Не стоило ей чувствовать такое счастье, будто это она покоряла, а не ее завоевывали. Но Лидия радовалась, да так лихорадочно, потому что в этих крепких объятиях ее стиснули, припечатав так, словно Вир пытался намертво вобрать ее в свое тело. Вот где ей хотелось быть: стать его частичкой, будто у него не хватало какого-то куска, и могла его возместить, идеально дополняя, только она одна.
Он посильнее прижал рот, и она раскрыла губы и задрожала от преступного наслаждения, когда его язык вступил с ее в грешную схватку. Мощные руки дерзко блуждали по ней, словно она принадлежала этому мужчине, и никаких сомнений на этот счет не возникало. И в тот самый момент ей это казалось бесспорным.
Лидия позволила своим рукам двинуться вниз и проскользнуть под его жилет, и ее вновь затрясло, когда сильные мускулы, прикрытые лишь одной рубашкой, напряглись при ее прикосновении. Тогда она поняла, что столь же властна над ним. Ее поиски увенчались победой, когда она отыскала место на груди, где он не способен был скрыть от нее правду, где она чувствовала, как под ее ладонью бешено бьется его сердце.
Лидия ощутила, как под ее ладошкой задрожал этот сильный мужчина, в точности, как и она от его прикосновений, и услышала хриплый жадный возглас, когда он дерзко сграбастал ее за ягодицы и прижал к жесткой выпуклости.
На сей раз слои нижних юбок не отгораживали ее от него, и этот изрядный ком и пульсирующий в нем жар вынуждали девушку поневоле откликаться. Пусть это было лишь мгновенное испуганное ответное действие, но Эйнсвуд, должно быть, его почувствовал, потому что отпрянул.
Он отклонил назад голову, схватил Лидию за руки и глухо промолвил:
– Проклятие, Гренвилл, здесь же публичное место.
Герцог отпустил Лидию, отступил на шаг и подхватил узел, который она неосознанно уронила. Затем свободной рукой схватил ее крепко за руку и твердой поступью повел вдоль улицы к ожидавшему их экипажу.
Аннет не полностью прикрыла дверь в подвал, когда услышала поспешный звук шагов: кто-то приближался, а не удалялся от нее. Выглядывать она не стала, а только прислушалась. И услышала звук удара о стену, возню и какое-то мычание.
В Париже Аннет доводилось работать на улицах в самых отвратительных трущобах. Ей не составило труда распознать шум потасовки, знакомый по нападениям в темных переулках. Во времена своей растраченной молодости иной раз она служила приманкой для пьяных, завлекая бедняг в засаду.
Раздался сердитый голос. Говорил англичанин и явно не ее мерзкий клиент. Потом подождала, прислушиваясь, пока удаляющиеся шаги не подсказали ей, что обладатель сердитого голоса удалился в сторону узкого дворика.
Затем она выскользнула в дверь и осторожно вскарабкалась по ступеням. Места там было чуть больше прохода, и темно, за исключением хилого света, просачивающегося из нескольких оконец откуда-то сверху. Тем не менее разглядеть, чье тело валяется на земле, света ей хватило.
Аннет подошла поближе. К ее разочарованию эта свинья еще дышала. Она поискала вокруг, чем бы его прикончить, но в пределах досягаемости не наблюдалось никакого подходящего оружия, даже отбившегося кирпича. Слишком уж чистенькое и респектабельное это место, подумала она, обманувшись в своих надеждах. Тут ее взгляд уперся в коробку. Девушка потянулась к ней. Мужчина вдруг застонал и задвигался. Аннет пнула его в голову, сграбастала коробку и была такова.
В то же самое время Вир наблюдал, как Гренвилл забирается в экипаж, и мечтал, чтобы кто-нибудь пнул в голову его.
Он хмуро зыркнул на Джейнза, сидевшего на месте кучера и нацепившего на лицо омерзительную всепонимающую улыбочку.
Подлец видел все.
Да любой прохожий на Тоттенхем Корт-роуд мог на них наткнуться. В отличие от Джейнза, впрочем, люди не распознали бы, что обхватила Вира женщина, как удав, пытавшийся его сокрушить и сожрать одновременно.
