- Разумеется, маркиза... и я приношу вам свои самые искренние извинения, но вы знаете, какую дружбу я питаю к мадам де Сен-Форжа. Встреча была так неожиданна, и мы не виделись столько месяцев, что на радостях я забыл обо всех правилах приличия. Радость...
- Вы один испытываете радость. Не думаю, что наша с вами юная подруга хранит столь уж счастливые воспоминания о вашем "гостеприимстве". Самое меньшее, что вы можете для нее сделать, это больше не напоминать о себе.
- Не вижу оснований. Напротив, я хотел бы удостоиться нескольких минут беседы. Мне показалось, что вкралось какое-то недоразумение...
- Уж не знаю, что там вкралось, но лестница - неподходящее место для бесед. Извольте посторониться!
- Простите меня! Я действительно очень неловок!
Он пропустил дам, но последовал за ними. На площадке Атенаис обернулась.
- Как далеко вы намерены следовать за нами?
- Я... Я только что вам сказал, что желал бы, чтобы мадам де Сен-Форжа уделила мне несколько минут. У вас не достанет жестокости отказать мне в столь малой просьбе.
Не отвечая де Лувуа, мадам де Монтеспан посмотрела на Шарлотту.
- Вы хотите говорить с ним?
- Нет... Конечно, нет! - мгновенно ответила та, прикрыв глаза.
У Шарлотты сердце забилось, как колокол, при одной только мысли, что она может остаться с глазу на глаз с этим чудовищем, пусть только на одну секунду! Ей было стыдно своей слабости, она предпочла бы быть более мужественной, но ничего не могла с собой поделать.
- Вы слышали? - язвительно осведомилась маркиза. - Так что примите наши пожелания доброго вечера, господин министр... Хотя нет! Пойдемте со мной. Я уделю вам минутку для беседы.
Остановив проходящего мимо молодого человека, который поприветствовал их почтительным поклоном, мадам де Монтеспан попросила:
- Господин де Беллекур, окажите любезность, проводите в покои герцогини Орлеанской мадам де Сен-Форжа, вот она, перед вами. Я задержала ее и отвлекла от служебных обязанностей и не хочу, чтобы на обратной дороге у нее возникли какие-либо неприятности.
Лицо молодого человека уподобилось розе, раскрывшейся навстречу солнцу. У него даже дыхание перехватило от восторга.
- Я счастлив оказать услугу мадам де Монтеспан. Служить мадам маркизе несказанная радость. Я готов...
- Тем лучше. Но не докучайте графине комплиментами. Мадам де Сен-Форжа сегодня плохо себя чувствует.
Минуту спустя рука Шарлотты покоилась на руке де Беллекура, который торжественно повел ее вниз по лестнице. А маркиза направлялась с министром в свои покои, и они прошли целую анфиладу комнат, прежде чем остановились в кабинете мадам, где она указала ему на кресло.
- Садитесь, и поболтаем, - предложила она, беря два хрустальных бокала из прелестного серванта работы Буля и наполняя их испанским вином.
Она протянула один из них своему нежданному гостю и сама села напротив него.
- Мы с вами давние друзья, господин министр. Не будем говорить о будущем, но сейчас мы по-прежнему дружим, я по-прежнему дорожу вами и поэтому хочу предостеречь от одной глупости. Если только вы ее уже не совершили...
- Был бы благодарен, если бы вы говорили яснее. Соизвольте пояснить, что вы имеете в виду, говоря о глупости?
- Я имею в виду преследование малютки де Сен-Форжа. Придворные сплетники в последнее время весьма охотно упоминают ваши имена...
- Я не преследую ее...
- Не рассказывайте мне сказок, у меня есть глаза, и я им доверяю. А они говорят мне, что она вас боится, стало быть, вы ее преследуете. Логично?
Де Лувуа постарался выразить на своем бульдожьем лице полную непринужденность, но это ему плохо удалось.
