Эжен достал доступную ему карту… дороги от Парижа на Лион две, одна короче и весьма дурна, вторая длиннее и получше, на ней немного городов и городков, потому Наполеон решил ехать именно так, ведь каждый город норовил задержать продвижение организованной встречей, а генерал спешил к супруге в Париж.
Но и Жозефина тоже должна бы ехать по этой дороге, там можно легче достать лошадей, и сам путь наезжен.
– По какой дороге поехала мама?
– Не знаю…
Во время скромного обеда на следующий день Эжен словно невзначай заметил, что в Лион ведут две дороги, а потому легко разминуться, особенно если спешить и поехать по менее удобной, зато более короткой…
Наполеон сделал вид, что замечания не заметил, но по тому, как он на мгновение замер, Эжен понял, что услышан. Однако сын не мог продолжать дальше, просто потому что сам не был уверен в действиях матери. Оставалось ждать, когда та приедет.
Жозефина возвращалась домой в исключительно мрачном настроении, она прекрасно понимала, что уже напели в уши Наполеону его мать и сестры, что успели рассказать братья, сознавала, что теперь развода не избежать. Но в каждом городе, каждой деревне, на каждом шагу она встречалась со свидетельствами, что ее мужа не просто знают во Франции, а почти боготворят, надеясь как на спасителя. Французам казалось, что только молодой генерал Бонапарт и способен разогнать зажравшихся буржуа и навести в стране порядок.
Жозефине было наплевать на политику, но она осознала, что потеряла того, на кого могла опереться на долгие годы. На волне всеобщей любви к Наполеону она вдруг осознала, что ей дорог этот "кот в дырявых сапогах". Креолка многое отдала бы, чтобы вернуть время на пару месяцев назад, когда еще можно было выгнать Ипполита Шарля и попытаться ублажить семейку Бонапарт. Теперь все было потеряно, мать и сестрицы уже вторые сутки убеждали Наполеона в подлости его супруги, а сама супруга где-то отсутствовала. Все точно как в прошлый раз, но тогда она действительно была с любовником, а сейчас… Но разве теперь Наполеон поверит?
Она ожидала худшего – семейной сцены, угрозы развода, но того, что произошло, не ждала никак.
Для начала ее просто не пустили в дом! Нет, сам особнячок на улице Виктуар был освещен, хотя огни горели и не во всех комнатах. Однако служанка через дверь сообщила, что генерал распорядился собрать ее вещи и отправить в Мальмезон, мол, мадам теперь будет жить там!
– Но уже почти ночь! В Мальмезоне пусто и нетоплено! Я не могу туда ехать!
– Но, мадам, вас не велено пускать.
Она поняла, насколько все серьезно, принялась звать самого Наполеона, стенать, даже колотить ногами в дверь!
Конечно, он все слышал и позволил впустить жену, но только до завтрашнего утра.
Жозефина бросилась к спальне, дверь оказалась закрыта и ни на какие мольбы не открывалась. Она опустилась прямо на пол подле двери, прижалась к ней и принялась, рыдая, уговаривать хотя бы выслушать ее. Муж был неумолим, он вообще не отвечал, видно понимая, что, стоит уступить хотя бы на шаг, простит все.
В коридор перед спальней вышел Эжен, мать бросилась к нему:
– Эжен, умоляю тебя, заступись хотя бы ты!
– Где ты была, мама?
Жозефина растерялась:
– Я… ездила вам навстречу в Лион.
– Но в Лионе тебя не было!
– Я не лгу, Эжен, я не лгу! Я ехала по другой дороге, более короткой, а вы по длинной! В Лионе мне сказали, что вы уже уехали через Осер, а я приехала со стороны Невера!
Наполеон за дверью внимательно прислушивался. Эжен облегченно вздохнул:
– Генерал сомневается, что это возможно. К чему тебе было ехать через Невер, там то и дело переправы…
– Я спешила…
– Почему нельзя подождать нас здесь, дома?
– Но я не знала, что вы не будете ждать карантин…
Эжен показал матери в сторону двери, делая знак, чтобы та говорила больше в сторону спальни. Она разрыдалась снова, прижимаясь к двери:
– Наполеон, умоляю… Ты можешь развестись со мной, прогнать меня, но умоляю сначала выслушать и поверить… Я действительно только что из Лиона и ездила туда, чтобы встретить тебя…
Она рыдала уж по-настоящему, в эти слезы выплеснулось все отчаяние, испытанное за дорогу, вся горечь от понимания, что собственными руками ради прощелыги разрушила собственную жизнь.
