Она встала, оправив платье. Достала платок, аккуратно промокнула пятно на груди. Прикрыла его накидкой и спрятала фальшивый клинок, приобретенный накануне у фокусника-факира.
"Ты будешь с ужасом вспоминать Ефросинью до конца своих дней, Лиза. Между тем, как хладнокровно ты с ней расправилась! Дьявол тебя побери, Лиза… Какое же огромное удовольствие я получила от этого представления!"
Глава 26
По высочайшему предписанию было велено выслать Митю в составе колонны других каторжников числом в пятисот человек. Путь лежал через Пермь. Дальше - губернские города и визиты к губернаторам. Конечную цель поездки не разглашали, но каторжники догадывались, что ею будет Чита. А значит, путь труден и полон лишений.
В то ненастное осеннее утро, после ночлега в Перми, колонна каторжан медленно, словно нехотя, тянулась по подъему к стоящей на хребте станции.
Оказавшись на самом верху, кто-то из каторжан присвистнул.
- Гляньте, красота-то какая! Эх, мать твою в душу!
Другой отозвался:
- Плохая это красота, гиблая. Что угодно отдал бы, лишь бы ее не видеть.
Митя полулежал на повозке, завернувшись в меховое одеяло. Приподнявшись, он бросил взгляд вниз, и у него засосало под ложечкой. Странно как-то засосало, нехорошо. Что-то страшное было там, внизу. Холодное и неотвратимое.
Вид, который ему открывался, был прекрасным, как только может быть прекрасна королева лесов, снегов и льдов - Сибирь.
Вершины вековых деревьев подпирали небо. Их иссиня-лиловые ветви переплетались, образуя замысловатое колючее море. Дорога извивалась змейкой и спускалась вниз, теряясь в исчезающем за горизонтом океане деревьев.
Кто-то из каторжан попросил пить, и пока начальник колонны улаживал на станции формальности, осужденным удалось пригубить обжигающей холодом жидкости. Воду подавала озябшая девочка, завернутая в плотный, связанный вручную платок.
- Что встали?! Разморило, чай, от местной водицы-то?! - крикнул один из сопровождавших колонну казаков. - Двигайтесь живее! Ну же, пошли!
Мужик, сидевший впереди Мити, щелкнул кнутом и крикнул:
- Эх, Сибирь-матушка, чтоб тебя сто лет не видеть, здравствуй, разнелюбая!
Невесело каторжане двинулись вниз по размякшей сырой дороге, угрюмо напевая протяжную песню. Они давно уже смирились с судьбой, угодив в цепкие руки закона после того, как его преступили. Немногие решились бы сейчас на побег, да и не было возможности куда-то бежать. В этих непролазных лесах их ждала только смерть: дикие звери не дали бы им, безоружным, ни единого шанса выжить.
Женщина шла за колонной сгорбившихся, гремящих цепями каторжников очень медленно. Ее ноги, обутые в стертые мужские сапоги, увязали в жидкой грязи. Дорога казалась бесконечной. Небо нависло над головой косматыми тучами. То и дело моросил дождь.
Женщина больше не чувствовала ног; существовала только долгая, тянущая боль там, где когда-то были нежные пальцы. Сейчас пальцы из-за прогрессирующей болезни искривились, превратились в бесформенные обрубки.
Она терпела. Понимала, что господь неслучайно послал ей испытание, что после невзгод и потерь она обретет, наконец, любимого.
Казаки, едущие на лошадях рядом с каторжанами, время от времени переговаривались. Они уже давно приметили странницу, но она им не мешала, разве что была причиной разговоров.
- Слышь, Михась, странница-то все ковыляет за нами от самой Перми.
- Ну и шут с ней, на то она и странница. Что ей делать-то в здешних местах? Глянь, Вась, грязная вся, ноги едва волочит. Може, пугнуть?
- И то верно.
Двое отделились от каторжников и направились к женщине, державшейся от них на расстоянии. Подъехав, они начали кружить вокруг, создавая водовороты в грязевых лужах.
- Ну что, мать, что надо-то тебе? - подал голос Михась. - Нечего тебе здесь делать, иди с богом отсюда.