- Мне кажется вполне естественным, что я ею интересуюсь, но хотел бы узнать, с чего вы взяли, что она меня боится. Вы забываете, что я, можно сказать, спас ей жизнь. Кто, как не я, вытащил ее из Бастилии, где она вконец бы зачахла, и поместил в куда более здоровые условия? И сделал это под свою ответственность, не спрашивая разрешения короля!
- Для вас это не в новинку, любезный де Лувуа! Я готова поклясться, что король не знает и о половине бед, которые причинили его народу ваши драгуны.
- А вам известно о драгунах?
- Я родом из Пуату, мой дорогой, и регулярно получаю оттуда вести. Если народ в один непрекрасный день проклянет своего государя, то произойдет это не без ваших стараний. Но оставим драгун в покое и займемся Шарлоттой. В первую очередь расскажите, куда же вы ее отправили для "поправления здоровья"?
- В небольшой домик в лесу, который построил для себя, чтобы изредка, сложив бремя государственных забот, отдыхать там. Старинный охотничий павильон.
- Мне-то кажется, вы соорудили там клетку для птиц, в которой прячете от ревнивой мадам де Лувуа бедные безобидные создания, пробудившие ваш неумеренный аппетит.
- Почему вы решили, что моя жена ревнива?
- Глупость не означает бесчувствия. Одно другому не мешает. Я совершенно уверена, что карающая рука, опустившаяся на голову бедняжки Шарлотты и вытолкнувшая ее среди ночи в лес, на мороз, к волкам и на растерзание разбойникам, принадлежала вашей жене.
- Вполне возможно. Я не прилагал усилий узнать доподлинно, кто это сделал.
- Это ваше дело, но вернемся к Шарлотте. Вы ее обидели?
- Говорю вам, я ее спас.
- Если говорить о спасении, то ее спасли мои сторожа, когда нашли ее лежащей на снегу без сознания и принесли ко мне. Если бы вы на самом деле беспокоились о ее здоровье, то она видела бы в вас истинного друга и ее глаза светились бы, радуясь встрече с вами. Но я не заметила в ее взгляде приязни, а увидела испуг и даже ужас. Поэтому повторяю свой вопрос: чем вы ее обидели?
Голос маркизы зазвучал сурово и властно, от нее уже никак нельзя было отделаться салонной болтовней. Де Лувуа пока не собирался сдаваться, но все-таки немного отступил.
- Пустяки, сущие пустяки! Мелкие знаки внимания, которые она исключительно по своей глупости могла счесть авансами.
- Шарлотта далеко не глупа. Остается выяснить, что вы называете "мелкими знаками внимания". Они были такими же, какими вы допекали Сидонию де Ленонкур?
- Нашли что вспомнить! Давно пора забыть эту древнюю историю!
- Нет, не пора, потому что, я вижу, вы снова хотите ввести ее в моду. Я требую от вас правды! Она не выйдет за стены этого дома. Даю вам свое слово, вы меня знаете и можете быть уверены, что на мое слово можно положиться.
Да, де Лувуа знал Атенаис де Монтеспан - все ее недостатки происходили от ее гордыни. С секунду он смотрел на нее: мадам сидела перед ним прямая и горделивая, и в ее больших синих глазах пламенела царственность, которой на протяжении многих лет покорялся один из самых великих королей мира. Все тяготы были ей по плечу. Она была и оставалась несравненной.
Де Лувуа пожал плечами, встал с кресла и плюхнулся на табурет. Потом оперся локтями о колени и положил подбородок на сжатые кулаки.
- Правда состоит в том, - проговорил он глухим голосом, - что я от нее без ума. Никогда ни одна женщина так меня не околдовывала. Я без колебаний отдал бы свою оставшуюся жизнь за еще одну ночь с нею...
- Еще одну? Значит...
Он не ответил, не поднял головы и не видел отвращения, появившегося на лице Атенаис, но она решила идти до конца.
- Она отдалась вам добровольно или вы взяли ее силой?
- Я привязал ее к кровати, чтобы она не царапалась... Боже, до чего же она была желанна, вот так, извиваясь на бархате, стараясь от меня избавиться...
