- Но если это арест, то я пока не нахожу оснований... Достоверно нам известно следующее: смерть королевы повергла мадам де Сен-Форжа в отчаяние, и она сочла необходимым что-то немедленно сообщить королю. Но что она могла ему сообщить? Что было для нее таким безотлагательным и важным?
- Может быть, ее оскорбило более чем сдержанное горе короля и его поспешный отъезд в Сен-Клу?
- Отъезд тут ни при чем: закон требует, чтобы король не оставался под крышей дома, который посетила смерть. Другое дело, что король и вправду не слишком горевал и не уделил усопшей должного времени и внимания. Но бежать за королем и умолять его об аудиенции ради того, чтобы показать ему, что скорбь может быть глубокой и искренней, согласитесь, нелепо, и я этому не верю. Я полагаю, что мадам де Сен-Форжа видела или слышала то, что ее до крайности взволновало, и она вопреки здравому смыслу побежала вслед за королем. Но что она могла услышать?
- Трудно ответить на подобный вопрос. Спрашивать нужно людей прево. При условии, что мы узнаем, кто сопровождал карету. Я бы мог, например...
- Нет, нет, ни в коем случае, - возразил де ла Рейни. - Я запрещаю вам любые разговоры на эту тему с людьми прево.
- Но почему?
- Совсем недавно господин де Кольбер предложил королю передать в одни руки, а именно в мои, управление как полицией, так и королевским судом. Прево и его люди наотрез отказались от этого плана, а господин де Кольбер вскоре умер. Я глубоко почитаю нашего главного прево, маркиза де Сурша, человека тонкого и наблюдательного, но, по моему мнению, лучше бы он занимал место главы королевской дипломатической службы. Короче говоря, господа из королевского суда нас не любят, так что не теряйте напрасно времени. Что там еще?
Вошел посыльный, держа в руках запечатанный конверт.
- Только что поступил, господин главный полицейский, - сообщил он с поклоном.
- Откуда?
- Не могу знать, Ваше превосходительство. Вестовой был на лошади без опознавательных знаков. Уехал, не дожидаясь ответа.
Бумага была хорошего качества, изящно сложена, печать из синего воска с розой вместо герба.
- От дамы, - сообщил де ла Рейни, понюхав письмо, прежде чем его распечатать. - Подумать только! - добавил он, ознакомившись с весьма коротким, но неожиданным по содержанию посланием.
Письмо гласило: "Господин главный полицейский, я хотела бы поговорить с Вами частным образом в один из трех ближайших вечеров по Вашему выбору. Думаю, срок достаточен, чтобы Вы нашли удобное для себя время. Буду Вас ждать. Час безразличен".
Письмо было доставлено из Кланьи и было подписано мадам де Монтеспан.
- Ну вот вам и новости, - вздохнул Дегре, прочитав письмо из-за плеча начальника.
- И, без всякого сомнения, важные. Не стоит заставлять ее ждать. Поеду сегодня же...
Маленький замок Кланьи[2], построенный по прихоти страстно любимой фаворитки, находился между Версалем и Монтрёй и напоминал драгоценное украшение в ларчике. Он был так хорош, что мадам де Севинье называла его "замком Армиды". Парк вокруг него - творение все того же кудесника Ленотра - чаровал купами апельсиновых деревьев. Деревья росли в ящиках, таящихся в зарослях тубероз, жасмина, роз и гвоздик, создавая необыкновенную симфонию ароматов...
Внутреннее убранство замка не уступало в изысканности и прихотливости внешнему. Украшали его только прекрасные и редкие вещи, и нет ничего удивительного, что мадам де Монтеспан предпочитала свой замок роскошным покоям в Париже.
Карета господина де ла Рейни въехала за ограду замка, когда часы пробили одиннадцать. Замок тонул в полутьме - горело лишь несколько канделябров в вестибюле, один - в гостиной на первом этаже, а на втором - в будуаре и в спальне маркизы. Ни слова не промолвивший лакей проводил гостя в будуар. Хозяйка, полулежа на кушетке среди подушек, синих, как ее глаза, читала. Она опустила книгу и пригласила гостя сесть.
