книги. Если бы не забота о будущем Кетти, то она ни за что не стала бы интересоваться Генрихом; какое ей дело до него? Тем более, что дни ее жизни давно сочтены! Однако на память невольно приходил момент неожиданной встречи, происшедшей вчера вечером. Она вспомнила сияющий, радостный взгляд темных глаз, встретившихся с ее глазами. Этот взгляд и без слов сказал ей многое и заставил усиленно забиться ее сердце.
Между тем Генрих отправился на виллу доктора Эбергарда. Он прошел через сад, причем не встретил ни одной живой души, и только что собирался позвонить у подъезда, как входная дверь бесшумно открылась, и на пороге показался доктор Жильберт.
– Слава Богу, господин Кронек, что вы пришли. Я увидел вас из окна и поспешил вам навстречу.
– Что случилось? – спросил Кронек, взглянув на бледное, взволнованное лицо молодого доктора.
– Тише, – прошептал Жильберт, робко озираясь, – пойдемте в мою комнату, там никто нам не помешает!
С этими словами он взял гостя под руку и провел его в маленькую комнатку, помещавшуюся рядом с подъездом. Затем он тщательно запер дверь и, сев рядом с молодым Кронеком, таинственно проговорил:
– Они все узнали!
– Что именно? О вашем романе? – спросил Кронек, сразу догадавшись, в чем дело.
– Да! Эти несчастные стихи выдали им мою тайну. Я написал их начерно на оборотной стороне одной из рукописей доктора Эбергарда, а Мартин нашел ее и отнес своему барину. Вчера вечером, когда я вернулся домой, здесь произошла ужасная сцена!
– Браво! Следовательно, революция началась, а это было необходимо во всех отношениях. Надеюсь, вы сумели постоять за себя?
Очевидно, надежда Генриха совершенно не оправдалась, так как Жильберт смущенно опустил глаза и взволнованным голосом проговорил:
– Я был подвергнут формальному допросу. На меня смотрели как на преступника. Неужели же любовь можно назвать преступлением?
– В глазах ваших тиранов это, конечно, преступление, – ответил Генрих. – Представляю себе, как комична была вчерашняя сцена! Чрезвычайно жаль, что я не мог присутствовать при ней.
Жильберт с удивлением посмотрел на гостя, его сожаление было для него непонятно.
– Ну, что касается меня, то я не хотел бы вторично пережить такую сцену. Доктор кричал и грозил мне чем-то, а Мартин помогал ему. Я стоял перед ними как школьник, не смея ни слова сказать в свое оправдание.
– Как же вы могли допустить, чтобы с вами так обращались? – спросил Генрих.
– Что же я мог сделать?
– Как, что вы могли сделать? Ведь двери в той комнате были? Нужно было выйти и не возвращаться обратно.
Молодой доктор был очень поражен. Очевидно, такое простое средство никогда не приходило ему в голову!
– Нет, это невозможно, – наконец проговорил он после некоторого раздумья. – Эбергард – мой благодетель; он дал мне возможность учиться, я обязан ему своими успехами в науке.
– За свои благодеяния он держал вас в течение многих лет в полном рабстве. Старый эгоист сторицей вознаградил себя за все то, что сделал для вас.
– Возможно, но я не могу уйти от него.
– В таком случае оставайтесь здесь, – нетерпеливо заметил Генрих, – и откажитесь от Кетти. Отчего вы смотрите на меня с таким ужасом? Ведь вы сами понимаете, что ваша разлука с моей кузиной необходима, раз вы хотите жить у доктора Эбергарда. Не можете же вы ввести Кетти сюда в дом в качестве своей жены?
– Боже сохрани! – воскликнул Жильберт, – с доктором Эбергардом, наверно, случился бы удар на следующий же день. Они ни за что не могли бы ужиться вместе.
– Вот видите! Моя кузиночка не так терпелива, как вы, и ни за что не позволила бы, чтобы с ней обращались грубо и деспотически; кроме того, она ушла бы от мужа, который не в состоянии был бы защитить ее от оскорблений и допустил бы, чтобы ее обижали. Ваше чувство благодарности делает вам честь, но неразумно всю свою жизнь, все свое будущее портить из-за того, что вам были оказаны некоторые услуги. Это следует объяснить Эбергарду.
– Да, вы правы, – согласился Жильберт и начал прислушиваться. – Вы слышите шаги на лестнице? Это идет Мартин. Он, вероятно, видел, что вы вошли ко мне, и считает своей обязанностью следить за нами. Да, они держат меня, как в тюрьме. Маленькому ребенку дают больше свободы, чем мне давали здесь.
