Последней волей Роксоланы-Хуррем была просьба к султану Сулейману… применить закон Фатиха против того из сыновей, который выступит против законного властителя. Понимала ли мать, что это будет ее непокорный любимец Баязид? Наверное. Но она понимала и другое: война между братьями за власть действительно способна разрушить любую сильную империю.
А еще перед ее смертью Сулейман привел к своей любимой православного священника. Крестил ли монах султаншу заново, осталось тайной, но крестик на шею не надел. Этот маленький простенький крестик, освященный у Гроба Господня, султан старательно завернул в ткань и попросил Михримах, не разворачивая, положить в саван матери. Это было последним подарком Сулеймана своей Хуррем.
Михримах догадалась что именно в маленьком свертке, но вопросов задавать не стала. Похоронили Роксолану-Хуррем как мусульманку. Бог един, только пророки у него разные…
Султан сам твердил, что траур положено соблюдать три дня, потом жизнь должна продолжаться. Но отрешиться от мыслей и тоски по ушедшей любимой не мог не только три дня, но все оставшиеся в его жизни годы – восемь лет. Потому и отдала ему письма Михримах, потому он сам дал дочери почитать сохраненные письма ее матери.
История любви этой необычной пары – Повелителя огромной империи, Тени Аллаха на Земле, Халифа всех правоверных и простой девушки, ставшей из рабыни единственной женой всемогущего султана и его главной женщиной, способна научить многому. Но не меньше учит его верность ее памяти в течение следующих долгих тоскливых лет.
Он не умер, не стал развалиной, правил, карал и миловал, брал на ложе женщин, даже казнил Гульфем, якобы посмевшую отказать Повелителю в своей любви, а в действительности попросту сознавшуюся в том, что знала об обмане Каролины и получила за него большие деньги.
Но и казнь Гульфем с ее предательством была забыта, а вот Хуррем нет.
"…Но если и в раю тебя не будет – не надо рая…"
Не к кому прийти посоветоваться, не к кому обратиться за помощью. Хуррем Султан больше не было, а Хюмашах и сама норовила прижаться к материнскому плечу. Ей было о чем переживать, возлюбленный принцессы не слал весточки, словно сквозь землю провалился.
Через три дня после смерти матери Сулейман позвал к себе дочь.
– Михримах, теперь ты отвечаешь за гарем – и тот, что здесь, в Топкапы, и за Старый дворец. У Хуррем как-то получалось соблюдать порядок, не знаю уж как. Следи и ты, ладно?
– Как прикажете, Повелитель.
– Когда мы одни, зови меня отцом. Так человечней.
– Да, отец.
– Аббас-ага просит освободить его. Возьмешь своего евнуха?
– Да, я возьму Касима-агу, он толковый.
– Хорошо, иди.
Возможно, вот эти вдруг навалившиеся хлопоты, постоянная занятость и в гареме, и в Фонде помогли Михримах не выть от горя, по себе чувствуя, что работа не дает тосковать; она попросила Хюмашах помочь. Девушка оказалась толковой (при таких-то родителях!), быстро разобралась со множеством вопросов, взяла на себя ответственность за некоторые дела. Главное – у Михримах была возможность избегать ее вопросительного взгляда.
Это очень трудно – знать, что возлюбленный дочери казнен, и делать вид, что не подозреваешь об этом.
В Фонде по-прежнему помогал Рустем, он освободил Михримах от части хлопот, связанных со строительством и разъездами, делал большие пожертвования, если чувствовал, что собранных женой денег не хватает.
Многие бывшие жертвовательницы, почуяв, что давления султанши Хуррем больше нет, поспешили увильнуть, не желая больше тратить деньги.
– Рустем, у нас снова не хватит на строительство…
– Я внесу недостающую сумму, – успокоил муж.
– Нет, так не годится, скоро Фонд станет твоим личным, а не общим. Я соберу жен пашей, пусть раскошелятся.
– Не время устраивать праздники, Михримах. Как-то нехорошо.
– Траур закончился, но я не собираюсь устраивать праздник, наоборот, соберу всех, кто раньше щедро жертвовал, чтобы рассказать, что построено на их деньги, о чем еще мечтала, но что не успела сделать Хуррем Султан. Помоги мне организовать поездку женщин по Стамбулу.
– Какую поездку?
– Я хочу провезти их, чтобы увидели все сами.