Из своей комнаты выбежала Гортензия, также рыдая, она присоединилась к матери. Теперь Наполеона умоляли две женских голоса, потом к ним присоединился и голос Эжена, он поверил, что мать плачет по-настоящему:
– Генерал, прошу вас хотя бы выслушать нашу мать. Не покидайте ее просто так, она не переживет этого…
Жозефина от избытка переживаний готова была лишиться чувств, ее рыдания стали совсем нервными…
Дверь спальни рывком распахнулась, сидевшие под ней Жозефина и Гортензия едва не ввалились внутрь. Жозефина, у которой лицо от многочасового плача попросту опухло, поднялась, глядя широко раскрытыми глазами на мужа. Казалось, еще мгновение, и он произнесет:
– Вон!
Дыхание генеральши остановилось совсем. Наполеон загорел, возмужал и вовсе не был тем котом в дырявых сапогах, за которого она выходила замуж, и даже тем щуплым генералом, что отправлялся в египетский поход, на радость неверной супруге.
Наполеон раскинул руки и… едва успел подхватить все же рухнувшую в обморок Жозефину. Глядя, как муж бережно понес супругу на кровать, Эжен с легкой улыбкой удержал сестру, которая едва не кинулась следом приводить мать в чувство. Напротив, сын осторожно и плотно закрыл дверь и увлек Гортензию в ее комнату:
– Не мешай. Они разберутся сами…
– Ты думаешь, она действительно ездила в Лион?
– Да, туда ведут две дороги, она сказала правду. Но то, что мама творила здесь, ей не делает чести.
– А… отчим, он как?
Эжен вздохнул:
– Не следовало бы говорить тебе этого, ты еще слишком молода, но скажу. Он начал изменять маме, это плохо.
– Я не хочу, чтобы они разводились…
– Не разведутся, если, конечно, она снова не найдет себе какого-нибудь красавца.
– Но тогда мне ее не будет жаль! – Глаза Гортензии сверкали праведным гневом. Эжен снова улыбнулся:
– Уж не влюблена ли ты в отчима?
Щеки девушки полыхнули румянцем:
– Глупости! Но он герой, как может мама менять его на этого Шарля?
– Думаю, теперь не будет.
Эжен был прав и не прав одновременно, Жозефина действительно вдруг стала образцовой супругой, больше об ее изменах никто не слышал. Зато теперь стал изменять жене Наполеон, хотя любил жену до конца жизни. И все же они развелись, но причина уже была в другом…
Сам Наполеон в мемуарах рассказывал, что поддался уговорам двух несчастных детишек Жозефины, умолявших не сиротить их еще раз, мол, бедные крошки рыдали так, что он не решился оставить их без отцовской опеки еще раз. Наполеон ко времени пребывания на острове Святой Елены подзабыл, что "крошка" Эжен уже почти два года служил у него адъютантом, а малышка Гортензия была в том возрасте, когда ее мать уже выдали замуж за ее отца.
Но ему очень хотелось создать впечатление, что примирение состоялось не потому, что простил измену жены и просто любил ее, а потому что пожалел детишек. Пусть так.
На следующее утро его брат Жозеф, один из Бонапартов, настроенных против Жозефины особенно рьяно, был неприятно поражен, что Наполеон, даже отправив вещи неверной жены, принял ее в свои объятья и простил.
Конечно, Жозеф был раздосадован, но в ту минуту оказалось не до семейных дрязг, наступил момент, когда можно взять власть.
Ничего, сейчас Наполеону не стоит ссориться с супругой, все потом. Потом…
Мадам Летиция и особенно младшая из сестер, Каролина, и еще одна – красавица Полина, которая сама никоим образом не могла считаться образцом верности вообще, шипели, словно рассерженные гусыни:
– Эта безродная дрянь снова сумела окрутить его! Бедный мальчик!
И снова мадам Летиция забывала, что родословная Жозефины не идет ни в какое сравнение с ее собственной. Мадам Летиция, ставшая дамой, когда сын стал генералом, едва-едва научилась держать в руках вилку и нож одновременно, а не откладывать нож, разрезав еду на куски. Она не знала, как вести себя за столом, не умела носить дорогие платья, которые вдруг получила, не умела толком надеть перчатки, но все равно не считала виконтессу Жозефину себе ровней. Она мать генерала Бонапарта! А эта… всего лишь жена, мать навсегда, а жену можно и сменить…
Остальное семейство ненавидело Жозефину несколько по другому поводу. Полина, Элиза, Каролина и братья Жозеф и Люсьен прекрасно понимали, что родословная Жозефины куда лучше их собственной, их волновало, что деньги, которые они могли бы получить от брата себе, утекали в кошелек или на нужды креолки. Жером поддерживал сестер, потому что прикидывал, что все это мог бы потратить на себя. Младшему Людовику (Луи) было все равно, он ненавидел всех, в том числе и собственных сестер и братьев.