- Спасибо, господин де ла Рейни, что не заставили меня ждать... Хотя полагаю, что и вы были заинтересованы в этой встрече. Интересно все-таки, что может сказать вам та самая мадам де Монтеспан, которая должна была бы вас ненавидеть.
- Признаюсь, что я заинтересован в визите к вам, мадам. Что же до остального...
- То вы выполняли свой долг, и было бы несправедливо таить против вас злобу, поскольку вы человек прямой и неподкупный.
- Я служу государю и государству.
- Я знаю, потому-то и захотела вас увидеть. Думаю, мы не нарушим интересов короля, если я сообщу вам, что обеспокоена участью одной молодой дамы. Злобная судьба преследует ее, и я невольно прониклась к ней дружескими чувствами.
Де ла Рейни едва удержался от облегченного вздоха и даже улыбки. Разговор обещал быть настолько интересным, что стоил потраченного времени.
- Если я правильно понял, вы имеете в виду мадам де Сен-Форжа?
- Совершенно верно. Она исчезла со дня смерти королевы, и никто не обеспокоился ее отсутствием. Кроме одной только герцогини Орлеанской. Я подчеркиваю, ее одной, потому что супругу и дела нет до бедной девочки.
- Могу я узнать, что сообщила вам герцогиня Орлеанская?
- Скорее я сообщила ей то, что знала. Когда королева умерла, меня не было в Версале, я приехала вскоре и, заметив отсутствие моей подопечной и оста каясь по-прежнему казначейшей королевского дома до тех пор, пока тело Ее величества оставалось в Версале, направилась в комнату мадам де Сен-Форжа, чтобы расспросить о случившемся. Ее камеристка сообщила, что, проведя ночь на 29 июля у постели королевы, графиня пришла ранним утром привести себя в порядок и снова вернулась в королевскую опочивальню. Горничная прибрала комнату, расставила все по местам и заперла дверь на ключ, но мадам де Сен-Форжа она больше не видела. Зато поняла, что в шкафу кое-чего не хватает - плаща, белья, дорожной сумки.
- А не можете ли вы мне сказать, сама ли мадам де Сен-Форжа забирала свои вещи?
- Нет, ее больше никто не видел, и вы не будете удивляться, когда узнаете то, что она вошла в покои короля вместе с господином де Лувуа. С тех пор ее больше никто не видел. Я терпеть не могу подобные загадки и, не скрою, на миг подумала о... галантной истории. Никто не знает короля лучше меня!
- Но ведь и в самом деле такое было возможно.
- Иллюзия быстро рассеялась. Я отправилась к королю узнать, как он поступил с графиней...
- Вы...
- Только я могла себе это позволить!
- И что же он вам ответил?
- Ответил не он, а Ментенон, возникнув словно из-под земли. Она сообщила, что Шарлотта глубоко оскорбила Его величество. А вот чем - я так и не смогла узнать... Даже сегодня, когда наш король приехал навестить меня. После часа любви он так и не захотел мне ничего рассказать, - пожаловалась она, и губы ее горько скривились. - Вот почему я подумала о вас, самом осведомленном человеке в королевстве. Но, признаюсь, я опасаюсь услышать страшные новости... Ведь если к делу приложила руку Ментенон...
- Оскорбила короля? - повторил де ла Рейни, ошеломленный услышанным. - Но в таком случае она должна быть... Господи! Неужели это возможно?
Начальник полиции, обычно сдержанный и бесстрастный, был так взволнован, что обеспокоилась и маркиза:
- Не думаете же вы... Ну не в Бастилии же она!
- Скорее всего, в Венсене. Закрытая карета выехала из Версаля в сумерках, сопровождали ее люди прево. А приказ был подписан господином де Лувуа.