Через несколько дней Стамбул наблюдал странное шествие: множество дорогих карет ехали гуськом мимо имарета Хасеки Хуррем, легкие занавески приоткрывались, оттуда выглядывали любопытные глаза, рассматривали здания мечети и медресе, больницу, фонтаны… Потом вереница закутанных в множество тканей женщин также гуськом, благоухая самыми разными ароматами, прошла в школу для девочек, дом призрения, снова вернулась в свои кареты…
Михримах, показав женам пашей имарет своей матери, пригласила всех во дворец на посиделки. Множество лакомств, тихая музыка, журчание фонтанов… и спокойный голос султанши:
– Хасеки Хуррем больше нет с нами, но ее дела остались. Вы видели то, что построено по воле моей матери и благодаря вашим пожертвованиям в том числе. Я надеюсь, что начинание Хасеки Хуррем не пропадет. Бедным и просто тем, кому нужна наша помощь, в Стамбуле немало. Продолжим дело Хасеки Хуррем, чтобы она радовалась, наблюдая за нами из своей дали.
Михримах сняла массивный браслет и положила на большой поднос.
Увиденное впечатлило женщин, призыв султанши был услышан, на поднос одна за другой следовали драгоценности, каждая из которых стоила небольшого состояния.
– Благодарю вас от имени моей матери, от имени всех, кому будет оказана помощь на эти пожертвования, и от своего имени. Сегодня ювелир Бедестана Кадим-ага оценит все это и назовет сумму, которую готов выплатить. Я всем сообщу, за какое украшение сколько предлагают и сколько выйдет за все. Но если для кого-то отданное украшение почему-либо важно, вы сможете выкупить его за ту цену, которую назовет Кадим-ага. Думаю, это будет справедливо.
Многим женщинам понравилось такое предложение. Они отдавали драгоценности, повинуясь порыву, но вовсе не желали, чтобы красивые вещицы попали в руки других.
– Я готова сразу выкупить свое колье за цену большую, чем заплатила за него при покупке, – объявила жена второго визиря Надине Ханум.
Михримах улыбнулась:
– Хорошо, так и будет. Завтра можно будет забрать все, что пожелаете.
– Только сначала свое! Чтобы не взяли чужое.
– Непременно.
На следующий день вместо украшений поднос был завален золотыми монетами, причем в количестве, куда большем, чем стоили украшения. Женщины, щеголяя друг перед дружкой, щедро выкупали собственные браслеты, колье и перстни.
Рустем, узнав, какую сумму выручила хитрая Михримах, смеялся:
– Просто так тебе не вытрясти бы из них столько денег.
– Рустем, они выкупили и мой браслет с рубинами; помнишь, ты купил в Бедестане у Кадима-аги? На полученные за него деньги можно купить десяток таких браслетов. Знаешь, я буду покупать красивые вещицы у Кадима-аги и продавать их женам пашей по принципу: кто больше заплатит.
Султан, узнав о хитрости дочери, тоже смеялся:
– Михримах, вы с Рустемом хорошая пара. Тот умеет делать деньги из воздуха, ты тоже. Ты знаешь, что твой муж – самый богатый человек после самого султана?
– Конечно! – пожала плечами Михримах. – Разве вы выдали бы меня замуж за глупого транжиру?
– Я тоже внесу свой вклад – дам украшения, которые не завершил когда-то, пусть ваш Кадим-ага завершит работу.
Так и сделали, только женщинам говорить о роли Кадима-аги не стали. Заполучить украшения, вышедшие из-под руки самого Повелителя, стремились все, за них платили огромные суммы, во много раз превышающие стоимость. Собранных денег хватило на строительство имаретов в Анкаре и Эдирне. Дело Хуррем не умерло, ее Фонд не просто продолжил существование, но и богател.
Рустем попросил тестя:
– Повелитель, могу ли я платить Михримах Султан ту сумму, которую получала Хасеки Хуррем Султан за управление гаремом?
Сулейман вдруг сообразил:
– Рустем-паша, я забыл об этом! Я сам буду платить Михримах эти деньги.
– Я заплачу, Повелитель; я хотел только получить ваше разрешение.
– Нет уж, гарем мой, мне и платить!
– Но она управляет и моей частью гарема, – невольно рассмеялся Рустем.
– Вот за свой и плати. Как у вас отношения?
