- Да потерпи, куда торопиться? Я к тому времени уже и женат был… Наташка моя… солнце, золото! Я четыре года ее добивался, четыре года! - для верности я показал четыре пальца. - Я как в первый раз увидел ее - остолбенел! Я, знаешь, просто понял - вот оно, мое счастье! И мы были счастливы! Денег катастрофически не хватало - на булку хлеба, порой, еле наскребали, но у меня была она, а у нее был я. Я любил ее… как… больше… словом, любил, как ни кого ни до нее, ни после… да и не любил, если задуматься, никого кроме нее. И она меня любила. А я… не верил до конца. Красивая, как… как закат на море! Как я боялся ее потерять! Потому и работал, как проклятый - знал, что она достойна большего…
- Ага, - Казанцев слушал гораздо более заинтересовано, даже подался вперед на стуле, а на сигарете, зажатой между пальцами, уже образовался внушительный цилиндрик пепла.
- Спал часа по четыре в сутки, а тут еще и на деньги на фирме пропадать стали. То зарплата до рабочих не дойдет, то аванс от заказчика исчезнет… а Вадим только руками разводил - не знаю, не брал! И Наташку я понимаю - живем в одной квартире, неделями не видимся. Прихожу - она уже спит. Проглочу что-нибудь, даже не жуя, лишь бы в живот упало - сил не хватало, и спать завалюсь… и то - не с ней, а с кипой документов. Она просыпается - я уже на работе. И денег в доме - ни копейки. Несколько раз дожидалась меня, поговорить пыталась… да какой там! У меня одно в голове - свалиться спать. Полгода так пожил - нерва ни к черту стали. И у Наталки тоже. Она видела, что я совершаю ошибку, пыталась достучаться до меня - бесполезно. Я, как баран, уперся в свое… да мне лет-то было - двадцать с небольшим.
И вот, как-то раз, когда она снова пыталась вразумить меня, попытаться пробитьсе через лобную кость, порвало меня. Сам, не знаю, что нашло - как пелена опустилась. Ни чувств, ничего. Одна тупая ярость. Черт, да я даже не уверен, что это был я! Как со стороны все это видел… как будто не со мной… Ударил ее. Сильно. Потом еще, и еще. Она же - ничего!
- Леша, - говорит, - одумайся! Посмотри на меня, что ты делаешь!
На коленях стоит, не сопротивляется, а по щекам - слезы… я в жизни этого не забуду… и не прощу себе никогда. Схватил ее за волосы и за дверь выбросил. Ее - самого близкого, самого родного человека, который любил меня больше всего на свете - не любила бы - давно бы бросила… как котенка за дверь. Не видел, я, дурак, что она сама эти полгода как в аду прожила.
Бутылку водки из горла, в один присест жахнул, и свалился там же, где стоял. Утром проснулся - сам в крови, вся квартира в крови… в ее крови! И понял - все… просрал я свое счастье. Нет, я понимал, что бесполезно, но где-то в глубине еще теплилась надежда… весь город перерыл, всех на уши поставил - как в воду канула.
Запил по-черному. Как, что, где деньги находил, спроси - и сам не знаю. Когда начинаешь - дальше само как-то идет… Не помню, на что пил, но пил каждый день. Не трезвея. Хотел в петлю залезть - кишка тонка оказалась. По городу ходил, специально нарывался, надеялся - замочит кто-нибудь, и все. Хрен там. Никто греха на душу не взял. Но били сильно.
А потом… знаешь, как выключателем кто щелкнул. Просто понял - хватит. Если подохнуть не получается - придется дальше жить. Первым делом к Вадиму наведался. Повезло сученку - как раз девять дней справляли. С дальнобоем на трассе лоб в лоб сошелся - по кускам из машины доставали. Иначе бы я сам голыми руками кишки через глотку вытащил. Снова свою девочку найти попытался - бесполезно.
