– Мне приходится делать инспекцию своей недвижимости. Возникла настоятельная необходимость... – тут я споткнулась. Сказать графу, что я всерьез обеспокоена состоянием своих дел? Что нахожусь на грани бедности? А надо ли ему об этом знать? – Но ведь вы пригласили меня в свое заведение не для того, чтобы интересоваться моими делами.
– Кто знает, кто знает, может быть, наши с вами дела очень даже связаны, и может статься, от состояния ваших дела зависят и наши, – проговорил он туманно, затем гибко поднялся из-за стола и прошелся по кабинету. Проделав это машинально, граф как бы спохватился. – Простите, дурацкая привычка. Когда я хожу, мне легче думается. Не знаю, как удобнее изложить дело, которое имеет к вам наше ведомство. Вы слышали о таком французском политике, как Талейран?
С некоторых пор, осознав непозволительную медлительность в части собственного взросления, а как следствие, и направление моего самообразования, я стала регулярно читать газеты и интересоваться событиями, происходящими в мире.
– Если не ошибаюсь, его зовут Шарль-Морис. Кажется, он был министром иностранных дел у Наполеона.
Возможность козырнуть своими познаниями принесла мне некоторое удовлетворение, как и вид приподнятых в удивлении бровей Федора Матвеевича.
– А если совсем точно, то Шарль-Морис Талейран-Перигор... Браво, княжна! А впрочем, чему я удивляюсь? Вы – дочь своего отца и не могли быть другой.
Сколько раз мне еще будут об этом говорить? Все равно я не смогу принести своей стране такую же пользу, как мой отец. Или ведомство графа пользуется и услугами женщин? В таком случае мне бы хотелось иметь и собственную значимость, кроме как сходство с отцом некоторыми своими качествами.
– Ваше сиятельство, вы не находите, что в нашем общении чересчур много патетики? Притом, что я так и не узнала, чем вызван интерес вашего ведомства к моей скромной персоне... – Наверное, я вела себя нахально и вполне могла шокировать графа своим поведением, но у меня было не так много выдержки, как декларировал только что Федор Матвеевич, чтобы без ущерба для своего спокойствия играть с графом в дипломатические игры.
Но господин Зотов, однако, вовсе не спешил удовлетворить мое любопытство, и тогда я продолжила:
– Погодите, попробую угадать. После смерти отца осталось незавершенное дело, каковое вы думаете разрешить с моей помощью.
Граф согласно кивнул, не сводя с меня ободряющих глаз.
– Но мне придется вас огорчить: я была слишком мала и, наверное, легкомысленна, чтобы интересоваться его делами, а потому...
– Нет-нет, Анна Михайловна, вы меня неправильно поняли. Речь идет всего лишь об одном документе, который может найтись... как раз во время вашей инспекции, в которую наверняка входит просмотр бумаг, оставшихся вам в наследство, и может произойти так, что вы случайно наткнетесь...
– Вы думаете, что мой отец мог хранить какой-то секретный документ среди обычных деловых бумаг вроде отчетов нашего управляющего или его переписки с кем-то из немецких знакомых?!
– На вид этот документ – всего лишь обычное дружеское письмо и человека непосвященного даже не заинтересует, но нам... просто необходимо его получить, понимаете, необходимо!
Он чуть ли не вскричал, и я выразила недовольство тем, что встала со стула, намереваясь покончить с этой неприятной беседой. В самом-то деле, при чем здесь я? Если ведомство графа утеряло какое-то там письмо, то за это я никак не могу быть ответственна. Вместо того чтобы сказать "спасибо" – я бросила свои дела, задержала отъезд в имение (кстати, а на чем?), – полковник, пусть он даже и граф, вынуждает меня терпеть его невоспитанность.
– Анна Михайловна! Княжна! Ради Бога простите мою несдержанность, – поняв, что я не на шутку рассержена, чуть ли не взмолился Федор Матвеевич. – Но пока шла война, никто этим документом не интересовался, а теперь, когда французов бьют в хвост и гриву, мое начальство вдруг стало задавать мне вопросы, каковые следовало бы списать на войну. В конце концов, я же не Господь Бог! Всего лишь какое-то письмо! Тут вся Москва горела...