Вир бросил Лидии узел, поспешно залез внутрь и шлепнулся на сиденье.
Экипаж резко набрал ход, отчего Гренвилл бросило на герцога. Она поспешно выправилась, что по непонятной причине разгневало его.
– Оставьте это. Поздновато что-то изображать пристойность, – резко бросил он. – Эти сплетни послужат закуской на любой пирушке все последующие двенадцать месяцев. Если кто нас увидел, то завтра к полудню разнесется по всему Лондону, что, дескать, герцог Эйнсвуд имеет склонность к мальчикам.
– Сами оставьте. Поздновато что-то беспокоиться о скандале, – холодно ответствовала она. – Вы питали сплетнями бесконечное число пирушек многие годы. И вот сегодня ночью вдруг решили проявить чувствительность к общественному мнению.
И она стрельнула в него взглядом, словно швырнула горсть острых синих льдинок.
Ему не требовалось больше света, чтобы узнать эту синеву льда, или термометр, чтобы измерить степень холода.
– Нечего бросать на меня свои убийственные взгляды, – вскипел Вир. – Вы первая начали.
– Что-то я не слышала, чтобы вы кричали "Помогите", – презрительно напомнила драконша. – И не заметила, чтобы вы оказали хоть малейшее сопротивление. Или я должна поверить, что эти два тумака, которыми вы наградили того извращенца, ослабили вас настолько, что вы не смогли отразить мой штурм?
Он даже и не думал сопротивляться. Если бы не начала она, он сам бы начал, что было бы глупо, он просто растревожил бы себя по пустякам. Даже если он унизительно возбужден из-за этой бешеной высокомерной особы, то вряд ли мог утолить свою похоть посреди оживленной улицы. И нигде бы вообще не мог получить удовлетворение. Поскольку она ведь неопытный новичок.
И не особенно-то из-за нее он и возбудился, приговаривал он про себя. Все дело в обстоятельствах. Опасность-то еще как может разбудить страсть.
Еще бы его, уж как водится, не возбудили те минуты пребывания под кроватью. Он мучился от страха, пока слушал тошнотворного извращенца, и представлял все ужасы, которые могли приключиться: нож в спине Вира, дубиной по голове, и, наконец, пришедшую за ним Смерть, и в то же время Вир не мог позволить себе умереть, потому что некому будет защитить ее от мерзавца и его извращенной товарки, а уж они сотворят с его напарницей по преступлению что-нибудь страшное и гнусное. И Вир молился пылко и отчаянно: "Только позволь мне пережить это, чтоб вывести ее отсюда – только в этот раз, и я исправлюсь, обещаю".
В мозгу его мелькнул вдруг собственный образ: он держит детскую ручонку и молча умоляет, пытаясь заключить сделку со Всевышними силами. Он поспешно заретушировал эту картину и отмел в сторону боль, стеснившую грудь.
– Я не хочу вас, – произнес он.
– Лжец, – парировала она.
– Вы столь самоуверенны, – заявил Эйнсвуд, отворачиваясь. – Вы, Мисс "Девственница-Весталка" Гренвилл, воображаете, что знаете все. Вы даже не имели понятия, как целоваться, пока я вам не показал.
– Что-то не припомню, чтобы подавала прошение о том уроке, – напомнила она.
– И поэтому решили, что вы неотразимы.
– Для вас, да. Мне хотелось бы знать, к какому еще выводу мне стоит прийти, исходя из вашего поведения. И еще меня интересует, что это вы так суетитесь по этому поводу.
– Я не суечусь и желаю, чтобы вы прекратили использовать этот покровительственный тон.
– А я желаю, чтобы вы прекратили лгать, – возразила она. – Вы делаете это из рук вон плохо. И не вижу, почему бы вам не признать, что я вас привлекаю, и это вас унижает – потому что злю вас, и потому что я невежественная девственница, и какие там еще "потому что" затрагивают вашу мужскую гордость. Без сомнения, вам и в голову не приходило, что унижает именно меня. То, что я сочла вас привлекательным, не является комплиментом моему вкусу и суждению. Судьба сыграла со мной кое-какое число неприятных трюков, но этот побил их всех.
Вир обернулся и взглянул на нее.