Маркиза поняла, что он не испытывает ни раскаяния, ни угрызений совести, а только сладострастное вожделение, и резко оборвала его:
- Довольно! И вы удивляетесь, что она вас боится и избегает вас? Порой я спрашиваю себя: из дерева или из камня сделаны некоторые мужчины? Вы для меня - не неожиданность, всем известно, что вы грубое чудовище, но у вас еще есть время для раскаяния! И сколько же раз вы предавались своим радостям?
- Дважды... Но я позаботился, чтобы в еду ей подмешали успокоительного...
- Трогательная забота! Кстати, как вы объяснили королю приступ вашего великодушия и желание взять под свое крыло узницу Бастилии?
- Я объяснил ему, что старая тюрьма может свести в могилу красавицу, которая, совершенно очевидно, привлекла внимание короля и может еще послужить ему.
- Очень угодливо, хотя не слишком красиво. И что же король вам ответил?
- Что отныне он намерен жить в добродетели.
- В добродетели? В наши времена добродетель стала своенравна, если выбрала себе сердце короля. А как вы поступите, если Его величество король отступит от своего похвального решения и прикажет вам привести Шарлотту к себе?
- Такой возможности мне не представится, поскольку она меня всячески избегает.
- И, поверьте мне, это к лучшему! Да проявите вы хоть каплю человечности! Оставьте ее в покое! Шарлотта имеет право жить так, как считает нужным. Я сохраню ваш секрет, но пообещайте, что не будете больше досаждать ей.
- Рассказывать о моем секрете - значит повредить ей больше, чем мне, - заявил де Лувуа с циничной усмешкой.
- Безусловно, но вам лучше не пытаться повторять свои эксперименты, вас могут поджидать необычные сюрпризы!
- Но, мадам, почему вы хотите запретить мне любить, как любит любой обычный человек?
- Любой обычный? Неужели? Сравнение мне не кажется удачным, мой дорогой! Я ничего другого не пожелала бы вам, как любить, как любой обычный... Но только не как господин де Лувуа!
***
Праздники - Рождество и Новый год - не обманули ожиданий, они были пышными, изысканными, но, может быть, не такими веселыми, как при жизни королевы. Театральные представления, балы, концерты перемежались с религиозными церемониями и церковными службами, которые, казалось, с каждым днем становились все длиннее. Придворные устремлялись в церковь толпами, торопясь занять место, откуда их сможет увидеть король, и заливались горючими слезами во время проповедей знаменитого Бурдалу, который воздавал хвалу образцовой жизни Его величества, отринувшего мерзости легкомысленной юности и обратившегося к богу. Да, никогда еще не было столько слез при пении "Аллилуйя"!
Шарлотту эти публичные покаяния скорее забавляли, герцогиню Орлеанскую раздражали своим ханжеством и вызывали смех. Разделяя увеселения и молитвы полусветского, полуцерковного Рождества, Шарлотта невольно вспоминала свадьбу Марии-Луизы, королевы испанской. В тот день новобрачная плакала, королева молилась, а король, находясь между двумя своими фаворитками, откровенно выражал предпочтение сияющей Фонтанж, улыбаясь ей в ответ, и лишь изредка поглядывал на ослепительную Монтеспан, которая пламенела яростью. Тогда еще не было никакого черного платья, которое отныне всегда следовало за королем тенью. И из-за которого теперь все так непоправимо изменилось.
Ловя на себе взгляды своего мучителя чаще, чем хотела бы, Шарлотта думала о том, что предпочла бы вовсе не приезжать в Версаль. Ей так не хотелось покидать свой дом - пусть он пока еще не до конца был приведен в порядок, - а главное, свою любимую Леони. Как она любила молиться с ней рядом на Рождество, распевая старинные песнопения...
Да, дом она покинула с большой неохотой. Но чтобы не оставлять Леони одну на праздники, Шарлотта придумала пригласить к ним в Сен-Жермен Исидора Сенфуэн дю Булюа. Он примчался на своих славных лошадках быстрее, чем на крыльях, подстегиваемый радостью при мысли, что опять они с мадемуазель Леони сядут друг напротив друга и будут вести долгие приятные беседы, которых так ему не хватало с тех пор, как она уехала с улицы Ботрей. Его карета была набита бутылками вина, закусками, лакомствами и всевозможными сладостями. Он закупил в Париже все, что только ему заблагорассудилось. Обе дамы встретили его с большой радостью.