– Вы хотите сказать, что это было письмо Талейрана? – сообразила я.
– Именно. И доставить его императору должен был генерал Болловский, ваш отец. Он с адъютантом опередил французов разве что на пару часов... А теперь императору срочно потребовалось это письмо!
До шестнадцати лет мне оставалось еще четыре месяца, но этого оказалось достаточно, чтобы понять: мужчины словно дети. Если им что-то нужно, они не признают доводов рассудка.
Я бы на месте императора... Поймав себя на этой мысли, я едва не расхохоталась вслух. Ай да Анна! Пытается представить себя ни много ни мало на месте российского вседержителя.
Но тут я взглянула на понурое лицо Федора Матвеевича, и мне стало его жалко.
– Вы думаете, ваше сиятельство, я могла бы вам помочь?
Он сразу оживился. Потому что план наверняка у него был и он надеялся, что сразу мне его выложит, но что-то в его замысле оказалось не так. Очевидно, я представлялась ему молоденькой дурочкой, которой можно легко манипулировать.
Но я, как выясняется, не знала даже того, что выехавший из Петербурга отец посещал и наш московский дом, и имение Дедово.
– Ваш московский дом – точнее, его остатки – мы уже осмотрели. Как и флигель. Увы, ничего. В петербургском доме вряд ли что-то есть – ваш папа просто не успел туда доехать. Остается имение Дедово. Но оно так велико, что осмотреть все места, в каковых можно заподозрить тайники, довольно трудно. Скорее всего для этого понадобится не один день.
– Но я даже представить себе не могу...
То есть как раз в этот момент в моем мозгу мелькнула некая мысль... Но я вовсе не собиралась вот так, с кондачка, высказывать ее постороннему человеку.
Глава третья
– А вам и не надо ничего представлять! – засуетился Федор Матвеевич. – Вы только доверьтесь мне, и обещаю, что остальное я возьму на себя. Кто знает, может, такое наше сотрудничество обернется на пользу не только нам, но и вам.
Собственно, его суета тоже показалась мне нарочитой. Он хотел вызвать у меня впечатление человека не слишком далекого, этакого хлопотливого дядюшки, который боится выволочки от начальства.
Да и повторяется он насчет выгодности нашего с ним сотрудничества. Чем он может мне помочь?!
– Вы оказали бы нам любезность, если бы согласились, чтобы вас в Дедово сопровождал мой офицер. Поручик. В войну он показал себя весьма талантливым сотрудником, имеет награды...
– И как я представлю его своим знакомым? – возмутилась я. – Как человека, который меня сопровождает? Охраняет? Что подумают люди?
– Он будет очень деликатен и никоим образом не бросит на вас и тени подозрения в чем-то недостойном.
– Если хотите знать, у меня даже лошадей нет! И нет денег на покупку хотя бы одной. Тут я ломаю голову, как доехать в имение мне и горничной, а вы предлагаете озаботиться еще и доставкой в Дедово вашего офицера!
– Вот видите, – оживился граф Зотов, – я сразу понял, что мы сможем быть друг другу полезны, потому что я дам вам... лошадь!
Лошадь? Но это же меняет дело. Я уже было отправила Сашку на рынок – прицениться к лошадям, в то же время понимая, что мне такая покупка скорее всего будет не по карману.
– Наверное, какого-нибудь одра? – спросила я ворчливо, чтобы граф не думал, будто без его помощи я не обойдусь.
– Почему же сразу – одра. Лошадь не старая, ее надо лишь немного подкормить...
Перехватив мой взгляд, Федор Матвеевич кивнул своим мыслям.
– Я раздобуду для нее корм. Кавалеристы поделятся. – Он рассмеялся чему-то своему. – Смешно сказать, я предложу им обменять штаб-ротмистра Глебова на два мешка овса.
