Лукас забыл о прошлом и будущем и жил только настоящими драгоценными мгновениями. Он похитит Николь и умчит ее на край земли. Он будет упиваться ее смеющимися глазами, ее юной прелестью, а последствиями этого пусть занимается в другое время другой Лукас Пейн, более серьезный и собранный, осмотрительный и здравомыслящий Лукас Пейн, который, к счастью, сейчас отсутствовал.
Впереди он видел то, что давно уже понял: Николь и не думала останавливаться перед рекой. Она собиралась с лету послать лошадь в прыжок – так стремительно она неслась сквозь туман навстречу неизвестности.
И она благополучно перелетит на тот берег.
Потому что иначе и быть не могло, ведь Николь никогда не думала о поражении. Потому что она была еще ребенком и вместе с тем – ведьмой, и не родилось еще на свет создание, в ком жизнь бурлила бы гак же неистово и ликующе.
– Вперед, Гром! – закричал на ухо жеребцу Лукас, нагнувшись к его шее. – Ты же не дашь обскакать себя женщине!
В ответ Гром еще больше ускорил бег, словно спасая свое самолюбие, и через несколько скачков они поравнялись с Николь.
Она обернулась к нему с сияющей восторженной улыбкой, отчего у Лукаса возникло ощущение почти физического удара под дых.
Он вскинул вверх руку со сжатым кулаком и, что было силы, закричал. Кричать оказалось чертовски приятно, и он снова издал вопль: "Bay!"
– Bay! – звонко ответила Николь, а Гром пронесся мимо, летя прямо в туман над рекой.
К счастью, оказавшись в облаке тумана, Лукас увидел под собой землю. В противном случае прыжок через реку был бы самоубийством, чего жеребцу и в голову не приходило.
Лукас рискнул оглянуться назад, на Николь, потом полностью собрался перед прыжком в неизвестность.
Он снова ликующе завопил. Гром в последний раз коснулся края обрыва передними ногами и в следующую секунду усилием мускулов поднялся в воздух, перелетел через бурлящую реку, и вот его копыта уже с грохотом опустились на противоположный каменистый берег. Не задерживаясь на месте, он снова помчался вперед и через мгновение уже скакал по мягкой весенней траве. Лукас обернулся как раз в тот момент, когда гнедая кобыла готова была к прыжку. Голова Николь была наклонена, и вся она подалась вперед, что выдавало в ней искусного наездника.
И через доли секунды она была уже на другом берегу, и кобыла ее буквально стелилась над землей в погоне за Громом.
– Получилось, Лукас! – во весь голос закричала Николь. – Получилось! Bay!
Наверное, сердце ее колотилось так же бешено, как у него. Он опьянел от восторга, снова стал молодым, каким ни разу не чувствовал себя после смерти отца. И все из-за этой отчаянной, сумасшедшей девчонки, без которой – он это внезапно осознал – ему и жить не хотелось.
На протяжении нескольких следующих сотен ярдов он сдерживал Грома, как и Николь свою кобылу, и к тому времени, когда они достигли деревьев на гребне холма, лошади уже шли шагом.
– Нужно дать им отдохнуть перед обратной дорогой, но только не здесь, – сказал Лукас и указал налево. – Вон там мы будем в сторонке на случай, если еще кто-нибудь вздумает нестись очертя голову.
Не успев отдышаться, она только кивнула в ответ. Щеки ее раскраснелись, глаза сияли от радости, и чувствовалось, что она еще взбудоражена приключением. Да, как бы Николь ни старалась, она не умела скрывать свои чувства. Он попробовал представить, как она выглядела бы, если бы лежала рядом с ним и он пробудил бы в ней совершенно иные чувства…
Они двинулись вдоль опушки лесочка, который выглядел выросшим естественным образом, но Лукас знал, что всю вершину холма сначала тщательно расчистили, убрав древние валуны и высохшие от времени деревья, после чего специально разместили саженцы так, чтобы казалось, что их взрастила здесь сама матушка-природа.