Примеряя перед отъездом в Версаль платья, Шарлотта заметила вдруг, что и ее кузина не чужда кокетства и оно очень ей к лицу. Порозовевшая мадемуазель Леони просто преобразилась, примерив приготовленный Шарлоттой подарок - изящное платье из плотного фиолетового шелка с отделкой из пышных легких кружев и хорошенькие туфельки в тон ее одеянию. Леони так по-детски обрадовалась своему наряду, что Шарлотта решила в ближайшем будущем всерьез позаботиться о гардеробе кузины. Мадемуазель Леони не должны были принимать в ее доме за прислугу или монашенку, которая предпочла жить в миру.
Перед глазами Шарлотты разворачивались королевские празднества, а она представляла себе двух милых старичков - как они сидят у камина в библиотеке, чокаются бокалами с драгоценным вином, привезенным Исидором, и ведут нескончаемую доверительную беседу в домашнем тепле, благоухающем елкой. Еловые ветки, перевязанные красными бантами, они с Леони развесили по всему дому... Как бы она хотела быть вместе с ними! Зато сколько мужественных усилий предпринимала Шарлотта, чтобы отогнать от своего мысленного взора другое лицо, которое она не видела с того самого дня, когда случилось некое происшествие на лестнице в доме Фонтенаков в Сен-Жермене. Но ей это не удавалось. И она гадала, чем занят Альбан, когда сама она любуется движениями куколок из Опера, запертая в роскошной шкатулке. Вместе ли они с актрисой, о которой говорят, что она его любовница? Как отчаянно завидовала ей Шарлотта! Или, может быть, он празднует Рождество в обществе веселых друзей? Или сидит в засаде на холодной темной улице, подстерегая вора или убийцу? А может быть, господин де ла Рейни, который так к нему привязан, пригласил его к себе?
Вполне возможно, молодой человек тоже бы не отказался приехать в Сен-Жермен и составить компанию двум своим старшим друзьям, но Шарлотта не решилась посоветовать мадемуазель Леони пригласить Альбана в ее отсутствие и обогреть его семейным теплом, которого ему так не хватало. У нее не хватило на это мужества, она боялась, что сожаления о том, что она не будет рядом с ними, окажутся ей не под силу.
Хотела того Шарлотта или нет, но судьба крепко-накрепко связала ее с королевскими дворцами, и теперь она начала их потихоньку ненавидеть, потому что в них ей никак нельзя было забыть о ее замужестве. Хотя ее пребыванию при королевском дворе де Сен-Форжа ничуть не мешал. Они церемонно здоровались при встрече, он осведомлялся о ее здоровье, она - о его, и они столь же церемонно прощались, как только что поздоровались. После чего граф вновь присоединялся к болтливой стайке друзей герцога Орлеанского.
Однако в один прекрасный вечер - вернее, в ночь святого Сильвестра, иными словами, в новогоднюю ночь - во время пышного бала в Зеркальной галерее Адемар де Сен-Форжа подошел к ней, поклонился и пригласил на танец. Удивительное событие! Адемар редко танцевал, предпочитая обычно игорные столы. Шарлотта уже протанцевала не один танец и сейчас стояла в окружении молодых людей, которые наперебой выражали ей свое восхищение. И было чем восхищаться: в зеленом, под цвет глаз, бархатном платье с отделкой из белого атласа Шарлотта представляла собой прелестнейшую картинку, не последним штрихом которой было ожерелье из бриллиантов с изумрудами крестной Клары де Брекур.
Приглашение Адемара возмутило молодых людей.
- Где это видано, чтобы муж танцевал с женой? - запротестовал юный виконт де Мольврие.
- При дворе это не принято! - поддержал его приятель.
- Что за мещанство!
Граф мгновенно разозлился.