– Хороши. Мы поддерживаем друг друга.
– Рустем, я хочу с тобой поговорить… Только чтобы Михримах не знала об этом разговоре.
У Рустема упало сердце. Неужели Повелитель нашел себе новую жену и намерен заменить Хуррем Султан так быстро? Но что он мог возразить?
Султан немного помолчал, потом поинтересовался:
– Рустем-паша, ты знаешь, кто такой Аласкар?
– Слышал это имя от Михримах или Хуррем Султан, но не знаю. Узнать?
– Нет, не нужно. Я сам тебе расскажу. Получается, что я выдаю чужую тайну…
И снова упало сердце у Рустема. Неужели еще один Ташлыджалы Яхья? Неужели у Михримах новая любовь или это прежняя, но из тех, кто ему неведом?
– Аласкар был шпионом Хуррем, выполнял многие хитрые задания.
– Да, я вспомнил, Повелитель. Именно он заманил в ловушку лже-Мустафу! Как же я мог забыть?!
– В этого человека была влюблена твоя дочь. Султанша Хуррем знала об этом, Михримах Султан тоже. Судя по их рассказам, это достойный человек. Был…
– Да, Повелитель, он достойный. Но почему вы говорите "был"?
– Последнее, чем занимался Аласкар, – следил по просьбе Хуррем Султан за шехзаде Баязидом, был им разоблачен и казнен.
– О, Аллах!
– Хюмашах об этом не знает. Она все еще ждет Аласкара. Я обещал Хуррем Султан и Михримах Султан не неволить Хюмашах, пока она сама не полюбит кого-то. Но ей уже восемнадцать. Постарайся показать ей кого-то другого достойного. Только не шпиона, с меня хватит! Нужно, чтобы она выбрала кого-то сердцем. Любовь можно победить только другой любовью.
– Да, Повелитель, я понял.
– Только не говори ничего Михримах и Хюмашах. Я хочу сделать как лучше. И не обижайся, что от тебя скрывали, я тоже ничего не знал, случайно раскрылось. Это женские секреты не для нас, мужчин.
У Рустема был на примете достойный жених для Хюмашах, просто пока не до того. Он радовался, что не стал сам заводить разговор о возможном замужестве дочери. Но султан прав: любовь может победить только другая любовь…
Дочь выросла так незаметно, что когда встал вопрос о ее влюбленности и замужестве, Михримах даже ужаснулась:
– Рустем, насколько мы с тобой постарели?! Дочь уже пора выдавать замуж, скоро внуки будут. Давно ли мы сами поженились?
Рустем грустно кивнул:
– Жизнь пролетит – не заметишь. Совсем недавно одна строптивая особа поднимала свою лошадь на дыбы, чтобы показать мне, какая она смелая.
– Потому что один визирь любезничал с противной Ханзаде Султан.
– Не я с ней, а она со мной. А ты вредничала.
– Не нужно было обращать внимание на других.
Они еще долго вспоминали начало своей совместной жизни…
– Рустем, что делать с Хюмашах, я не могу сказать ей, что Аласкар погиб…
– Она знает.
– Что?! Откуда?
– Догадалась. Сказала, что он обязательно прислал бы весточку, если бы был жив.
– Ты рассказал?
– Отдал перстень, – вздохнул Рустем-паша. – Она все поняла. А еще я рассказал о нас с тобой, как ты загоняла лошадь, чтобы только досадить мне…
Михримах возмутилась:
– Бессовестный! Нет чтобы рассказать о себе!
– И о себе тоже рассказал, сколько глупостей сделал, чтобы завоевать сердце одной строптивой красавицы.
– Так уж и глупостей! Что-то я не помню таких. Что ответила Хюмашах?
– Она согласна познакомиться с Кемалем. Они будут хорошей парой, обязательно будут, Михримах. Не зря же мы растили дочь!
Еще одна тайна
Прошел год, потом еще один… Хюмашах не забыла свою любовь Аласкара, но замуж все-таки вышла и внука Михримах и Рустему родила.
Султан тосковал по своей Хуррем, что не помешало ему разобраться с собственным сыном. Баязид держал слово, данное матери, – пока она была жива, не противился ничему. Но уже через год после ее смерти отказался подчиниться отцу и отправиться в Амасью, оставшись в Конье.