Побегал, нашел денег, открыл новую фирму, и снова начал строить. И вот здесь у меня как поперло! За год заработал больше, чем за всю жизнь до этого. Через пару лет Наташка сама позвонила. Оказывается, в Штатах работала. Попросила помочь… повод-то какой-то пустяковый был. Она давала мне второй шанс! Я во Владике был - судостроительную верфь сроил… страна как раз подниматься начала.
Не приехал. Хотя мог бы! Сам не знаю, почему… хотя, вру! Знаю! Не поверил. Себе не поверил. В счастье не поверил. Не поверил, что оно свершилось. И все. Больше я ее не видел и не слышал.
И, знаешь, сейчас-то я понимаю, что деньги, машины, квартиры - это не все. Что счастлив я был тогда, когда учил ее водить машину, когда увозил ее на работу, когда мы готовили вместе, когда первое, что я видел просыпаясь - ее глаза, и последнее, что чувствовал, засыпая - ее губы. Ее, и больше ничьи! Знаешь, что я чаще всего вспоминаю? Как мы, собрав последние копейки, купили еды и устроили пикник в парке. Мы были оба счастливы! Как ходили за грибами, как гуляли по Арбату, как поехали на озеро искупаться, а в результате оказались в ста километрах от города. Как я сжег шашлык на базе… Знаешь, о чем я мечтаю каждый раз, засыпая? Что я просыпаюсь - а на дворе август девяносто девятого, когда мы впервые поцеловались… Я не верил, но… мечты сбываются! Всегда!
- С ума сойти! - прошептал кгбшник, переваривая в голове услышанное. - Но я не до конца понимаю…
- Да чего ты не понимаешь? - вскипел я. - Семенов не промахнулся. Он знал, знал с точностью до дня! Знал, в какой день меня надо отправить, чтобы я изменил все - все свою жизнь. По сравнению с этим цех - такая ничтожная мелочь! Мои предки - фигня. Единственный человек, который может достучаться до меня, пробить мою броню - это она. Надо только подсказать, куда бить, в какую точку. И все! Все встанет на свои места! Тем более, где она сейчас - я знаю! Как раз туда я и ехал…
- Теперь, кажется, понял… - кивнул полковник. - И сейчас самое сложное в твоей задумке - выбраться отсюда.
- Как тонко подмечено! - съязвил я.
- Есть только один выход, - Валера резко встал со стула, расстегивая кобуру.
Глава 9
Прикрываясь полковником, словно живым щитом, прижав к виску офицера его же ПСМ, шлепая босыми ступнями, я вышел в коридор. Пусто. Лишь водопроводные трубы вдоль стен и несколько трещащих люминесцентных светильников под потолком. Ни одного окна. Подвал, скорее всего.
- Направо, там лестница, - подсказал Казанцев.
Мелкие камни, мусор, который, похоже, отсюда не выметали годами, нещадно колол ноги. Но я шел, толкая перед собой заложника. Впрочем, что еще оставалось? Иного выхода нет и быть не могло - это признавал и сам чекист. Ругаясь сквозь зубы, я шел мимо ряда одинаковых стальных дверей, точно таких же, как и на моей бывшей камере.
В конце коридора, и в самом деле, была лестница. Как строителю, мне хватило мимолетного взгляда, чтобы найти несколько нарушений ГОСТов и СНиПов, в первую очередь - отсутствие естественного освещения на лестничном пролете, и высота холодных ступенек явно превышала положенные пятнадцать сантиметров.
Наверху оказалась вполне приличного вида деревянная дверь. Из щели под нею по ногам дул ощутимый сквозняк, а из-за двери слышалось несколько голосов, в одном из которых я узнал голос моей недавней мучительницы.
- Там охрана, - предупредил кгбшник. - Два-три человека.
- Открывай, - приказал я, надавливая стволом пистолета на висок полковника.
- Не переигрывай, - буркнул он, толкая дверь.
За дверью оказалась довольно просторная комната с четырьмя столами, несколькими стульями и рядом шкафов вдоль стены. Но больше всего меня порадовали светло-зеленые занавески, за которыми светлели ровные прямоугольники окон. Признаться, уже успел соскучиться по солнечному свету, что, в принципе, в кгбшных подвалах - дело нехитрое.