Она сидела неестественно выпрямившись, уставившись прямо перед собой, руки судорожно сцеплены на коленях.
– Будьте вы прокляты, Гренвилл, – выругался он, сжав на своих коленях руки в кулаки. – Нет необходимости так подкусывать, вытаскивая все это на свет, будто я задел ваши чувства.
– Будто вы смогли бы, – презрительно фыркнула она. – Будто бы я вам позволила.
– Тогда что? – требовательно спросил Эйнсвуд. – Что бы вы хотели от меня? Каких действий? Затащить вас в постель? Вы дожили до таких лет…
– До двадцати восьми, – уточнила драконша, выставив упрямый подбородок. – Я не старая карга.
– Вы умудрились сберечь свою добродетель за все эти годы, – продолжил он, повысив голос. – И вы не возложите на меня такую ответственность. Не заставите поверить, что я сокрушил ваши моральные принципы.
– Мне наплевать, во что вы верите.
– Вы знаете, кем я был, когда встретил вас! Даже ваша шлюха-подружка предостерегала вас насчет меня! Она вам даже советовала уехать из Лондона, разве не так?
– Лондон – огромный город. Не было никаких причин тому, что наши пути пересекались снова и снова. – Она бросила на него косой взгляд. – Не было повода вам внезапно появляться в "Голубой Сове", которую во всем мире знают, как место паломничества журналисткой братии. Не существовало никаких причин заскакивать в "Джерримерз" или преследовать меня до дома Хелены, или гулять прошлой ночью в Ковент-Гарден, единственной ночью, когда я там оказалась одна. Или я должна верить, что это все стечение обстоятельств, и никто не шпионит для вас, докладывая обо мне? Скажете, что это не так, что это все мое тщеславие воображает ваше столь сильное беспокойство по моему поводу? – Уголок ее рта чуток приподнялся. – Тогда поясните мне другое: почему не вы, Эйнсвуд, поскольку этот номер не пройдет.
– Чума вас забери, Гренвилл, я не совершил бы этого, я же знал, что вы окаянная чертова девственница!
Она ответила не сразу, и вырвавшиеся у него проклятия, казалось, повисли в наполненном напряжением воздухе между ними.
Затем он похолодел, воистину, когда до него дошел смысл, и он понял, что натворил. Он был лжецом, как она и говорила, он лгал себе все эти недели. Жалкое глупое вранье. Она была прекрасным чудовищем, и он желал ее, и боялся представить, как сильно он ее хотел. Редко он хотел что-то столь же неистово, и уж никогда это не касалось женщин. В женщинах он находил лишь одну пользу, и ни одна из особ не стоила хлопот, когда их такое великое множество, и если не подойдет одна, то найдется с таким же успехом другая.
В нем теплилось ужасное подозрение, что на сей раз так не выйдет. Если дело не выгорело, почему бы ему не найти кого-нибудь еще? Или в Лондоне вдруг перевелись все шлюхи, а?
До Сохо-сквер было рукой подать, явно недостаточно, чтобы успеть решить, как поступить. Вид за окном подсказал ему, что они уже достигли Чарльз-стрит.
– Кажется, вы во власти одного из своих очередных приступов благородства, – произнесло прекрасное чудовище.
– Нет во мне никакого благородства, – угрюмо возразил Эйнсвуд. – Не приписывайте мне того, чего нет и в помине. Я ошибся, вот и все, что неудивительно, со мной частенько такое случается. Не я ли принял жену Дейна за шлюху? Будь рядом с вами кто-то, как рядом с ней, чтобы вколотить мне истину по первое число, и ничего этого не случилось бы. Прошлым вечером я был готов отступиться, как только понял свою ошибку. И ведь именно вы позвали меня обратно и попросили о помощи. Если бы вы тогда держались от меня подальше, я бы сам не распускал руки. Но вы же не можете ожидать…
Он прервал речь, красноречиво проследовав взглядом вниз по длинным ногам, заключенным в грешно облегающие их штаны. Затем взгляд скользнул снова вверх, очертив совершенные линии бедер и талии (сию талию легко бы обхватили его большие ладони) и восхитительные выпуклости ее груди, вызывающие в нем страстную вспышку похоти, рвущую на клочки гордость и накопленный за всю жизнь цинизм.