Женщина вся сжалась под темным сукном, но все же нашла в себе силы и выкрикнула:
- Не подходите! Что вам, служивым, за дело до божьей странницы?
- Ты глянь, Михась, а странница-то - молодка, похоже? - и уже обращаясь к женщине. - Не знаю, божья ты или еще какая, бабе здесь не место. Проваливай, пока жива! Смотри, костьми ляжешь!
- Ты, служивый, не мешай мне, убогой, идти своим путем, - странница затрясла палкой, изображая гнев, - муж у меня там, не могу уйти! Отойди, говорю!
- Что делать-то будем? Баба все же. За мужиком своим идет, - посочувствовал Михась.
- Ну и пусть себе идет, черт с ней. Авось, у дальней деревни отстанет.
- Изголодалась совсем? - Михась наклонил голову.
Помедлив, он вытащил из сумки увесистый ломоть хлеба и протянул женщине. Та выхватила хлеб и поклонилась.
- Спасибо тебе, солдат. Господь не забудет твоей доброты. Золотое сердце у тебя, служивый!
- Эй, каторжане! - выкрикнул Михась. - Чья жена за нами от станции волочится?
- Да чья ж пойдет? - откликнулся кто-то.
- Ясное дело, чумовая баба!
Митя оглянулся. Что-то в этом бесформенном силуэте показалось ему знакомым. "Лиза? Нет, не может быть. Какая глупость! Лиза на такое не способна. Отчего же эта женщина смущает сердце? Вдруг и правда Лиза?"
Бородатый мужик окликнул Панина:
- Эй, благородный, твоя, чай?
- Нет, это невозможно… невозможно…
Каторжане затянули протяжную песню. Воздух был чистый, от чего печальная мелодия разносилась далеко над верхушками стоявших по обе стороны дороги деревьев.
Странница подняла голову, пытаясь уловить в общем многоголосье голос любимого. Она не видела его, но знала, что Митя здесь, рядом. От этой мысли становилось легче. Она убеждала себя, что теперь все вынесет. Добрые люди пожалеют ее и, даст бог, не позволят сгинуть.
Внезапно послышались громкие хлопки выстрелов. Сначала за грудь схватился Василий, рухнув замертво с лошади. За ним следом, не успев перезарядить ружье, прямым попаданием навылет был сражен Михаил. Та же участь ждала и остальную охрану.
Каторжники в панике хотели бежать, но мешали тяжелые цепи, сковывающие ноги.
Митя в беспокойстве привстал на повозке: вот бы разглядеть, откуда стреляют! Наверное, это бандиты пытаются освободить товарища-каторжника.
Неожиданно пронзительной болью обожгло тело. Он понял, что пуля, выпущенная невидимым стрелком, была предназначена и ему.
Где же нападавшие? Что же так холодно?
Митя терял силы. Мысли исчезали. В изнеможении он рухнул на повозку и уперся взглядом в небо. Ему удалось разобрать разговор приближавшихся к повозке людей.
- Сражен наповал!
- Да ты ловок, Остап, и глаз у тебя - что надо!
- Другим тоже досталось.
Двое остановились в шаге от Мити. Их нехорошие, недобрые лица показались Мите знакомыми.
Остап склонился над раненым.
- Ну что, Дмитрий Петрович, худо тебе? - он смачно выругался и сквозь зубы процедил: - Осталось тебе, дражайший, жить недолго. Закончилась твоя никчемная жизнь. Предупреждали же тебя держать язык за зубами. А ты, дурак этакий, не сдержал слова!
- Пошел вон, - Митя еле шевелил губами.
Стоявший неподалеку человек вскинул ружье и прицелился, но Остап жестом велел ему не стрелять.
- Не трать патроны. Пущай помучается. Он уже не жилец. Давай-ка лучше уберемся отсюда, - и обращаясь снова к Мите, добавил, - это прощальный подарок тебе от тестя, не поминай его лихом!
Странница при звуках выстрелов застыла на месте. Хотела бежать вперед, но ноги не слушались.
Сделав над собой усилие, она миновала сбившихся в кучу каторжников.
Где же любимый? Он жив? Почему его не видно?