- Уверена, что карета увозила Шарлотту! Как все это низко! Ментенонша - настоящее чудовище. Однако я в данном случае предпочла бы королевскую тюрьму, где всех прибывших записывают в специальную книгу. Это лучше, чем затерянный в глухой провинции монастырь, ведь там легче легкого сгноить в безвестности любого. Вы занимаете такой пост, господин де ла Рейни, что вам легко узнать, действительно ли Шарлотта находится в одной из королевских тюрем!
- Не сказал бы, что легко, но возможно... Но вот что я подумал: еще успешнее и быстрее эти сведения могли бы получить вы сами. Ведь господин де Лувуа числится среди ваших друзей.
- Числился, - с иронической улыбкой поправила его маркиза. - Я, возможно, вас удивлю, но с тех пор, как Ее величество нас покинула, его желание со мной дружить сошло на нет. И он этого не скрывает. Черная звезда, чья тень с каждым днем становится все обширнее, притягивает его, как мед муху.
- Мед? - переспросил де ла Рейни с едкой улыбкой. - Не слишком ли вы благожелательны к вашей сопернице?
- Только из желания соблюсти приличия в вашем присутствии. Вообще-то я имела в виду не мед, а падаль. Итак, что мы предпримем, господин главный полицейский?
- Я начну с того, что поеду в Бастилию, потом в Венсенский замок с надеждой, что там мне не откажут в получении необходимых сведений. А вы? - не без дерзости осведомился он.
- Сделаю то, что возможно в данных обстоятельствах: возьму к себе бедное дитя, если вам удастся ее освободить.
- Благодарю вас, это и в самом деле немало. Но я просил бы вас еще об одном одолжении. Я знаю, что вы не присутствовали при кончине Ее величества, но, возможно, вы могли бы узнать, не произошло ли какого-либо события незадолго до ее смерти или в самую минуту кончины... Какая-то мелочь, деталь могла бы объяснить нам то состояние волнения, в каком находилась мадам де Сен-Форжа. Почему она так настоятельно просила об аудиенции, которая ее погубила? Любая подробность будет для нас драгоценна.
Маркиза опустилась в глубокое кресло, обитое парчой жемчужного цвета, и погрузилась в размышления.
- Кто знает, может быть... Когда пришла моя очередь читать молитвы у гроба усопшей, я отметила что-то непривычное в поведении мадам де Креки... Ее горе было неподдельно, раздражение театральной скорбью короля тоже, но было и еще что-то... Я непременно с ней поговорю...
- Заранее вам благодарен.
Внезапно маркиза рассмеялась с той самой искренней веселостью, что так к ней располагала.
- Мы живем в причудливые времена, согласитесь! Сейчас мы сидим с вами как два сообщника, ища возможности спасти молодую женщину, которая и вам и мне, по сути, никто. А совсем недавно вы обвиняли меня в самых страшных преступлениях! Странно, не правда ли?
- Ничего странного, я всегда стоял на страже справедливости и в любых обстоятельствах стараюсь докопаться до истины. Я очень рад, что встретился с вами именно на этом пути.
- Ну так будем продолжать наш путь! Мне нечего больше добавить. Скажу только, что вы можете рассчитывать на мою помощь... Даже теперь, когда у меня осталось совсем немного возможностей, - прошептала она и отвернулась.
На обратной дороге в Париж де ла Рейни размышлял о маркизе. Эта женщина была способна пробуждать к себе как любовь, так и ненависть, но лично он предпочитал вспышки горделивого гнева знатной дамы слащавой угодливости бывшей гувернантки. И еще он подумал, что если де Лувуа отвернулся от мадам де Монтеспан и обхаживает сейчас гувернантку, то это не делает ему чести.
Де ла Рейни приехал в Париж слишком поздно, поэтому не отправился по своему обыкновению в Шатле, а сразу поехал домой, спать, как обычно поступали его усталые помощники. Наступало воскресенье, и он решил как следует выспаться в мягкой удобной постели, которая зачастую пустовала, довольствуясь кратковременными визитами своего хозяина.