И тогда, когда его взгляд добрался до ее прекрасного надменного лица, он начал понимать, хотел он того или нет, что именно не давало покоя его сердцу.
– Понимаю, – откликнулась дракониха. – Выходит, я вас разочаровала. Вы могли бы отмести в сторону личную неприязнь, будь я опытной женщиной. Но необходимость выносить мою одиозную личность, и при этом еще играть в наставника – слишком много от вас требует. – Она посмотрела в окно. – Это не ваш долг, как вы сказали. Просто потому что вы что-то начали, непредумышленно, вы не обязаны это заканчивать. Просто потому что вы посвятили меня в пропущенную часть моего образования, мне не стоит рассчитывать на то, что вы завершите мое обучение. Сей предмет вряд ли тайна за семью печатями, известная лишь избранным. Так что я смогу найти кого-нибудь еще, кто с тем же успехом продолжит уроки.
– Кого-нибудь еще? Кого, дьявол вас забери, вы… Впрочем, вы шутите.
Он издал смешок, некстати вспоминая при этом, как Хелена Мартин пригласила свою подругу выйти и устроить "весьма приятный сюрприз" для Селлоуби, этого повсеместного сплетника.
– Желающим несть числа, – заверила драконша. – Многие мужчины наслаждаются моим обществом.
– Скопище пьяных низкопробных писак, вы имеете в виду, – съязвил он. – Ладно, позвольте объяснить вам кое-что насчет мужчин, Мисс "Мессалина" Гренвилл. Вовсе не вашу личность они ценят. Или ваш ум.
– Мы въезжаем на Фрид-стрит. – Она отвернулась от окна. – Думаю, у вас ни минуты не осталось. Все же, могу ли я надеяться, что вы сможете стерпеть мою благодарность? Я весьма рада, что этой ночью со мной были вы. Как выяснилось, меня тот тип чрезвычайно обеспокоил. Весьма отрадно было знать, что вам не составит хлопот отправить его по назначению. Как вы и показали.
Карета остановилась перед ее домом.
Вир все еще пристально таращился на нее, это "кто-нибудь еще" трубило в его голове наподобие охотничьего рожка, в то время как сердце выводило бешеную барабанную дробь.
– Не будет никаких "еще", – сдавленным голосом произнес он, когда в груди у него раздавался рев. – Вы просто говорите это, чтобы заставить меня… – Никакая это не ревность, нелепо ревновать к мужчине, существующему лишь в воображении Вира. – Заставить меня поступить согласно вашим желаниям. Вы тем же способом ловко подцепили меня прошлым вечером. Это дерзкая насмешка, вот и все.
Дверь кареты распахнулась. Джейнз, будь он проклят, мог быть весьма проворным, когда ему то было выгодно, а это обычно случалось в наименее удобные моменты для Вира. Впрочем, Джейнз ужасно спешил добраться до дома, прежде чем какой-нибудь знакомый заметит его в постыдной роли кучера.
– Прошу прощения, – крайне учтиво сказала она. – Я не собиралась дразнить вас. Не соблаговолите ли вы выйти из экипажа, ваша светлость? Или вы предпочитаете, чтобы я переползла через вас?
Джейнз стоял тут же и ловил каждое слово, что было видно по тому, как его черные брови взлетели чуть ли не до линии волос.
Вир бросил на камердинера грозный взгляд и выбрался из кареты. Прежде чем герцог успел подать ей руку, Гренвилл проворно выпорхнула и без промедления поспешно устремилась к двери.
– Подожди, – бросил Вир Джейнзу, затем поспешил за ней.
– Что это вы за байки рассказываете? – требовательно обратился к ней Вир, пока она выуживала ключ из кармана спенсера. – Я, стало быть, испортил ваши моральные принципы, Гренвилл? – Он загородил ей дверь. – Именно это я сделал?
– Не будьте смешным, – парировала она. – Я не леди, а журналистка, а все знают, что у нас отроду не водится моральных принципов. – Изящная рука, державшая ключ, махнула нетерпеливо. – Прочь с дороги, Эйнсвуд. Я вас ни в чем не обвиняю. Нет нужды устраивать сцену.