И в ответ на мой недоуменный взгляд пояснил:
– Попался нам тут один армейский кавалерист. Лихой, говорят, рубака. Но и питух изрядный. Выпьет и начинает бушевать. Три жандарма понадобились, чтобы его утихомирили. А к тому же в пьяном угаре он что-то такое болтал... Приходили из полка за него просить, а я как чувствовал, не стал торопиться с его освобождением... Так что, по рукам?
Впрочем, граф тут же спохватился, что разговор между нами напоминает скорее торг между двумя приятелями, чем разговор между представителем официального ведомства и гражданским лицом, вовсе не обязанным содействовать планам полковника Зотова.
– Минуточку, княжна, для начала я хочу познакомить вас с поручиком Зиминым.
Он позвонил в колокольчик – отчего-то я считала, что в таких ведомствах, как Особенная канцелярия, их не должно быть, – и в кабинет заглянул его секретарь, адъютант или... не знаю, как называлась должность этого человека.
– Поручика Зимина ко мне!
– Слушаюсь!
И менее чем через минуту в кабинете возник... человек-медведь. Я ожидала увидеть кого угодно, но не такого великана! У меня даже сердце екнуло. То ли от удивления, то ли еще от чего-то.
Поручик, по моим представлениям, должен был выглядеть худощавым молодым человеком среднего роста, даже чуточку субтильным... Ведь ему не надо было ни с кем бороться, а пользоваться лишь извилинами своего ума.
Прежде я почему-то считала, что слишком большие люди не очень умны. Наверное, из-за бабушки, которая порой ворчала: "Велика Федора, да дура!" Но по глазам поручика не скажешь, что он неумен. Ум в них прямо-таки светился. Да и двигался он вовсе не как медведь, а легко и плавно, несмотря на свою немалую величину.
– Знакомьтесь, поручик, это княжна Болловская... Дочь генерала Михаила Каллистратовича Болловского.
Я протянула поручику руку, и он ее с шиком поцеловал. Нет, недаром держит его при себе хитроумный Зотов! И в войну, наверное, этот Зимин заработал награды не только своим сложением Топтыгина... Да и разве стал бы Федор Матвеевич посылать со мной человека, в ловкости которого он не был уверен?
А впрочем, какое мне дело до его деловых качеств?
– Вы будете сопровождать княжну до ее имения – продолжал говорить граф, – где поможете... разобрать бумаги ее отца, паче чаяния таковые найдутся. Француз вроде те места прошел стороной, но кто знает...
Француз прошел стороной! А мы с Амвросием чего только не передумали. Даже за разговором при свечах, можно сказать, укокошили нашего управляющего, а он скорее всего жив-здоров... Но тогда почему он не пишет и не передает деньги, как делал это прежде, регулярно из года в год?
– Да, и отведи к дому княжны в Поварском трофейную лошадь.
– Мы же почти продали ее линейщикам!
– Почти, да не продали. Как там вы ее называете? Дуня. Вот Дуня и повезет вас с княжной в ее имение...
– С Хелен и Сашкой, – торопливо добавила я.
Но Федор Матвеевич не обратил внимания на мои слова и продолжал свои наказы поручику:
– Да, вот еще что: придут опять хлопотать за Глебова, скажите, чтобы провели их ко мне. Мол, я рассмотрел дело, но для его успешного разрешения имеются некоторые условия.
Поручик проводил меня к выходу, на ходу интересуясь:
– Вы когда собирались ехать в поместье, ваше сиятельство?
– Чем скорее, тем лучше, – довольно резко ответила я, невольно перенеся свое раздражение на Зимина. – Кажется, все зависит от вашей Дуни. Если она способна везти карету, то не позднее завтрашнего утра.
Терпеть не могу, когда меня к чему-то принуждают. А тут из-за какой-то паршивой лошади придется неизвестно как долго мириться с присутствием подле меня постороннего человека. Меня совершенно не интересовало их дурацкое письмо!
Я и сама не знала, почему злюсь. Может, из-за насмешки, которая чудилась мне в глазах поручика?