Вскоре они добрались до небольшой рощицы, скрывавшейся за густым кустарником, Лукас спешился и, поймав сброшенные Николь поводья, отвел лошадей в сторонку и привязал к толстому суку, чтобы они попаслись на свежей зеленой травке.
– Вы потеряли шляпу, – заметила девушка, когда он протянул к ней руки, чтобы помочь ей спуститься на землю.
– И не только! Я хочу сказать, что совершенно утратил чувство собственного достоинства и вел себя как мальчишка. Но кажется, мне это безразлично, – сказал он, когда она высвободила ногу из стремени, наклонилась и руками оперлась ему на плечи. Он обхватил ее за талию, и она упала на него и соскользнула вниз, заставив его затрепетать от ощущения ее крепкого юного тела.
Полные и свежие губки ее изогнулись в улыбке, и он не в силах был отвести от них взгляд, гадая, каким будет вкус ее сегодняшнего поцелуя. Наверное, пронизанным солнцем и душистым запахом еще не высохшего сена. Или молодым и задорным смехом. Неподражаемым ароматом приключения…
– Люди скажут, что я вожу вас за нос. Я имею в виду тех всадников, мимо которых мы промчались, как будто за нами гнались исчадия ада! – засмеялась она, высвобождаясь из его рук. – Но, кажется, вы именно этого и добивались?
Она подошла к недавно высаженным деревцам, у подножия которых выбились на поверхность новые буйные побеги, и опустилась на них, оказавшись окруженной свежей зеленью. Она похожа на нимфу леса, подумал Лукас, присевшую отдохнуть на трон из упругих зеленых веток.
– Ну, разумеется, ведь мы договорились на этот счет… А еще я обещал вам ответить на ваши вопросы. Хотя, по зрелом размышлении, мне хотелось бы отменить этот пункт нашей договоренности. И все-таки я готов рассказать вам обо всем, что вас интересует, – при условии, что вы пообещаете вести себя благоразумно.
Она сняла перчатки и положила их на колени.
– Что вы хотите сказать?
– Дело в том, Николь, что я не уверен, – сказал он, поставив одну ногу на пень, оставшийся после расчистки участка. – То есть я не могу знать заранее, что вам взбредет в голову, а потому хочу быть готовым к любой неожиданности. А из этого следует, что вы должны дать мне обещание не предпринимать ничего в связи с тем, что от меня услышите.
Выдернув две-три серебряные шпильки, придерживающие кивер, она сняла его и положила рядом на траву.
– Николь, вы меня слышите?
Она не ответила, а вынула еще несколько шпилек, и освободившаяся масса темных волос упала ей на плечи. Потом она резко тряхнула головой и расправила волнистые пряди.
– Ну вот, так намного лучше. Знаете, в детстве я дождаться не могла, когда мне разрешат убирать волосы в прическу – ведь это значило бы, что я стала взрослой! А теперь поняла, что у меня от нее голова болит. Наверное, попрошу Рене подстричь их.
– Ни в коем случае! – Лукас сам удивился своему испугу. – То есть… гм… Видите ли, короткие волосы нынче не в моде. А теперь что вы еще затеяли?
Николь достала из кармана черную ленточку и старательно связала волосы сзади, так что они спустились ей на спину наподобие конского хвоста.
– Думаю, вы должны были сообразить, – заявила она, взяла кивер и встала. – Я не дам вам такого обещания.
– Простите? – Он так увлекся, любуясь этими чудными волосами, что не сразу вспомнил, о чем они говорили. – Вы не пообещаете, что не будете делать – что? Злить меня?
– Нет. Я вообще ничего не собираюсь вам обещать. Я все тщательно обдумала, Лукас, и просто не могу дать вам слово, извините.
И она проследовала мимо него, очевидно считая разговор оконченным!
Он схватил ее за руку и довольно грубо развернул девушку к себе, но в ее темно-фиалковых глазах мелькнуло предостережение о той буре, что назревала в ее груди.
– Что случилось? – возмущенно спросил он. – Еще вчера вечером вы так и одолевали меня вопросами, хотели знать и то и это!