Повозка, стоявшая в стороне, слегка двинулась, и странница заметила Митю. На мгновение замерла, а потом, подобрав грязный подол, кинулась к нему на помощь.
- Как же так? Почему? Кто посмел?
Она забралась на повозку, встав перед раненым на колени. Ей казалось, что она кричит, на самом же деле слова были совсем тихими.
- Катя, значит это была ты…
Панин смотрел на жену прямо, без удивления, не отрывая взгляда.
- Ты ведь хотела меня убить? Признайся.
- Что? - Катрин не ожидала прямого вопроса мужа и, наверное, впервые за долгое время растерялась.
- Как бы ты меня убила? Отравила? Столкнула с моста? Или переехала каретой? Ведь это ты убила Анну Нелицкую? И смерть Софьи Шимановой - на твоей совести? Если бы в меня не стрелял Валериан Басов, если бы я сейчас не умирал от пули наемников твоего отца, как бы ты расправилась со мной? - хрипел он из последних сил.
- Я бы не смогла тебя убить.
- Не лги…
- Это правда. Я хотела найти для тебя самую страшную казнь, но не нашла. И теперь нет смысла мстить… Если тебя не станет… Значит, я напрасно лишила жизни всех этих несчастных женщин.
Митя закашлялся и на минуту замолчал. Потом открыл глаза, собрался с силами и продолжил:
- Зачем? Зачем столько жертв?
- Ты хотел начать новую жизнь. Без меня. Ты предал меня. Все эти женщины желали тебя. Но только я, одна я имела на тебя право. Они заслужили смерть!
- Катя, о чем ты говоришь? Разве совсем еще юная Анна Нелицкая настолько провинилась перед тобой? А Софья? Она только что родила… Как можно было лишать ее жизни?!
- Все получили по заслугам.
- Все? И Лиза? Лиза мертва?
Катрин издала звук, похожий на рычание.
- О, нет! Твоя драгоценная Лиза цела.
- Почему ты оставила ее в живых?
- Для Лизы я припасла другое. Жизнь, которая ей предстоит, хуже смерти.
Митя попытался подняться, опираясь на локти. Меховая накидка соскользнула, и взору Катрин открылась испачканная кровью рубашка.
"Господи, я ведь могу навсегда его потерять! Жизнь станет бессмысленной. Зачем жить дальше?"
Катрин бросилась к мужу, обхватила его голову руками, приподняла, подпихнула солому, поправила меховую накидку.
Митя шептал неразборчиво:
- Вы все отреклись от меня… все… и Лиза… и Софья… и ты… Прижми меня к себе…, вот так…, крепче…
Он протянул руку вперед, пытаясь дотронуться до лица Ефросиньи. Рука задрожала и бессильно обмякла. Митя потерял сознание.
- Тише, тише, - Катрин говорила с мужем, словно с ребенком, краем рукава растирая по лицу слезы, - никто от тебя не отрекся… Тише…
Вся сила ее характера куда-то пропала. Она не знала, как быть, как помочь истекающему кровью человеку. Стараясь вспомнить, как Валериан ухаживал за ее язвами, Катрин сняла платок, разорвала его на части и попыталась перевязать кровоточащую рану.
- Боже мой, что же теперь делать? Где искать помощи?
Катрин снова согнулась над мужем, молясь лишь о том, чтобы кровь быстрее остановилась.
Митя начал кашлять, кровь выступила на губах.
- Брось меня… Мне уже… ничем не поможешь.
- Бросить тебя? Не для того я тебя нашла!
Катрин пересела на место бездыханного возницы, столкнув того с повозки. Щелкнула поводьями, заставляя испуганную лошадь идти.
Повозка уверенно двинулась с места. Лошадь, устав стоять на одном месте, охотно трусила вперед.
Когда Катрин начинало казаться, что сердце любимого перестало биться, она бросала поводья, склонялась к нему, прислушивалась к его тихому, прерывистому дыханию.
Женщина не обращала внимания на то, что платье ее было насквозь мокрым и совершенно грязным, а ноги онемели. Она лишь крепко сжимала зубы и заставляла лошадь идти быстрее, двигаться вперед до тех пор, пока Митя не получит помощь.