– Не обвиняете меня? – Он повысил голос. – О, нет, конечно же нет. Я всего лишь завлек вас на дорогу к погибели. Никакого вреда не причинил, нет, в самом деле. Только то, что вы вбили в свою пустую маленькую головку…
– Сбавьте тон, – предупредила она. – Вы огорчите собаку. Она не любит, когда незнакомцы кричат на меня.
– Дьявол забери вашу проклятую псину! Вы не смеете пугать меня этим вашим "кто-нибудь еще"…
– Я не… Ох, ну вот, вы своего добились.
Вир различил приглушенный топот откуда-то из глубины здания, а затем безошибочный лай мастиффихи, пребывающей явно не в дружелюбном настроении. Шум, кажется, раздавался из недр преисподней. Хотя от псины Вира отделяли стены дома, он смог почувствовать, как заклацали от сотрясения его зубы. И задребезжали оконные стекла.
– О, разумеется, добился. – Вир отступил на шаг от двери и прокричал, заглушая грохот, производимый животным. – А ты слишком опаздываешь, Сьюзен. Я это начал, и сейчас ее ничем не удержишь. Тебе лучше добраться до неких незнакомцев, потому что…
– Будьте вы прокляты.
Гренвилл вставила ключ в замок и открыла дверь. Затем схватила его за руку, втащила в дом и захлопнула за ними дверь.
Следующее, что услышал Вир, был бешеный рык.
Все случилось в одно мгновение, от которого кровь застыла в жилах. Он увидел, как собака прыгнула на них – смертельный, мощный бросок, обнаженные клыки – и попытался столкнуть Гренвилл с дороги. Но она сама стремительно кинулась к нему и загородила своим телом.
– Сьюзен, фу, – закричала она.
– ФУ, ЧЕРТ ТЕБЯ ПОДЕРИ! – гаркнул он набросившемуся чудовищу.
Вир прижался спиной к двери, крепко обхватив руками свою предполагаемую спасительницу, выжидая, когда сердце вновь забьется, а узел, стянувший внутренности, ослабнет.
Он увидел, что собака протрусила в холл, где ее за ошейник схватила взволнованная горничная. Бросив извиняющийся взгляд на парочку у двери, горничная увела Сьюзен.
Недавний вопль хозяйки, а, может, громкая команда Вира, явно проникли в одержимые убийством мозги Сьюзен, и они оба, Эйнсвуд с драконшей, кажется, наконец, обрели свои конечности.
Вир не понял, как эта псина умудрилась остановиться на середине атаки. Он не присматривался, поскольку занят был тем, чтобы извернуться и принять на себя тяжесть нападения.
Он понимал мастиффов. В Лонглендзе он рос вместе с ними. Они не были злыми или легко возбудимыми по своей природе. Если с ними не обращаться дурно, то они, в общем-то говоря, спокойного нрава. Им можно доверить детей. Все же они были собаками, и когда у них кровь взыграет, то они не поддавались разуму и были глухи даже к командам хозяина.
Его горгона могла быть покалечена… убита.
Что за проклятая дурость: встать на пути взбешенной мастиффихи.
Чтобы защитить его.
Вир поднял руку, провел по ее затылку и зарылся пальцами в ее волосы. Когда она ринулась к Виру, шапка, сбившаяся на бок, упала на пол.
– Вы меня в могилу сведете, Гренвилл, – устало прошептал он.
Она отвела назад голову, ее синие глаза вспыхнули.
– Если бы вы сохраняли спокойствие, Сьюзен бы не пыталась свалить вас. – Она подняла руку и толкнула его в грудь. – Она только пыталась вас отпугнуть. – Она снова толкнула. – Вы меня совсем сдавили, Эйнсвуд.
Ишь ты, сдавил он ее. Да Вир потерял десять лет жизни за ту ужасную секунду, когда прыгнула собака, и наверняка при этом еще обзавелся великим множеством седых волос.
Его руки скользнули на ее плечи. У него возникло желание хорошенько потрясти ее. И он уже было начал. Но глаза ее сверкнули, рот открылся, приготовившись произнести какое-нибудь ругательство, и он наклонился и сомкнул свои губы на нем, чтобы только не слышать, что бы это ни было.