– Да, но я решила больше ни о чем не спрашивать. Чем больше вы мне расскажете, тем больше вопросов у меня возникнет, и если я могу помочь вам только тем, что позволю смотреть на себя так, будто вы готовы меня съесть, так уж лучше я останусь со своими вопросами. Мне довольно осведомленности о том, что вы собираетесь делать сегодня вечером. А там – если вы доживете до утра – я не могу все время думать о том, чем вы занимаетесь, когда я вас не вижу.
Ее заявление застало Лукаса врасплох. Вчера он действительно не хотел ей говорить больше того, что она услышала и о чем сама догадалась. Но это было вчера. А сегодня ему ужасно хотелось объяснить ей, почему он согласился выполнить просьбу лорда Фрейни.
– Николь? – тихо спросил он, стараясь припомнить, не сказал ли он ей чего-то обидного. – Я сам хочу все вам сказать.
Глаза ее сверкнули, и на этот раз он увидел в их глубине искорки гнева.
– Что ж, в таком случае вам не повезло. Вы идете на войну… И нечего делать удивленный вид! Вы отправляетесь на опасное дело, значит, можно сказать, на войну. Если мне нельзя пойти с вами – а вы ясно дали понять, что не желаете моей помощи, – тогда мне лучше не знать о ваших сражениях, пока они не закончатся. Или, может, вам доставляет удовольствие представлять, как ночами я не могу уснуть и расхаживаю по комнате в тревоге за вашу несчастную, глупую жизнь? Вероятно, это так. Думаю, мужчинам, которые уходят на войну, всегда приятно сознавать, что дома кто-то будет за них молиться, скорбеть о них, как Лидия о своем убитом капитане!
– Николь…
– Нет! Я намерена с этим покончить. Пусть другие женщины сидят дома, вяжут чулки и ждут. Но только не я, Лукас. Я не могу так и не буду! Я много над этим размышляла, очень много, и теперь точно знаю, что это не для меня и что…
Он не очень удивился, обнаружив, что прервал ее тираду поцелуем. Но неужели ему предстоит целовать ее каждый раз, когда она не захочет умолкнуть?
Гнев Николь обрадовал его – значит, он ей не безразличен, хотя она никогда не призналась бы ему… да и себе. Вслед за гневом вспыхнула страсть, толкнувшая ее всем телом прильнуть к Лукасу, а его – захватить в плен ее полные свежие губки.
Его ладони скользнули к ее талии, она же, обхватив его за шею, пригнула к себе. Под его пальцами оказался небольшой зазор между ее юбкой и жакетом, который задрался вверх, когда она встала на цыпочки.
Едва его горячая рука прикоснулась к обнаженной коже Николь, у нее вырвался приглушенный стон, и она так тесно прижалась к нему, что ему захотелось разорвать петли на ее жакете.
Ее порыв привел Лукаса в такое возбуждение, что он с силой привлек ее к себе настолько откровенно чувственным движением, что она должна была испуганно отпрянуть.
Но она не испугалась. Его Николь, в отличие от жеманных барышень, ничего не боялась.
Сомневаться в ее невинности не приходилось. И хотя она страстно отзывалась на его ласки, однако делала это неловко и неумело. Она просто подчинялась своим чувствам, готовая испытать все, что предлагала ей жизнь, пренебрегая условностями и мнением света.
К этому заключению он пришел за долгие бессонные ночи.
Оставался один вопрос, на который Лукас не мог найти ответа и который вдруг пришел ему на ум именно сейчас. Не считала ли она встречи с ним просто еще одним приключением?
– Довольно, Николь, – сказал он, отстранив от себя и заглядывая ей в глаза. Они потемнели, но на этот раз не от гнева, а от страсти. – Нас может увидеть ваш грум.
– И это все, что вы можете сказать?
– Нет. Но прежде мне нужно поговорить с Рафом.
– Зачем?
Лукас улыбнулся ее наивности.
– А затем, дорогая моя, что если я стану компрометировать вас на каждом шагу – а в этом нечего и сомневаться, – я должен просить у него вашей руки. В противном случае ваш брат, отличный стрелок, пустит мне пулю прямо в лоб.