Трое чекистов - тучный майор, усатый капитан и еще один капитан - Грабилина, одновременно повернули головы на звук открываемой двери. Да так и замерли, увидев своего начальника с петардой у виска.
- Всем встать! - скомандовал я.
Никакой реакции. Или кгбшники пребывали в состоянии глубокого шока, или считали себя героями, а своего командира - бронированным. Хотя, скорее первое. Ведь ситуации с заложником, скорее всего, в комитетских учебниках пока не было. И уж тем более, никто не мог предположить, что какой-то шпион возьмет в заложники офицера Комитета Государственной Безопасности!
- Встать, быстро, - приказал я. - А не то мозги полковника со стены соскребать придется.
От этих слов вздрогнул и сам Казанцев, видимо, проклиная свой же план.
- Делайте, что он говорит, - произнес он. - Ну!
Комитетчики неохотно встали. Девушка с майором - почти в центре помещения, капитан - чуть дальше, у стены.
- Стволы на пол, - усмехнулся я. - Только медленно.
Три Макарова с громким, почти синхронным стуком упали на деревянный пол.
- Замечательно, - потянул я. - Теперь ты, солнце, оглуши майора.
Толстячок бросил на меня испуганный взгляд. Но Грабилина - молодец, не растерялась. Девчонка не только знала свою работу, что немаловажно - она ее еще и любила. Очень любила. Приятно, когда человек делает свое дело с душой. Капитан, обрывая провода, подняла со стола допотопный дисковый телефон, и засадила им по голове офицера. Майор охнул от боли, но остался стоять на ногах. Из-под его волос показалась капля крови, стекающая по щеке.
- Меня ты сильнее била, - заметил я. - Давай еще раз. Детка, я верю в тебя!
Грабилина кивнула, и ударила еще раз. Глаза чекиста закатились, и он, обмякнув, мешком свалился на пол. Садистка, наклонившись, добавила еще раз. И еще. Аппарат раскололся, рассыпав по полу резисторы и трансформаторы.
- Эй, не увлекайся, - крикнул я.
Девушка, возбужденно дыша, занесла над головой трубку - все, что осталось от телефона, намереваясь добить майора.
- Татьяна! - рыкнул Казанцев. - Отставить!
Фурия замера. Ее глаза постепенно приобретали осмысленное выражение, полная грудь поднималась и опускалась все медленнее и медленнее.
- Извините, товарищ полковник, - произнесла Грабилина, отбрасывая в сторону трубку и приглаживая растрепавшиеся волосы.
- Так, теперь…
Я переступил с ноги на ногу. Причем крайне неудачно - в пятку уколол торчащий из пола гвоздь. До этого я намеревался приказать девчонке оглушить и капитана, но теперь в голову пришла другая, более удачная идея. Тем более, комплекция у офицера была почти такая же, как и у меня.
- Капитан, раздевайся, - приказал я.
- Что? - в один голос воскликнули Татьяна с Валерой.
- Раздевайся, - повторил я.
Сверкнув глазами, садистка начала расстегивать китель.
- Тьфу, да не ты - он, - пояснил я.
Теперь моя мысль стала понятна всем. Капитан снял китель, аккуратно повесил его на спинку стула, потом - галстук, рубашку. Брюки, перед тем как повесить на тот же стул, он педантично выровнял по стрелкам.
- Теперь его, - кивнул я Грабилиной. - Только без фанатизма!
Второго коллегу девушка обработала более профессионально - без фанатизма, с одного удара, невесть с каких времен оставшимся в кабинете пресс-папье. Перехватив пистолет левой рукой, я выдернул правой ремень из висящих на стуле брюк офицера.
- Солнышко, осталась только ты, - улыбнулся я ей. - Ну-ка, развернись… а теперь нагнись.