- А я хочу и буду танцевать со своей женой! И никому не позволю вмешиваться! Ну-ка, посторонитесь, господа!
И, не обращая больше ни на кого внимания, Адемар взял Шарлотту за руку и повел к середине зала, где уже начался менуэт. Шарлотту эта перепалка позабавила.
Несколько минут они, не говоря ни слова, плавно и согласно двигались под музыку, и Шарлотта с удивлением обнаружила, что танцевать с Адемаром - одно удовольствие. Но удовольствие оказалось недолгим. Когда искусная комбинация шагов приблизила их друг к другу, она услышала:
- Вы утаили от меня такое сокровище!
- Какое?
- Чудесные камни, которые так украшают вас сегодня. Чем больше я смотрю на них, тем больше они меня завораживают, и...
Шарлотта чуть было не испортила следующей фигуры.
- Неужели из-за них вы пригласили меня танцевать? - проговорила она изумленно.
- Конечно, - ответил он с обезоруживающим простодушием. - Избавившись от толпы мужчин, которые вечно вокруг вас крутятся, гораздо удобнее ими любоваться. Значит, вы отыскали сказочные камни вашего отца и среди них "Глаз..."... "Глаз..."... Нет! Я никогда не вспомню его варварского названия...
Так! Адемар снова оседлал любимого конька! Еще минута, и он увлечется своим бредом. Шарлотта не собиралась поощрять мужа. И сразу же оборвала его:
- Не тешьте себя иллюзиями, Адемар. Это драгоценности моей тети, графини де Брекур. Я получила их в наследство совсем недавно.
- Каким образом?
- Ее сын, мой кузен Шарль, решил покинуть королевский флот и вступить в орден мальтийских рыцарей. Перед отъездом он привез мне эти драгоценности.
- Мне казалось, что вы в ссоре.
- Мне тоже, но пути господни неисповедимы: граф де Брекур услышал его призыв и решил служить ему своей шпагой. Он приехал попросить прощения за то, что плохо обошелся со мной при нашей последней встрече. Украшения - знак его раскаяния.
- Хорошо иметь врагов, которые так благородно раскаиваются, - вздохнул Адемар.
Очередная фигура менуэта разлучила их, но, когда они вновь сблизились, Адемар продолжил разговор:
- Вы долго еще собираетесь пробыть в Версале?
- Нет. Думаю, что неделю, не больше. Герцогиня Орлеанская ждет к середине января родственников из Германии. Я могу уехать, не слишком ее огорчив. А почему вы меня об этом спросили?
- Мне бы хотелось поехать с вами!
- Вы снова заболели? - спросила она обеспокоенно, но ее эмоции были вызваны не столько здоровьем супруга, сколько его решимостью ехать вместе с ней.
- Нет, но я нуждаюсь в покое. Семейство герцога возвращается в Пале-Рояль, а там, как вы знаете, всем нам тесновато. И потом, у вас так вкусно кормят!
Не отличаясь возвышенностью, Адемар отличался хотя бы искренностью. Хотя...
Супружеская пара разделилась для прощального реверанса, и Шарлотта отложила на утро попытку развеять или подтвердить возникшее у нее подозрение... Год завершился шумными и радостными пожеланиями и возгласами. Все устремились к окнам, чтобы полюбоваться фейерверком, играющим разноцветными огнями над каскадом водоемов и Большим каналом. Супруги расстались. В этот вечер Шарлотта больше не видела Адемара.
На следующий день придворные собрались на церемонию королевских поздравлений, во время которой королевское семейство обменивалось подарками. Первенство осталось за мадам де Монтеспан, подарившей отцу своих детей самую роскошную в мире книгу - томик, оправленный в золото с узором из драгоценных камней, с миниатюрами городов Голландии, завоеванных в 1672-м, пояснения к которым написали Буало и Расин. Обошелся он в четыре тысячи пистолей, и, увидев его, все ахнули от восхищения. Король принял подарок с живейшим удовольствием. Царственная фаворитка была в этот день в центре внимания, все кружились вокруг нее, осыпая комплиментами, и на миг показалось, будто ее былая слава может возродиться снова...