– Не пытайтесь сменить тему разговора, Лукас. Об этом мы поговорим как-нибудь в другой раз. – Она протянула руку и убрала волосы с его лба, и от этого неожиданного, но такого естественного интимного жеста у него растаяло сердце. – Откажите лорду Фрейни! Скажите, что вы передумали, что не станете делать то, о чем он вас просил, ни сегодня вечером, ни в любой другой вечер.
– Я не могу так поступить, Николь.
Она опустила руку.
– Тогда позвольте мне пойти с вами.
Опять она за свое!
– Этого я тоже не могу допустить.
Она прикрыла глаза, а когда снова открыла их, в них застыло выражение холодной решимости. Мягкая, податливая Николь исчезла, как и ее невинная страсть. Они вроде бы совершенно незнакомы, во всяком случае, она смотрела на него так, словно он ничего для нее не значил.
– Тогда не трудитесь обращаться к Рафу. Вам не стоит опасаться скомпрометировать меня, поскольку больше мы никогда не окажемся в такой вот близости. А теперь извольте проводить меня домой.
На этот раз Лукаса охватил гнев, и, как он полагал, не без причины.
– Вы действительно такая, какой называет вас матушка, – своевольная, неуправляемая девчонка. Вы хотите, чтобы все плясали под вашу дудку, а если они отказываются, вы разворачиваетесь к ним спиной и уходите. Разве не так, Николь?
– Да! – горячо подтвердила она. – Такая уж я есть! А вы для меня – никто и ничто, от вас одни тревоги. Я ехала в Лондон развлекаться, а не тревожиться за какого-то упрямого осла, который готов подвергнуть свою жизнь страшной опасности и не хочет никакой иной помощи, кроме самой смешной и нелепой! Я жалею, что вчера подслушала ваш разговор. Жалею, что вы обратились ко мне с вашей глупой затеей. И вы еще шутите насчет того, чтобы жениться на мне?! Ха! Лучше бы я в жизни вас не видела!
Она повернулась к нему спиной и решительно зашагала к своей кобыле, возле которой остановилась и, нетерпеливо постукивая сапожком, ждала, когда он подаст ей руку, после чего уселась в седло, не заботясь об изяществе позы.
Лукас отвязал поводья и передал Николь, зная, что она не станет его ждать. И действительно, она сразу поскакала к реке. Они возвращались на Гросвенор-сквер рядом, но не разговаривали.
Она была права. Во всем виноват он один. Он не обдумал свою глупую просьбу, а сразу выложил ей, потому что идея ухаживания позволяла ему быть рядом с нею – он был достаточно честным, чтобы признаться себе в этом. Он сделал первый шаг, учитывая, прежде всего, свои интересы, не так уж сложно было сделать ему и второй шаг. И если он и дальше пойдет этим путем, то скоро не сможет найти обратную дорогу.
Он пытался успокоить себя мыслью, что она тревожится за него, симпатизирует ему, испытывает к нему страсть. Но это было слабым утешением.
Все было кончено. То, что между ними могло произойти, оборвалось, едва начавшись.
Николь молода. Скорее всего, она запрется у себя в комнате на Гросвенор-сквер, выплачет свое горе, а потом забудет его.
Лукас же чувствовал себя безнадежно старым. Он поедет к себе на Парк-Лейн, уединится в кабинете и напьется до бесчувствия, зная, что никогда не сможет ее забыть.
А эта проклятая клубника пусть достается груму…
Глава 9
– Николь, ты только посмотри! – воскликнула Лидия, взяв очередную книгу с одного из столов в Хэтчерде. – Это все про цветы. Взгляни, какие чудесные акварели! Вот маргаритки, это крапива, ой, я узнала, это вереск! Хотелось бы мне так рисовать красками. А ты что нашла?
Николь взглянула на тонкий альбом, который держала в руках:
– Так, ничего особенного. Просто виды и карты Лондона. Я узнала Гросвенор-сквер, на нем отмечены дома на площади и особняк Рафа с надписью "Ашерст", так чтобы все видели. Теперь у меня более точное представление о том, где находится наш дом.