Попка у нее была что надо. Казанцев пихал меня локтем по ребрам, но большего сделать он уже не мог. Ввязавшись в игру, полковнику оставалось играть до конца, или подписать себе же смертельный приговор. Размахнувшись, я полоснул садистку ремнем по попке. Всхлипнув, упираясь руками в стол, девушка прогнула спинку, выше поднимая свою замечательную задницу. Кожаная петля, со свистом прорезав воздух, второй раз хлестнула Татьяну. Протяжно простонав, она вздрогнула, и почти легла на стол, стараясь дотянуться попочкой до потолка.
- Ты вконец офанарел? - прошипел полковник.
Отведя руку, я в третий раз стеганул извращенку. Грабилина окончательно потеряла контроль над собой. Распластавшись по столешнице, девушка задрала юбку, обнажая края чулок на подвязках, узкую полоску кружевных трусиков и три красных линии на полушариях ее попки. Интересно, где эта садистка достала такое белье в конце восьмидесятых?
- Еще, - простонала она.
Здрасти, приехали. Впервые в жизни хочу сделать женщине больно, а она получает от этого удовольствие! Моя месть благополучно обломалась. Оттолкнув заложника, я схватил Татьяну за плечо и рывком развернул лицом к себе. В глазах девчонки плыл знакомый туман, с которым она избивала меня, и с которым молотила майора. Из прокушенной губы стекала струйка крови. От возбуждения ее колотила крупная дрожь.
- Еще, - умоляюще произнесла Грабилина, шумно вздохнув. - Пожалуйста!
Не помню где, но где-то я читал, или слышал, что у женщины самое слабое место - подбородок. Малейшего удара хватит, чтобы она потеряла сознание. Самое время проверить…
Из здания вышли уже не бывший арестант с заложником, а два офицера КГБ - капитан и полковник. Причем капитан, если судить по щетине, взъерошенным волосам и форме, оказавшейся на размер больше, был редкостным раздолбаем. Слава Богу, хоть ботинки оказались подходящего размера. Еще и выпивкой от младшего офицера разило на километр - в виду отсутствия воды кровь с лица пришлось смывать остатками коньяка из фляги Казанцева.
Солнечный свет, отраженный от идеально ровного, чистого серого асфальта на миг ослепил меня. По тропинке, словно выведенной по линейке, пронзившей аккуратно подстриженные газоны с сочной, зеленой травой (красят они ее что ли?), под руководством Валерия Анатольевича, мы вышли на небольшую площадку с белоснежными, словно их только что покрыли известкой, бордюрами. В центре стоянки, контрастируя по цвету с поребриками, чернели три уже знакомых Волги.
- В среднюю, - направил меня полковник, вкладывая в мою руку ключи от автомобиля с пустой винтовочной гильзой вместо брелка.
Повернув в замке ключ, я прыгнул на водительское кресло, Казанцев - на пассажирское.
- Твою ж мать! - изумился я. - Что это за "двадцать четверка" такая?
Вместо обычных для таких аппаратов трех педалей, ноги нащупали две, а, рука, вместо рукоятки переключения передач над туннелем кардана встретила пустоту. Сама рукоятка оказалась на рулевой колонке, в духе американских дорожных дредноутов конца пятидесятых годов.
- Это тридцать четвертая, - пояснил полковник. - Поехали.
- Тридцать четвертая? - переспросил я.
- У нее двигатель от "Чайки". Жми давай!
Теперь понятно, почему этот пепелац с такой легкостью висел на хвосте "скайлика". Я выжал тормоз и повернул ключ в замке зажигания. По автомобилю прошла мелкая дрожь, и V-образная восьмерка басовито заурчала. По сравнению с этим звуком даже рокот "Кайеновского" "боксера" - грохот гаек в пустой консервной банке. Умеют ведь, когда есть установка сверху! Для партийной номенклатуры вообще, как для детей, шло все самое лучшее. Переключив автомат, я тронулся с места. Офицер тем временем открыл бардачок и рванул пучок проводов.
- "Роса", - ответил он на немой вопрос.