– Слава Богу, наконец-то вы поняли, что находитесь в невозможном положении! Начните с Мартина. Скажите, что ему нечего делать у вас в комнате, что он может убираться к черту. Вот уже пришел этот достойный слуга своего хозяина!
Дверь, действительно, открылась, и на пороге показалась широкая фигура Мартина.
– Господин доктор, пожалуйте сию минуту к доктору Эбергарду! – сердито сказал он.
Тон лакея был так груб, что вся кровь прилила к лицу Жильберта; как ни покорен он был, но такое обращение в присутствии постороннего лица возмутило его.
– Вы ведь видите, что у меня гость; доложите об этом барину, – холодно ответил он.
Мартин, по-видимому, нашел, что это недостаточно уважительная причина. Он смерил презрительным взглядом гостя, которого, видимо, узнал, и повторил прежним тоном:
– Доктор Эбергард приказал вам сейчас же прийти!
– Скажите ему, что я не приду!
Мартин широко раскрыл глаза от удивления, не веря собственным ушам, и спросил:
– Вы не придете?
– Нет! А теперь уходите отсюда, Мартин, вы нам мешаете.
Лакей переводил взгляд с одного молодого человека на другого и вдруг, не говоря ни слова, повернулся и вышел.
– Для начала очень недурно, – похвалил Генрих, – но генеральное сражение произойдет с доктором Эбергардом. При его грубости ваш разговор, наверно, окончится полным разрывом. Вы готовы к тому, чтобы, в крайнем случае, покинуть его дом?
– Если ничего другого не останется, то, конечно, – с вздохом ответил Жильберт. – Вопрос только в том, куда пойти отсюда?
– Сначала в нижнюю гостиницу; там вы найдете все удобства, а затем немедленно примете меры к самостоятельной жизни. Ваша диссертация имела большой успех, вы много лет были ассистентом такого авторитета в медицинском мире, как Эбергард, это будет иметь большое значение для получения места. Пока вы устроитесь, мой кошелек, конечно, к вашим услугам.
– Благодарю вас, господин Кронек, но у меня есть некоторые средства. После смерти моего отца была продана его библиотека и деньги, полученные за нее, лежат у меня. Это не особенно большая сумма, но на первое время ее хватит.
– Тем лучше. Однако готовьтесь к сражению. Дверь наверху хлопнула, и я слышу на лестнице подозрительные шаги. Кажется, доктор Эбергард потрудился лично спуститься вниз, чтобы наказать розгами строптивого ученика. Будьте мужественны! Я не уйду отсюда и в случае нужды явлюсь к вам на помощь. Помните о Кетти!
– Да, да, Кетти! – повторил Жильберт. – О, если бы я мог когда-нибудь назвать ее своей!
Генрих улыбнулся. Он считал этот вопрос решенным в благоприятном для молодого доктора смысле и имел на это основание.
Оставшись наедине со своей кузиной, он начал подшучивать над молодым доктором, и по ее яркому румянцу при упоминании имени Жильберта, по ее горячему протесту против нападок кузена понял, что Кетти далеко не равнодушна к ассистенту Эбергарда.
Однако сообщить об этом наблюдении Жильберту Генрих не успел, так как тяжелые шаги Эбергарда уже были у самой двери, и через несколько секунд он показался в комнате, а за его спиной стоял Мартин, явившийся в качестве обвинителя.
– Здравствуйте, доктор, – проговорил Генрих, чтобы не дать времени Эбергарду сразу обрушиться на своего злополучного ассистента.
– Вы снова здесь, господин Кронек? – не отвечая на приветствие, воскликнул старик, причем очень подозрительно посмотрел на Генриха. Очевидно, Мартин сообщил уже своему барину о его приходе, и он решил, что молодой Кронек состоит в заговоре с его ассистентом. – Что вы здесь делаете? – продолжал он. – Откуда вы знаете моего ассистента?
– Доктор Жильберт сопровождал вас тогда, когда вы впервые посетили виллу Рефельдов; там я с ним и познакомился, – непринужденно ответил Генрих.
– Ах, да, верно! А после этого вы сейчас же уехали! – проворчал Эбергард.
Теперь он начал думать, что присутствие молодого Кронека в комнате ассистента было случайным, и даже нашел, что это ему на руку. Ведь этот Кронек был женихом Екатерины Рефельд; если он узнает, что Жильберт осмелился влюбиться в его невесту, то, конечно, будет не на стороне ассистента; поэтому старик был очень рад, что объяснение произойдет при госте.
– Что вы просили передать мне, Жильберт? – начал он, и его голос прозвучал, как еще отдаленный раскат грома. – Мартин, очевидно, не понял вас?