Вообще, семья генерала Бонапарта доставляла ему столько проблем, сколько не в состоянии доставить все военные противники, вместе взятые, включая англичан. Дело в том, что семья считала общим все, в том числе и успехи Наполеона, а потому полагала его просто обязанным делиться всем, что у того было, включая власть. Однажды Наполеон даже пожаловался своему секретарю Бурьенну:
– Право, послушав их стенания, можно сказать, что я присвоил наследство нашего отца!
У генерала Бонапарта особенного ничего не было, все впереди, но уже то, что он тратил какие-то средства не на своих сестер и братьев, а на "эту дрянь" и ее детей, приводило мадам Летицию и сестер Бонапарт в бешенство! Семья предпочитала бы, чтобы Наполеон получил от Франции все и это "все" раздал родственникам (причем строго поровну, потому что малейшее выдвижение вперед одного вызывало страшное негодование остальных!). И уж конечно, в это распределение не входили Жозефина и пасынки!
Женская половина семьи Бонапарт забыла даже о том, что совсем недавно получила свои имена, не говоря уже о манерах, которые так и не смогла выработать. Мария-Анна стала именоваться Элизой, Мария-Паолетта стала Полиной, а Мария-Аннунциата – Каролиной. Летиция Бонапарт осталась при собственном имени, только теперь ее назвали мадам. Новые имена не добавили дамам приятных манер, да и откуда им было взяться?
Мадам Летицию Рамолино, супругу Карло Бонапарт, не зря называли "маленьким корсиканским чудом", она и впрямь была хороша и обладала многими добродетелями. Наполеон мог гордиться своей матерью и своим строгим воспитанием. Летиция Рамолино была прекрасной матерью своим восьмерым детям. Оставшись вдовой в тридцать пять (Карло умер от рака желудка), она не вышла замуж снова, предпочитая заниматься детьми.
В их доме всегда все экономили, питались в основном рыбой и кукурузными лепешками, сыром и оливками, лакомством считались козье молоко и инжир. Ни единого лишнего су трат, свечи только в случае серьезной необходимости, новая одежда, только когда старую чинить уже не получалось совсем… Но при скудном доходе Летиция умудрялась еще что-то откладывать. Зачем? Ей казалось главным иметь запас, пусть маленький, но обязательный – на черный день. Даже когда ее сын стал императором, мадам Летиция откладывала сбережения в копилочку.
Образования детям она дать не могла никакого, поскольку сама не умела ни читать, ни писать. Однако детей отправила учиться к местным монахиням. Потом семье немного помог крестный детей губернатор Корсики граф де Марбеф, выхлопотавший для старшего из братьев Бонапарт, Джузеппе, а потом и второго, Набулио, королевские стипендии, дававшие возможность учиться во Франции. Джузеппе стал Жозефом, а Набулио Наполеоном.
Когда братья уже освоились во Франции, сначала в Марселе, к ним присоединилась и мать с дочерьми. Летиция всегда внушала детям, что выносить сор из избы нельзя, а главное – семья должна держаться вся вместе, причем держаться крепко. Потому сыновьям и в голову не могло прийти оставить мать с сестрами на Корсике. Однако во Франции их вовсе не встречали с распростертыми объятьями, лейтенантского жалованья на содержание огромной семьи никак не хватало, и братья поспешили жениться. Первым связал свою судьбу с удивительно некрасивой, грубой и прыщавой Жюлией Клари Жозеф. Зато Жюлия была наследницей капитала в восемьдесят тысяч франков и обладательницей неплохого приданого. Эти деньги казались семье совершеннейшим богатством.
Следующим оказался Люсьен, женившийся на Кристине Бойе, дочери содержателя гостиницы, тоже принесшей в семью какие-то средства, к тому же безропотно признавшей все корсиканские традиции.
Сестрам замужество пока не грозило, они были типичными бесприданницами в лохмотьях. Сначала в Марселе им вообще приходилось выстаивать в длиннющих очередях за бесплатным супом, больше похожим на помои. Обосновавшись в Париже, братья забрали к себе и остальных. Но на переезд мадам Летиции пришлось просить денег у местных чиновников.
Первой из сестер хоть как-то пристроилась красавица Полина. Она действительно была хороша, и член Конвента Луи Фрерон сделал ее своей любовницей. В качестве подарка семья получила некоторые средства, чтобы просто купить немного приличного белья и одежды. Затем женились Жозеф и Люсьен, потом Наполеон стал полковником.
Когда Наполеона произвели в генералы, мадам Летиции показалось, что семье привалил достаток, если так пойдет дальше, то платья можно будет справлять не раз в год, а два, а то и три раза, и в кубышку снова откладывать хоть по чуть-чуть. Эта привычка откладывать оказалась на удивление сильна: даже обладая миллионными средствами, мадам Летиция копила денежки про запас.