– Вообще-то эта Дуня не моя, – улыбнулся Зимин, – но, думаю, в течение часа смогу ее привести. К тому же придется еще нажать на кавалеристов насчет корма для бедной старушки...
– Как – старушки?! – возмутилась я. – Господин граф говорил, что лошадь вовсе не стара.
– Правда? Наверное, начальству виднее. Если командир говорит "не старая", значит, будем считать ее молодой.
Тут я не выдержала, повернулась и пошла не прощаясь. Мне стало казаться, что этот поручик просто надо мной издевается!
В любом случае без лошади мне не обойтись. Нам не обойтись. А ведь со мной собирается ехать Хелен. Вчера она так и сказала:
– Возьмите меня с собой, княжна! Куда угодно, хоть в имение, в сельскую глушь, я на все согласна!
Между прочим, наше Дедово не такая уж и глушь, а вполне современное поместье. Мой папа объездил всю Европу, побывал в Англии и потому не мог не привнести в устройство имения всех новшеств, каковые он там видел.
Конечно, Дедово не шло ни в какое сравнение ни с Останкином, ни с Кусковом, известными своей роскошью, или иными поместьями богатых царедворцев, где их именитые владельцы могли устраивать все, что угодно. Одни только ландшафтные парки чего стоили! И уж они моим родителям были просто не по карману. Не говоря о приемах многочисленных гостей, исчислявшихся сотнями.
Но при этом у нас имелся партер с газонами и цветниками, а также фонтан, устроенный перед домом. Позади дома выкопали пруд, направо от которого, с северной стороны, устроен был грот. Чтобы придать ему достоверности, в имение привезли кусок скалы, а налево построили самый настоящий лабиринт, достаточно запутанный, так что детям позволялось в него заходить только в присутствии взрослых.
На южной границе поместья, там, где прежде находился обыкновенный деревенский пригорок, привезенный папой из Англии геодезист провел настоящий ручеек, отведя его из основного русла и вымостив камнями. Подпитывавший прежде заболоченное место, ручеек стал радовать нас прохладой и чистой прелестью, как и беседка, нарочно устроенная подле него. В самом его широком месте через ручеек был перекинут белый каменный мостик, которым обычно восхищались наши гости.
Потому так горько было мне слышать предположения о том, что наша усадьба, может быть, разграблена французами, а то и нанесен ей куда больший ущерб, ежели в тех местах происходили военные сражения.
Замечание Хелен о глуши – в Дедове, естественно, она ни разу не бывала – так, оказывается, задело меня, что и стали приходить на ум все эти детали устройства нашего поместья, где я, между прочим, хотела бы жить, никуда не уезжая.
Правда, моя бедная матушка наверняка сказала бы:
– Это оттого, моя дорогая, что ты не жила здесь всю зиму. Когда снегом засыпаны пути-дороги и никаких событий не происходит, кроме каждодневного откапывания лестницы, а то и входной двери. Когда снег идет целыми днями, его порой наметает столько, что человек ходит по дорожкам, как по окопам, и со стороны не видно даже его головы.
Но не копать нельзя, потому что тогда оказываются засыпанными и амбары, и кладовые, а как без них?
Зато весна в Дедове – праздник души. Цветущие деревья, газоны с зеленой травкой, фонтан, который к маю чистят и белят, чтобы потом наслаждаться журчанием его струй. Мраморная фигура грустящей девушки, с которой связана красивая легенда...
Но сейчас мне не до грусти. Сашка, конечно, парень шустрый и оборотистый, но он от рождения всего лишь исполнитель. Ждать от него каких-то самостоятельных действий не приходится. Так что мне надо вернуться, распорядиться, чтобы он осмотрел карету и, возможно, отыскал каретника, чтобы привести ее в порядок. А потом проверить упряжь, и когда к нам доставят не очень старую лошадь, обещанную графом Зотовым, то можно будет без промедления впрячь ее в карету...
Я взяла извозчика и поехала к своему дому.