Жильберт невольно попятился назад. Храбрость, которую он проявил перед Мартином, куда-то исчезла, когда "тиран" собственной персоной потребовал его к ответу. К счастью, Генрих почувствовал нерешительность ассистента и стал вплотную за его спиной, отчасти для того, чтобы преградить ему путь к отступлению, отчасти с целью подбодрить его, подсказать нужное слово.
– Как видите, у меня гость, а Мартин позвал меня к вам таким тоном, который был в высшей степени оскорбителен.
– Поэтому вы объявили ему, что не хотите пойти?
– Да, я ему так и сказал!
– Это что за новости! – гневно закричал Эбергард. – Сначала вы влюбляетесь без моего разрешения, а затем отказываетесь являться на мой зов? Неужели вы думаете, что я потерплю это?
– Я прошу не обращаться… – начал Жильберт и остановился, так как голос вдруг изменил ему.
– Не обращаться со мной таким недостойным образом! – подсказал Генрих очень тихо, но совершенно отчетливо.
– Не обращаться со мной таким недостойным образом, – громко повторил Жильберт.
– Скажите, пожалуйста, какие новости! Идите сейчас же в библиотеку! – крикнул Эбергард.
– Нет, я не пойду, и если вы будете продолжать говорить со мной в таком тоне, то мне не остается ничего другого… – Жильберт снова не решился продолжать дальше.
– Как покинуть ваш дом! – просуфлировал Генрих.
– Как покинуть ваш дом! – решительно заявил ассистент.
– Вы забываетесь! – не помня себя от бешенства, воскликнул Эбергард и по своему обыкновению с такой силой ударил кулаком по столу, что тот затрещал.
– Швырните стулом! – скомандовал Генрих и сам был поражен, как быстро его команда была приведена в исполнение – от толчка молодого доктора стул полетел на пол.
Это, действительно, произвело впечатление; Эбергард с большим изумлением посмотрел на своего ассистента и невольно отшатнулся, после чего почти спокойно произнес:
– Жильберт, мне кажется, вы сошли с ума!
– Нет, во мне только проснулось мое человеческое достоинство, – ответил Жильберт и, чтобы доказать свои слова, отшвырнул ногой лежавший на полу стул.
Эбергард несколько секунд испытующим взглядом смотрел на ассистента, затем обернулся к Мартину и с торжествующим видом проговорил:
– Вот, видишь, я был прав. Это ярко выраженная болезнь мозга. Его влюбленность – один из симптомов болезни.
– Пожалуйста, не оскорбляйте меня подобными объяснениями! – воскликнул Жильберт. – Я многие годы терпеливо переносил ваш деспотизм, потому что считал вас своим благодетелем, но ведь все имеет границы. Благодарность – почтенное чувство, но было бы неразумно жертвовать всей своей жизнью, всем своим будущим в угоду человеку, оказавшему мне несколько услуг.
– Хорошо запомнили! – прошептал Генрих, очень довольный поведением своего ученика.
– Я не потерплю больше посягательств на мою свободу, – продолжал горячиться Жильберт, – если вы вздумаете насильно удерживать меня, то я разобью окна и выломаю двери!
– Барин, уйдемте отсюда, с ним опасно разговаривать, – испуганно прошептал Мартин и, просунув свою руку под руку доктора, пытался увести его.
Эбергард смотрел теперь на молодого человека не гневно, а озабоченно. Он объяснял себе необычное поведение всегда кроткого и покорного ассистента полным душевным расстройством.
– Жильберт, успокойтесь, все устроится, – проговорил он. – Ложитесь в постель. Я пропишу вам лекарство, а Мартин…
– Мартин не смеет подходить ко мне, а рецепт я и сам могу выписать, если мне понадобится лекарство! – воскликнул Жильберт, страшно возмущенный тем, что его считают помешанным.
Мартин, проявлявший свою силу лишь в тех случаях, когда имел дело с людьми слабыми, чувствовал себя очень неприятно; он трепетал теперь перед молодым доктором и уже давно стоял за дверью, готовый к бегству, если бы ассистенту вздумалось приблизиться к нему. Эбергард несколько раз пробовал остановить Жильберта, но тот кричал все громче и громче, так что перекричал своего патрона, и последнее слово осталось за ним.
– Доктор, довольно, перестаньте, не то, действительно, с ними может произойти удар, – прошептал Генрих, прикоснувшись к его плечу.
Голос молодого Кронека образумил расходившегося ассистента.
– Вы думаете, довольно? – так же тихо спросил он.
– Несомненно! А теперь уходите скорее отсюда, пока они еще не пришли в себя от удивления. Надо торопиться, пока победа еще на вашей стороне! – продолжал шептать Генрих.