– Интересно, – пробормотала Лидия, забрала у нее альбом и раскрыла его. – А, вот Карлтон-Хаус, это Ковент-Гарден, где мы были вчера вечером, и собор Святого Павла. Да, Николь, кажется, ты предлагала мне посетить все церкви? Благодаря этой карте мы можем составить план и решить, с какой церкви начать. Думаю, нужно купить этот альбом.
– Пожалуйста, если хочешь, – безразлично пожала плечами Николь.
– Если я хочу? Но это тебе принадлежала идея осмотреть все церкви! Что случилось? После утренней прогулки с лордом Бэсингстоком ты ходишь вялая и сама не своя. Ты недовольна его светлостью? Вчера вечером, казалось, ты была рада ему.
– С ним довольно интересно, – сказала Николь, забирая со стола и передавая обе покупки Рене, после чего все направились к стойке, чтобы внести их стоимость в счет Рафа. – Только не хмурься и не устраивай мне выговора, но утром я сказала ему, что хочу быть… гм… более свободной, поскольку мы с тобой приехали в Лондон развлекаться.
Лидия наклонилась к ней и прошептала:
– Ты прогнала его? Ты это имеешь в виду, Николь? Я думала, он тебе нравится. Ты же целовала его.
– Это он меня поцеловал, Лидия. А это совсем другое дело.
– Другое? Почему?
Николь не помнила, чтобы ранее сестра так настойчиво приставала к ней с расспросами.
– Я не знаю. Только это так, и все. В любом случае тебе следует радоваться, что я поняла, что вела себя скверно. Поэтому я его и прогнала.
Девушки вышли на улицу в сопровождении горничной, их встретил грум и развернул над ними большой зонт, так как снова стал моросить дождик.
– Значит, ты разбила ему сердце, Николь? Ты говорила, что будет очень забавно и интересно разбить сердце нескольким джентльменам за время нашего пребывания в Лондоне.
– Мало ли что я говорила до поездки в Лондон! Ты оказала бы мне большую услугу, если бы забыла об этом. Порой я бываю невыносимо глупой и веду себя как маленькая.
– Ну, да, только ты же не нарочно. – Лидия взяла сестру под руку. – Поэтому я сразу поняла, что ты просто хотела меня поразить. Другие, может, этого не понимают, но я отлично это вижу.
– Спасибо, – тихо промолвила Николь, когда они садились в экипаж. – Все равно мы с его светлостью согласились, что не подходим друг другу и это конец. Мы расстались очень… очень дружелюбно.
Усевшись напротив сестры, Лидия пристально посмотрела на нее:
– Однако ты загрустила… Ты все равно хочешь пойти сегодня на бал к леди Корнуоллис? Если тебе хочется выплакаться, я это пойму и с удовольствием останусь дома с тобой.
Николь смахнула с накидки капли дождя и через силу улыбнулась.
– Остаться дома? Вздор! Я не собираюсь пропустить первый настоящий бал! Представляю, как он будет отличаться от наших домашних балов! Представь, он начнется только в десять вечера! В это время мы в Ашерст-Мэннор просто помолились бы и легли спать.
– Ты знаешь, лорд Ялдинг предложил проводить нас, думаю, с ним будет и маркиз. Но теперь, раз Раф вернулся, наверное, он сам с нами поедет.
Николь мысленно шлепнула себя по лбу за несообразительность. Это было в ее духе – сначала действовать, а потом только думать о последствиях. И вот она отняла у сестры шанс на счастье с лордом Ялдингом.
– Но ведь тебе нравится лорд Ялдинг.
– Да, он очень мил, хотя и слишком молод, – отозвалась Лидия. – Но только тебе одной кажется, что за нашей дружбой кроется что-то еще. В любом случае мы наверняка увидим его на балу. Так что попросим Рафа поехать с нами.
– Но как мы можем просить его об этом, когда он только что вернулся из деревни. Ему наверняка захочется побыть с Шарлоттой. Но я понимаю, куда ты клонишь. Если лорд Бэсингсток не будет нас сопровождать, то лорд Ялдинг может почувствовать себя неловко. Ты хочешь известить его запиской, чтобы он не заезжал за нами?