В самом деле, не очень бы хотелось, чтобы нас сразу запеленговали. После побега, да еще и захвата в заложники сотрудника КГБ со мной никто церемониться не будет, и взять живым даже не попытается. Автомобиль под управлением Казанцева покинул путаный лабиринт дорог ракетной части и вышел на финишную прямую - широкую, закатанную асфальтом полосу, окантованную ослепляюще белыми бордюрами, упирающуюся в ворота КПП. Прорваться бы… выехать за ворота - а там хрен догонят. Второго такого гибрида, как я успел понять, здесь не было.
До КПП оставалось около двухсот метров, когда пронзительным протяжным ревом завыла сирена. Похоже, кто-то обнаружил троих чекистов, лежащих без сознания. А, может, несмотря на старания Грабилиной, очнулся кто. Не важно. Важно то, что теперь территорию части мы не покинем.
- Жми, жми, жми, - закричал полковник.
Я с тоской посмотрел на зеленые ворота проходной, украшенные красными звездами. Створки выглядели настолько массивным, что затея протаранить их казалась совершенно бессмысленной. В армии, тем более - советской, все делалось на совесть, и с десятикратным запасом прочности.
- Разобьемся к черту, - буркнул я, ослабляя давление на педаль.
- Отставить ссать! - приказал комитетчик, придавливая своей левой ногой мою правую.
Волга, чуть не встав на дыбы, пулей устремилась к воротам. Из КПП выскочили два солдатика с Калашами, второпях взводящих оружие. Сто метров.
- Patrio muerte! - завопил я.
- No pasaran! - подхватил офицер.
Пятьдесят метров. Автомобиль, присев на разгоне на задний мост, еще и не думал разгибаться, продолжая стремительное ускорение. Сухо затрещали автоматы - дежурные открыли огонь, ощутимо запаздывая с углом опережения. Трассеры пуль рассекали воздух в нескольких метрах от машины.
Десять метров. Один из солдатиков разглядел, наконец, полковника в салоне Волги, и его лицо исказила гримаса ужаса, когда боец понял, в кого он стрелял.
"Тридцать четвертая" протаранила носом ворота. Створки, сорванные с петель, разлетелась в стороны, словно фанерные. Пепелац даже не почувствовал удара, продолжая набирать скорость. Только морда автомобиля стала больше похожа на передок БТРа - такой же заостренный, сплюснутый с боков, а замятая крышка капота торчала, точь-в-точь имитируя волнорез. В остальном, кажется, никаких повреждений. Ничего не отвалилось, даже радиатор не потек. Скажем "спасибо" товарищу Сталину за наше счастливое детство!
- Сказал же - прорвемся! - рассмеялся Казанцев.
- Ногу-то уже, наверно, убрать можно, - заметил я.
- Ах, да…
Чекист убрал свою ногу с моей. Но я уже, почувствовав мощь советской техники, и сам топил по полной. С юзом, свистя резиной, вылетев на трассу, я положил стрелу спидометра на отметку "220". Дальше делений не хватало.
- Минут через двадцать поднимут вертолеты, - предупредил Валера. - Успеем?
- Спрашиваешь! - усмехнулся я. - Сигаретой лучше угости.
- На столе забыл, - признался пассажир.
По абсолютно пустой трассе мы долетели до Карталов за пару минут. Проскочили мостик, железнодорожный переезд. На узких улицах пришлось сбросить скорость, но я, один черт, укладывался в отведенное время. Вот парк, через который Наталка ходила в школу. А вот и поворот в ее двор. Подпрыгнув на кочке и мягко приземлившись на лапы, Волга подлетела к дому. Я еле успел остановить автомобиль перед КамАЗом-дальнобоем с лейблом "СовТрансАвто" на тенте, припаркованным во дворе.
- Ух, твою ж мать, - произнес я.
- Что? Что не так? - забеспокоился кгбшник.
- Подъезд не помню, - признался я. - Кажется, этот.
Дедок с клюкой, выходящий из подъезда, молодцевато отпрыгнул в сторону, пропуская двух офицеров.
- Батюшки, война что ли? - запричитал он.