Жильберт последовал его совету. Он взял свою шляпу, лежавшую на столе, и, подойдя к открытой двери, произнес:
– Прощайте, доктор Эбергард! Я буду работать без отдыха, пока не выплачу вам всего того, что вы потратили на мое содержание и учение. Кроме денег я ничего не должен возвращать вам, так как ничего другого и не получал. Я никогда не видел от вас ни любви, ни ласки. Прощайте!
– Мартин, не пускай его! – закричал Эбергард, только теперь понявший, что Жильберт серьезно хочет уйти от него.
Но Мартин стоял в самом отдаленном углу передней и боялся пошевелиться, так что Эбергарду пришлось самому побежать за Жильбертом. Однако старик не успел сделать и два шага, как Генрих преградил ему дорогу.
– Бог с вами, доктор, – проговорил он, – неужели вы можете силой удержать своего ассистента? Ведь он – не недвижимая собственность вашего дома, не ваш инвентарь, который будет стоять на том месте, куда вы его поставили.
– Ах, и вы принимаете его сторону? – гневно воскликнул Эбергард. – Впрочем, вы ничего не знаете. Вы не подозреваете, что Жильберт влюблен в эту юную особу, Екатерину Рефельд; если вы будете защищать его, то потеряете и невесту, и наследство!
– Успокойтесь! Предоставьте это дело мне, я все устрою в лучшем виде.
– Да, вы единственный человек, который может помочь мне в этом деле. Вы должны как можно скорее жениться на своей невесте; не медлите ни одной минуты. Затем поезжайте с ней в столицу. Когда Жильберт перестанет видеть ее и слышать о ней, то образумится. Вы женитесь? – грозно закончил он, буквально наступая на Кронека.
Тонкая, лукавая улыбка промелькнула на губах Генриха.
– Конечно, – ответил он, – я только для этого и приехал сюда.
– Ну, слава Богу! – воскликнул Эбергард с вздохом облегчения. У него появилась надежда удержать при себе ассистента до тех пор, пока не минует опасность. Он совершенно не верил, что Жильберт действительно уйдет из его дома.
– Мартин, заячья твоя душа, куда ты спрятался? – более веселым тоном спросил он. – Ты, кажется, окончательно струсил?
Мартин с испуганным лицом подошел ближе к двери и ответил:
– Ах, барин, ведь и вправду было очень страшно!
– Да, Жильберт проявил мужество; кто бы мог подумать! Он был почти так же груб, как и я! – заметил Эбергард, не то, сердясь, не то, восхищаясь своим ассистентом. – Ну, теперь уходите отсюда, мне нужно поговорить с господином Кронеком о важном деле!
Мартин, вдруг потерявший всякую охоту к рассуждениям, повиновался немедленно и беспрекословно. Эбергард достал из кармана платок, вытер себе лоб и с глубоким вздохом опустился в кресло.
– Итак, вы должны жениться, во что бы то ни стало, – вновь заговорил он. – Когда будет ваша свадьба?
– Как только будет возможно, – ответил Генрих, – но сначала позвольте задать вам один вопрос. Помните нашу беседу в библиотеке в прошлом году? Вы тогда согласились на мою просьбу навестить госпожу Рефельд и посмотреть, в каком состоянии находится ее здоровье; вы даже были так добры, что взяли на себя ее лечение. Вероятно, теперь вам будет вполне понятно мое желание выслушать ваше авторитетное мнение относительно ее здоровья.
Глаза доктора засверкали злорадным огоньком, на его губах появилась бесконечно презрительная улыбка.
– Ах, да, да, я вполне понимаю, что вас интересует состояние здоровья вашей будущей тещи! Женитесь, женитесь скорее, мой милый! Да не смущает вас кажущееся улучшение в ее здоровье. У чахоточных нередко замечается вспышка жизни; это бывает перед самым концом. Состояние бедной женщины было безнадежно с самого начала. Вы, разумеется, очень огорчены? Это понятно, понятно, – со злым смехом прибавил старик.
– Следовательно, вы находите, что ваш коллега Мертенс был совершенно прав в своем диагнозе? – невинным тоном спросил Генрих, заранее предвидевший, что Эбергард ответит ему именно так, и потому принявший свои меры, чтобы выведать у него всю правду.
– Мертенс? Мертенс никогда не бывает прав, да будет вам известно! – воскликнул старик, снова пришедший в возбужденное состояние, услышав ненавистное имя.
– Ведь вы тоже признаете, что госпожа Рефельд безнадежна, а профессор Мертенс говорил это уже давным-давно. Вероятно, ему снова придется лечить мою тещу, когда мы вернемся в Берлин.
Доктор вскочил как ужаленный и воскликнул:
– Госпожа Рефельд вернется в Берлин, и опять будет лечиться у этого шарлатана Мертенса? Ну, уж нет, этого я не допущу, я запрещаю трогать ее отсюда!