Солнышко едва показалось над городом, и де ла Рейни спал младенческим сном, когда вдруг мощная рука вытащила его из рая сладких сновидений. Бормоча проклятия, он сел на кровати и, с трудом разлепив тяжелые веки, увидел перед собой Альбана.
- Какого дьявола ты будишь меня ни свет ни заря? Горим мы, что ли?
- Никак нет, месье, не горим, но у нас труп.
- Эка невидаль! Да они у нас каждый день. Прикажи отнести его в мертвецкую, потом с ним разберемся.
- Напротив, я предпочел оставить его там, где он лежит, и запретил до вашего прихода прикасаться к нему кому бы то ни было! Мне позвать слугу или вам хватит для одевания моей скромной помощи?
- Не делай из мухи слона! Объясни, чей это труп.
- Второго хирурга покойной королевы, господина Жерве. Покончил с собой.
- Что ты сказал?!
Не дожидаясь ответа, де ла Рейни соскочил с кровати, побежал бегом к тазу с холодной водой, чтобы смыть с себя остатки сна. На бритье он не стал тратить времени, а быстренько оделся в ту одежду, которую подал ему Альбан. Не прошло и пяти минут, как он вместе с Делаландом уже сидел в карете, распорядившись отвезти их на улицу Одриет, где обитал Луи Жерве, когда не находился в Версале.
Возле дома уже толпились зеваки, и полицейским пришлось поработать локтями, чтобы пробраться к воротам красивого городского особнячка с двором перед фасадом и садиком вокруг. У ворот стояли стражники, не пуская внутрь любопытствующих.
Перед закрытой дверью кабинета сидела в слезах хозяйка дома, а две служанки, как могли, пытались успокоить ее. Де ла Рейни почтительно поздоровался с вдовой и, пообещав непременно зайти к ней через некоторое время, вошел в кабинет, ключ от которого Альбан предусмотрительно увез с собой, отправившись за своим начальником. Он хотел быть уверенным, что ни одна вещь не будет стронута с места...
Кабинет был рабочим, в шкафу на полках - трактаты по медицине, бережно разложенные по коробкам из красного дерева блестящие инструменты. Покойник лежал грудью на письменном столе, подогнув под себя одну руку, вторая свисала почти до пола, пальцы ее разогнулись и выпустили пистолет. Пуля пробила правый висок, из него вытекла струйка алой крови.
- Взгляните, - вздохнул Альбан, - он начал писать записку, но не закончил ее, написав только, что не в состоянии утешиться. Что именно сделало его безутешным - неизвестно, но, очевидно, это смерть королевы. Вы, я думаю, знаете, что Жерве делал ей кровопускания.
Альбан наклонился, намереваясь поднять пистолет, но де ла Рейни остановил его:
- Погоди минутку! Ты прекрасно сделал, что распорядился ничего здесь не трогать, сейчас я сам все внимательно осмотрю.
Не касаясь самоубийцы, он начал рассматривать бумаги, разложенные на столе, взял гусиное перо, испачканное чернилами, потом поднял голову трупа, осмотрел руку и ладонь, на которых она лежала. Из-за двери донеслось рыдание вдовы, и Альбан направился к двери, чтобы поплотнее прикрыть ее.
- Бедная женщина в отчаянии. Мало того, что она потеряла мужа, но ему еще будет отказано в христианском погребении. Церковь строго карает самоубийц.
- Да, я знаю, но насчет погребения ты можешь ее успокоить: ее муж не убивал себя, его убили.
- Не может быть!
- Я заметил, что в последнее время, мой мальчик, ты стал рассеян. Раскрой глаза! Ты можешь себе представить, что левша послал себе пулю в правый висок?
- Откуда вы знаете, что он левша?
- По чернильному пятну на левом указательном пальце... И еще по почерку, почерк Жерве не похож на тот, каким написано начало записки... Его убили, и нам предстоит найти убийцу. А пока пойди и приведи ко мне священника из церкви Сен-Жерве, и пусть он захватит с собой все, что положено.