На сей раз Сулейман не замедлил принять меры, он отправил на помощь Селиму большое войско. Селим показал, что его зря считали лентяем, встряхнулся и одержал победу над братом и его сторонниками. Баязиду пришлось бежать к Сефевидам. Снова персидский шах играл зловещую роль в противостоянии шехзаде и султана.
И снова Рустема-пашу мучили вопросы, не решенные несколько лет назад. Почему-то казалось, что, разберись он тогда, сейчас этого противостояния не было бы.
Михримах переживала из-за вражды братьев:
– Рустем, может, если бы отменили закон Фатиха, брат не вставал против брата? Баязиду есть что терять, кроме него самого казнят пятерых сыновей. Бедная Фатьма…
– Фатьма… что-то…
Он и сам не мог объяснить, что не давало покоя; ускользала, не успев оформиться до конца, какая-то важная мысль, очень важная, в ней разгадка всех событий…
– Ты подозреваешь Фатьму?!
– Нет, не она, но нужно понять, кто именно… Кто-то, кто на виду, кого мы хорошо знаем… Мы чего-то не видим, что прямо перед нами.
Внезапно Михримах охватила паника:
– Рустем, не стоит вмешиваться! Я прошу, не вмешивайся, это опасно.
Тот рассмеялся:
– Я ни во что не вмешиваюсь, что ты!
Но она видела, что теперь желание разобраться уже не отпустит мужа, и в глубине души понимала, что это его и погубит.
Селим одержал убедительную победу над братом, вынудив Баязида бежать к Сефевидам, взяв с собой четверых сыновей, оставив самого маленького, трехлетнего, дома. Фатьма с двумя дочерьми тоже осталась дома.
Султан решил не воевать с персидским шахом из-за сына, его проще выкупить. Начались переговоры с персами, сначала с почетом принявшими беглого шехзаде, а теперь торговавшимися из-за размера его продажи.
Рустем разбирал скопившиеся документы, когда наткнулся на два письма от Мустафы к Тахмаспу. Сто раз читанные-перечитанные, мог бы наизусть пересказать каждое слово, но почему-то замер с письмом в руке. Снова накатило то ощущение, что все беды от непонимания, что чего-то недоглядели, не увидели. Рассматривал написанное, поднеся ближе к светильнику. Он привык доверять ощущениям; если кажется, что вот в этом листке что-то есть, надо понять, что именно. Пока не поймет, не успокоится.
Арабская вязь, если написана каллиграфически, ничего не скажет о писце, все буковки и точки лежат ровно. Но если выполнил простой писец, а не каллиграф, то почерк заметен. Здесь заметен: одна буква всегда чуть больше соседних… и точка стоит не совсем над своей буквой… Почему по-арабски, а не на фарси или турецком?
И он где-то видел этот же почерк. Не раньше, когда-то, а совсем недавно. Где он мог видеть арабскую вязь в Стамбуле? И вдруг словно огнем обожгло – вспомнил. Метнулся в кабинет, достал нужный сверток, трясущимися руками развернул, поднес ближе к свету…
Так и есть: одна буква чуть больше соседних, точка поставлена косо…
На днях они случайно перехватили переписку венецианского посла с… так и осталось невыясненным, кому именно писал посол, вернее, кто отвечал ему по-арабски. Но этот ответ и был, как две капли воды, похож на письмо с печатью "султан Мустафа"!
У Рустема лоб покрылся испариной.
Печать Мустафы настоящая, такую они видели не только на письмах. За одну печать шехзаде можно было казнить, к тому же Повелитель узнал, что старший сын причастен к смерти его любимца шехзаде Мехмеда. Но вот письма… Письма поддельные, следовательно, были те, кто их подделал. Кто?!
Этого автора нужно найти немедленно, потому что он продолжает свою деятельность в пользу Венеции.
Рустем пытался понять, выгодна ли казнь Мустафы венецианцам. Получалось, что да.
Михримах заметила, что с мужем что-то не так. Мрачен, на вопросы отвечал коротко…
Рустем не стал рассказывать жене о своих подозрениях, а также о том, что встречался с бывшим венецианским послом Бернардо Навагерро, который всегда хорошо относился к нему. Навагерро посоветовал прекратить розыск автора письма и вообще прекратить какое-то расследование:
– Поверьте, паша, для государства это уже не опасно, а для вас может стать опасным смертельно. Не стоит искушать судьбу.