И Катрин, ни секунды не сомневаясь, была готова отдать свою жизнь, только бы его спасти.
Эпилог
Зеркала редко говорят правду. Значительно чаще они превращаются в злых на язык недоброжелателей и, глядя тебе прямо в глаза, омерзительно лгут по поводу твоей и без того не слишком идеальной внешности. Реже они оказываются лживой прислугой и самозабвенно льстят, стараясь выслужиться до чина главного будуарного зеркала. И только самые правдивые зеркала волею судьбы оказываются на чердаке. Со временем их покрывает слой многолетней пыли.
"Правда никому не нужна", - Лиза поняла это, глядя в роскошное, украшенное узорчатым обрамлением зеркало в спальне Стаси. Зеркало сделало карьеру: выслужилось до чина придворного. Лиза знала, что такие зеркала делаются особенным способом, позволяющим отражению становиться привлекательнее.
Лиза провела тонкими нервными пальцами по прохладному краю рамы. Прошла целая вечность с того прекрасного бала в Зимнем, когда она стояла здесь же, вглядываясь в собственное отражение.
Теперь Лиза знала, что увидела в зеркале. Гордость. Восхищение. Самовлюбленность. А ведь во всем была виновата эта волшебная игрушка, изменившая ее отношение к себе. А сама Лиза? Разве она непричастна к тому, что случилось?
И вот теперь она снова здесь, перед тем же зеркалом, словно перед открытой книгой судьбы. Лиза не получила от жизни ничего из того, на что надеялась. Напротив, она осталась в одиночестве, лишившись сестры, мужа, детей…
Вот теперь и Стаси покидает ее, выходя замуж.
- Стаси, ты счастлива? - Лиза задала вопрос, зная заранее, что ответит подруга. Но ей хотелось услышать подтверждение своих мыслей, знать наверняка.
Стаси поправляла кружева на белоснежном подвенечном наряде. Попутно она умудрялась отпускать замечания прислуге:
- Арина, тише! Ты же не бабушку на исповедь собираешь. Эта ткань легко рвется, будь аккуратнее.
- Хорошо, Анастасия Романовна, не волнуйтесь, - отозвалась молоденькая девушка.
- Безусловно, я счастлива. Конечно, я могла быть счастливее, будь мой жених немного моложе, - она приблизилась к Лизиному уху, - ты понимаешь, о чем я.
Кончики Лизиных ушей зарделись.
- Не красней так, ты же замужем, во всяком случае… - Стаси запнулась.
- Зачем сегодня возвращаться к старой теме, дорогая? Государь пока не подписал прошение о разводе. Официально я замужем. Только не знаю, надолго ли…
- С тобой все будет хорошо. А вот я завтра отправляюсь в путешествие и уже ни в чем не уверена. - Но ведь ты вернешься.
- Конечно, но… не так скоро. Пока Энтони не уладит дела.
- Разве вы не в свадебное путешествие едете?
- Все это так. Но я не знаю, как долго мы задержимся во Франции.
Лиза догадывалась, что Антон Андреевич приурочит к поездке решение важных дел, связанных с банком. Она также подозревала, что дела эти затянутся на неопределенное время и что в результате Стаси уже не сможет быть фрейлиной Ее императорского величества.
Они с подругой точно поменялись ролями. Теперь ей, Лизе, суждено всюду следовать за царской четой, отказавшись от личной жизни.
Лиза давно смирилась с новой участью. Ведь она собственными руками разрушила все то хорошее, что было в ее жизни. На этом месте возникла иллюзия другой женщины, другой Лизы. Лиза словно скинула собственную кожу и облачилась в чужую шкурку.
А ведь Лизе не нужен ни блеск балов, ни придворные развлечения, ни ухаживания кавалергардов. Она мечтает только об одном - поскорее снова обрести свой дом, свою семью.
- Чудесное платье. К твоим волосам так идет белый цвет.
- Мой дорогой банкир уже нанял мастеров для отделки интерьеров в нашем новом доме. Время пролетит так быстро, что ты и не заметишь. А в конце весны начнутся сборы в Петергоф. Попробуй подружиться с фрейлинами.
- Я постараюсь.
- Молись за меня, Лиза, как я молилась за тебя.