Пока Альбан вел переговоры со священником, что далось ему совсем непросто, потому что весть о самоубийстве уже облетела весь квартал, его начальник перенес покойника в спальню и уложил на кровать, чтобы женщины могли обмыть и обрядить его как положено, однако им строго-настрого было запрещено смывать с пальца чернильное пятнышко.
Обряженного покойника уложили на стеганое одеяло, зажгли возле изголовья свечи и поставили чашу со святой водой и веточкой букса. Рабочий кабинет де ла Рейни запер, а ключ положил в свой карман.
Наконец вернулся Альбан в сопровождении кюре Гранье. Можно сказать, что он притащил его чуть ли не волоком, с такой неохотой, едва переставляя ноги, следовал за ним кюре. Де ла Рейни властным тоном, какой обычно бывает и самым убедительным, сообщил упрямому Гранье свое заключение.
- Этот человек - жертва! - объявил он. - Он не посягал на свою жизнь, его убили. И он имеет полное право быть похороненным по-христиански. Думаю, что для того, чтобы убедить вас, мне не понадобится помощь Его преосвященства архиепископа Арле де Шанваллона!
- Однако в квартале говорят...
- Мне нет дела до того, что говорят в квартале. Воспользуйтесь данной вам властью и прекратите эти нелепые слухи. Если вам будет недостаточно архиепископа, я обращусь к королю. Не забывайте, что покойный был хирургом Ее величества королевы.
- И так неумело делал ей кровопускания, что всем известен результат его стараний. Ему было от чего прийти в отчаяние и наложить на себя руки!
- Или возбудить гнев кого-то из верных слуг покойной королевы - вполне возможно, испанца, - ион заставил хирурга заплатить жизнью за лечение. Я клянусь перед лицом господа, что бедный Жерве убит. Приступайте к своим обязанностям.
Священник больше не спорил. У ложа покойного собрались все живущие в доме, вошли даже те, кто толпился у дверей, и кюре отпустил грехи несчастному Жерве post mortem, а потом приступил к соборованию. Похороны были назначены на послезавтра.
Наконец-то в доме воцарилась тишина, приличествующая скорби, и де ла Рейни со своим помощником принялись тщательно осматривать кабинет, надеясь отыскать хоть какую-нибудь мелочь, которая наведет их на след убийцы. Но дело было сработано чисто. Ни на двери, ни на окнах не было следов взлома. А что, если убийца по-прежнему находится в доме? Или он все-таки сбежал, воспользовавшись поднявшейся в доме суматохой, неизбежной при громе выстрела среди ночи? Проработав два часа, полицейские вынуждены были признать свое поражение: они ничего не смогли отыскать. Не помог и опрос обитателей дома. Чего можно было добиться от людей, которые не переставая стонали и плакали?
Уже вечерело, когда де ла Рейни наконец сказал:
- Пора и честь знать! Уезжаем! - И, поднимаясь в карету, добавил: - Садись, я тебя довезу.
- Спасибо! Но сегодня я собираюсь заглянуть в театр.
- Полагаю, играет мадемуазель Дэнбо, и она тебя ждет?
Франсуаза Дэнбо, дочь прославленного актера Монфлери, была любовницей Альбана. Несколькими годами старше молодого человека, красивая, чувственная и к тому же умная, она сразу поняла, что полная опасностей жизнь Альбана не похожа на жизнь других мужчин, и никогда не обнаруживала перед ним всю глубину чувства, которое к нему питала. Она умела довольствоваться тем немногим, что он мог ей дать, и каждая их встреча была для молодого человека воистину счастливым отдыхом среди нескончаемых боев. Альбан не мог не восхищаться ее теплой, мягкой красотой, живым умом и чувством юмора, благодаря которому их свидания искрились неподдельным весельем. После любви они без удержу хохотали, наслаждаясь остроумной, легкой, фривольной болтовней. В любви Франсуаза была не только искусна, но и нежна.
- Да, она играет сегодня, но она никогда меня не ждет.
- Тем более будет счастлива, когда тебя увидит. Желаю если не спокойной, то чудесной ночи! И к восьми жду в Шатле. Нам есть что обсудить.