– Я хочу знать, кто писал. Вы знаете?
– Нет, но если бы и знал, то не сказал. Венеция уже не та, но силы в Стамбуле пока имеет. Не стоит искушать судьбу, – повторил бывший посол.
В тот же день Навагерро отбыл из Стамбула, хотя намеревался пробыть по делам еще месяц. Рустем почти не сомневался, что до дома не доберется.
То, что с ним не шутили, понял, когда почувствовал себя плохо. Иосиф Хамон с изумлением констатировал:
– Водянка. Паша, я никогда не наблюдал у вас склонности к такой болезни. Вы подвижны и нетучны…
Улучив минуту, когда Михримах не слышит, Рустем усмехнулся:
– Меня отравили. Это не водянка. Ищите яд.
Не нашли. Никакие противоядия и лекарства не помогли. О чем-то догадалась Михримах, потребовала:
– Рустем, я понимаю, что ты отравлен. За что?
Тот покачал головой:
– Нет, даже если бы знал, кем и за что, не сказал бы.
– Я сама доберусь.
Он сжал ее руку:
– Нет, не смей! Держись от власти подальше.
– Как я могу держаться подальше, сидя в Топкапы?
– Больше ни во что не вмешивайся. Ты еще должна увидеть внуков. Я почти все завещал вам с Хюмашах, вам хватит. И кое-что Фонду. Проследи за этим всем.
– Рустем, если ты не скажешь, за что тебя отравили, я найду сама. Ты меня знаешь, я не остановлюсь.
– Я действительно не знаю за что и кто. А догадки могут далеко завести. Не трать время на это, лучше посмотри, сколько я тебе оставляю дел!
Рустем-паша умер, как врачи объявили, от водянки 10 июля 1561 года, оставив огромное состояние своим жене и дочери и множество начатых благотворительных проектов, обеспеченных отдельными суммами. Часть состояния Рустем завещал Фонду Хуррем Султан и фондам, основанным им самим.
Но на площадях и в Бедестане об этом не кричали, даже когда через десять лет его вдова снова внесла огромные деньги от его имени на благотворительность.
Просто благотворительность тоже бывает разной – шумной и копеечной или щедрой и некрикливой.
В следующем году состоялась очередная трагедия в султанской семье. Сефевиды продали Сулейману шехзаде Баязида вместе с его сыновьями. Султан не простил сына даже после его покаянного письма, в котором Баязид твердил, что никогда не выступал против отца, только против брата, но если в чем и виноват, то молит о прощении.
Баязиду даже не позволили проститься с четырьмя сыновьями, бывшими с ним. Всех ждал зеленый шелковый шнурок на шее, ведь султанскую кровь проливать нельзя… Пятого, самого маленького сына, – трехлетнего Мурада – задушили на глазах у Фатьмы в Бурсе.
Мурад не был ее сыном, но гибели любимого мужа и ребенка на своих глазах Фатьма Султан не выдержала, она покончила с собой на могиле Баязида…
У Сулеймана остался один наследник – Селим. Плох или хорош, но другого не имелось. Селиму оставалось только дождаться смерти отца, но Сулейман умирать не собирался…
Рустема-пашу похоронили рядом с шехзаде Мехмедом.
Только Хюмашах услышала, как мать тихо произнесла:
– Я найду твоих убийц, Рустем…
Самой Михримах предстояло пережить не только мужа, но отца и брата Селима.
Султан Сулейман пережил свою супругу Роксолану-Хуррем на восемь лет; все эти годы писал ей стихи и тосковал. Но не так проста оказалась жизнь пожилого султана, не так спокойна. Дочь помогала ему, без Михримах Сулейману вряд ли удалось бы справиться…
По заказу Михримах Султан архитектор Синан построил в Уксюдаре мечеть ее имени. У мечети только один минарет вместо обычных двух или четырех – это знак вдовьей одинокой доли Михримах. Он осталась верна мужу, замуж больше не вышла и выполнила все его завещания – строила, ремонтировала, кормила, лечила… Но только одна мечеть носит ее имя, остальное посвящено либо мужу, либо матери, либо отцу. Либо вообще безымянно, ведь лучшая память не та, что назовет твое имя, а та, что отзовется благодарностью в сердце, пусть даже безымянной.
А вот выполнила ли Михримах Султан собственное обещание найти убийц Рустема-паши? Рассказ об этом впереди…