- Ах, Стаси, почему ты уезжаешь сейчас, когда так мне нужна?
Стаси открыла объятья и с чувством расцеловала подругу.
- Не стоит печалиться, Лиза. Все-таки я выхожу замуж, а не ты. И именно мне по традиции положено плакать! Даже необходимо, иначе какая из меня невеста? - Стаси улыбнулась сквозь слезы. - Обещай, что не станешь расстраиваться?
Девушки закончили с туалетом хозяйки и тихо замерли вдоль стены.
- Господи, спаси и сохрани, - Стаси опустилась в углу комнаты перед иконой и некоторое время беззвучно молилась. Потом энергично поднялась, распрямила спину. - Пора!
Из коридора донесся тревожный шепот прислуги. Дверь хлопнула, послышались тяжелые шаги и властный мужской голос. Девушки, прислуживающие Стаси, сначала кинулись из комнаты на громкие звуки, но, испугавшись, тут же рассыпались по углам.
Стаси подхватила юбки и решительно направилась к выходу. Однако на пороге комнаты столкнулась с государем.
- Ваше императорское величество, вы здесь…
Стаси почтительно склонилась. Ее примеру последовала и Лиза, завидев величественный профиль.
Николай Павлович прошел мимо бывшей фаворитки, не обращая на нее внимания. Спустя мгновение он уже демонстративно приветствовал Лизу.
- Мадам Вересова! Приятно удивлен. Оказывается, вы прекрасно справляетесь не только с обязанностями фрейлины.
- Государь, мадемуазель Северина только что закончила свой туалет.
- Вижу, вижу. Надеюсь, мадемуазель Северина не слишком торопится? - император бросил быстрый взгляд в сторону Стаси и принялся разглядывать Лизино платье.
Стаси сохраняла молчание.
- Я не уверена в этом, государь, - Лиза поняла, что необходимо подыграть императору, поддержать полушутливую беседу, одновременно сохранив уважительную дистанцию.
Николай Павлович подошел ближе к Лизе.
- От чего же?
- От того, государь, что Анастасия Романовна только что сказала: "Пора", - и вы сами изволите видеть, что это означает.
Романов подошел еще ближе.
- Раз уже пора, то я бы желал проводить вас, мадам, до кареты, - император предложил Лизе руку и, не глядя на растерянную Стаси, уверенной походкой направился к выходу.
Невесте оставалось лишь быстро набросить шубку и проследовать за императором. Весь оставшийся до кареты путь Стаси созерцала царственный затылок. Ноги подкашивались. И не от того, что ей суждено предстать перед алтарем. Скорее от того, что пережитое унижение, причину которого она прекрасно понимала, расстраивало больше, чем искренние слезы лучшей подруги.
Император первой в карету отправил Лизу - Лиза не посмела возразить. Стаси остановилась в нескольких шагах позади и не решалась подойти ближе.
Николай Павлович даже не соизволил развернуться:
- Желаю вам счастья, мадемуазель. Надеюсь, брак сложится удачно. Сожалею лишь об одном: зачем вы так поспешили. Мне не нравится ваш выбор. Вы провинились и понесете наказание. Уезжайте же как можно скорее и подольше не возвращайтесь. Уверяю, я о вас больше не вспомню. Прощайте.
Император резко развернулся и быстрым шагом направился прочь. Стаси же мгновенно очутилась в карете рядом с Лизой и взволнованно зашептала:
- Дорогая, я никуда не еду. Свадьба отменяется.
Лиза возразила:
- Но… но ты не можешь! Ведь все уже готово и тебя ждут!
- Нет, я не выйду замуж. Я не должна оставлять тебя здесь одну. Лиза, ты поняла, что случилось?
Лиза попыталась собраться с мыслями и предположила:
- Он сильно разгневан?
- Он намерен мне отомстить и уже продемонстрировал, как это сделает.
- О чем ты?
- Бог мой! Да завтра каждый извозчик с Невского будет знать, что у императора новая фаворитка. Прислуга разнесет эту весть мгновенно.
- Кто же эта фаворитка?
- Ты, конечно, дорогая моя, кто же еще?!
Лизе не хватало воздуха, голова кружилась.