И вдруг эта женитьба дорогого Набулио! Виконтесса Богарне! Видали такую!
Эта особа не понравилась мадам Летиции с первого взгляда. Старше дорогого сына, двое детей, явно видно, что вертихвостка, ходит в полупрозрачных платьях, любит драгоценности, разве от такой что-то перепадет семье, будь она тысячу раз богата?! Тогда мадам не подозревала, что Жозефина не богаче ее самой, а все побрякушки и салон в долг.
Еще меньше матери Наполеона нравились слухи, ходившие о невестке. Как выяснилось, она не имела понятия о верности и семейных традициях! Где только воспитали такую женщину?! Что у нее за семья, почему ничего не известно о ее родителях, сестрах, братьях, если таковые имеются?
Жозефина действительно не рассказывала о своей семье, просто потому, что и сама о ней не помнила. Она родилась на Мартинике, где у отца была небольшая плантация сахарного тростника и несколько десятков рабов. К своим рабам (особенно рабыням) хозяин относился весьма благосклонно, а потому у него было три законные дочери и еще парочка незаконных…
Судьбу самой Жозефины устроила ее тетушка, которая была любовницей губернатора Мартиники маркиза де Богарне. Последовав за возлюбленным во Францию, она быстро убедила Франсуа женить его сына Александра на Жозефине. Все решилось ко всеобщему удовольствию, в декабре 1779 года Жозефина Таше де ля Паджери сочеталась браком с виконтом Александром де Богарне.
Воспитывавшаяся при монастыре на Мартинике Жозефина была образованна немногим лучше сестер Бонапарт, но схватывала на лету все, что могло пригодиться, прежде всего умение вести легкие разговоры и очаровывать. Сначала Александр попытался всерьез заняться образованием хорошенькой супруги, но постепенно увлекся совсем иным – революционной деятельностью.
Закончилось все расставанием по обоюдному согласию, виконт обязался выплачивать бывшей супруге и двум детям сносное содержание и принялся всерьез делать карьеру. Карьера оказалась по-революционному стремительной и настолько же короткой, слишком многие революционеры тогда во Франции закончили свои блестящие взлеты гильотиной.
Когда мужа посадили в тюрьму (кстати, по ложному обвинению), Жозефина, которая к тому времени жила в пансионе при аббатстве Пантемон, где ее соседями были очень многие полезные дамы, бросилась спасать Александра де Богарне, за что чуть не поплатилась собственной головой.
Общение с дамами в пансионе научило ее многому из того, чего она не могла постичь в скромной обстановке общества Мартиники. Темно-синие глаза креолки, ее изумительно красивые руки, выразительные губы, блестящие каштановые волосы, отменная стройность фигурки и чарующий голос теперь великолепно оттенялись изысканными светскими манерами, что вовсе не мешало Жозефине быть при необходимости и грубой, и вульгарной.
Эта светскость словно пропитала ее насквозь, чего никак нельзя было сказать о сестрах ее мужа. Считавшая себя (и бывшая таковой) красавицей Полина, манерная Элиза и откровенная злючка Каролина продолжали говорить "давеча", "теперя" или "завсегда", забывали предназначение предметов на столе, понятия не имели о ведении светской беседы и все еще не избавились от несносного аяччского акцента, но это не мешало им считать виконтессу Жозефину недостойной их брата Набулио и их собственного общества.
Братья Наполеона Жозеф и Люсьен терпеть не могли мадам Жозефину из-за ее измен мужу (Жозеф своими глазами видел, как креолка миловалась с Ипполитом Шарлем) и из-за постоянных трат на нее. Семья не признавала Жозефину своей, а мадам Летиция осуждала брак сына еще и из-за того, что он был всего лишь гражданским, без венчания в церкви. Но революционный генерал не мог себе позволить венчание, а Жозефине оно вовсе не было нужно. Пока. Позже она сама попросит венчаться, правда, для этого будет уже иной повод.
И вот теперь, после столь скандального поведения супруги во время отсутствия Наполеона, семья постаралась внушить ему, что развод не просто возможен, но и совершенно необходим! Были собраны все компрометирующие Жозефину слухи, сплетни, немало добавлено от себя и вылито на голову и без того несчастного из-за отсутствия супруги Наполеона. Он согласился с необходимостью развода, отправил вещи Жозефины прочь, в Мальмезон, семья могла быть довольна.
Понятно, что, обнаружив утром брата в постели с ненавистной семейству супругой, Жозеф в восторге не был, но в тот день всем оказалось не до семейных дрязг генерала. Пришлось примириться с мыслью, что супруги помирились и Жозефина прощена. Старший брат успокаивал себя только тем, что ненавистной невестки надолго не хватит, а стоит ей снова сорваться, как семья приложит все усилия, чтобы добиться своего.