А в нашем московском доме, точнее, во флигеле, царило оживление. Сашка вовсе не стал дожидаться от меня распоряжений, а вытащил из сарая карету – уж не знаю, кто ему в том помог – и теперь, склонившись над колесом, зачем-то прокручивал его и мазал какой-то мазью.
– Ну и как мы на ней поедем? – желчно поинтересовалась я; только что сокрушалась о неспособности Сашки к самостоятельным действиям и уже недовольна, что он занимается каретой без моего указания.
– О, ваше сиятельство, – расплылся он в улыбке, – Ленкин Джим притащил лошадь. Поставили ее пока в конюшне, но лошадка справная, до Дедова дотянет.
Меня покоробило столь амикошонское упоминание Хелен – Ленка! – и я справедливо стала полагать, что если в ближайшее время не возьму бразды правления в свои руки, они покатятся своим чередом без моего участия.
– Нашу горничную зовут Хелен, – напомнила я Сашке высокомерным тоном, которым мы, Болловские, владеем в совершенстве и в случае чего умеем поставить на место любого. Тем более зарвавшегося крепостного. – И чего это так расщедрился какой-то Джим? Он хоть догадывается, что нам нечем платить за его лошадь?
– Догадывается, – отвел взгляд в сторону Сашка, и я чуть не захлебнулась от возмущения: мой крепостной перешел всякие границы! Еще не хватало, чтобы о нашем разорении знали иностранцы. Что он там наплел англичанину? И чего вдруг тот оказывает незнакомому человеку такую помощь?
Впрочем, я тут же взяла себя в руки. Слуги не должны думать, будто их господа не умеют владеть собой, что говорит об их слабости и неумении управлять своей собственностью, включая управление крепостными.
Моя кормилица порой приговаривала: "Взяха любит даху". Меня это смешило, потому что было непонятно. Позже я-то разобралась, что, взявши, надо отдать, и теперь насторожилась от неожиданной щедрости незнакомого мне англичанина.
– Говори, – строго сказала я, – что ему от нас за это нужно?
– Помилуй, матушка-княжна... – заканючил Сашка, и я сразу поняла, что этот пройдоха что-то пообещал от моего имени. – Джим хоть и иностранец, а после войны чувствует усталость и хочет отдохнуть где-нибудь в уютном уголке русской природы, где он сможет побыстрее забыть о перенесенных страданиях...
Вот ведь как заплетает! Если Сашка провинится, он всегда частит и улещивает, и в глаза заглядывает. У меня даже имелось подозрение, что, кроме лошади, Джим подарил ему монетку-другую, против чего тот не мог устоять, потому что выданные ему Амвросием деньги на дорогу потихоньку таяли, новых поступлений в ближайшее время не ожидалось, и это обстоятельство беспокоило моего крепостного.
– Какие такие страдания! – возмутилась я. – Насколько мне известно, в нашей войне с французами англичане не участвовали. Устал он, видите ли! Уж не думает ли этот Джим, будто наше Дедово – пансион для уставших иностранцев?!
Сашка благоразумно помалкивал, так что получалось, я разговариваю сама с собой.
– Он узнал, что мы едем в имение вместе с Хелен? – попробовала догадаться я. Ничего другого в голову мне не приходило.
– Вы, наверное, думаете, будто он за Хелен ухаживает? – удивился Сашка. – Он с ней просто говорит на своем языке. Вроде как душу отводит. Они-то и знакомы совсем недавно. Да и как такая верста коломенская нормальному мужчине может понравиться? В ней же нет никаких... выпуклостей. Доска и доска!
– Александр, ты слишком разговорился, – холодно заметила я, – а насчет того, что Джим собирается отдыхать в поместье без ведома его хозяйки...
– Ваше сиятельство! – взмолился испуганный Сашка. – Я ему ничего наверняка не обещал. Сказал, мол, с княжной говорите, а я что, я человек маленький.
Подозреваю, он получил от Амвросия самые строгие наказы насчет того, чтобы меня слушаться беспрекословно, в противном случае тот пригрозил всевозможными карами.